Подсказывая такое решение, Чеслав, конечно же, не­сколько лукавил, поскольку знал, что, скорее всего, со­вет вряд ли захочет разбираться в бабьих битвах, а тем временем гнев женской ватаги постепенно поутихнет и золой покроется, да и Леда, может быть, уймется на какое-то время, не будет дразнить соплеменниц. На­деяться на то, что она перестанет совать нос в чужую жизнь, конечно же, не приходилось. Это то же самое, что рыжей лисе запретить мышей давить. Ну не лишать же ее за это жизни!

Среди ватаги повисла нерешительность. Бабы, обдумы­вая слова Чеслава, поглядывали на Вуяну, явную заводи­лу этой свары, но, казалось, подсказанный им выход го­товы были все же принять.

— А ну ее... — махнула рукой одна из баб и, повернув­шись, пошла прочь.

Одна за другой за ней потянулись и остальные. И толь­ко молодка Вуяна все еще раздумывала, стоит ли уходить несолоно хлебавши. Но и она, видя, что их отряд быстро тает, плюнув в сторону бабки, а парням под ноги, резко развернулась всем своим пышным телом и зашагала прочь, только пыль по дороге закурилась.

Выждав, пока бабы отойдут на достаточно безопасное расстояние, Кривая Леда, до того присмиревшая и при­тихшая, враз отмерла, зашевелилась и, выскочив из-за спин парней, яростно погрозила удаляющимся женщинам.

— У-у-у, дурищи патлатые да с коротким умишком! Ишь чего удумали расправу надо мной учинить! Руки да но­ги коротки, гусыни общипанные! Уж я вам отблагодарствую, лихорадка вас схвати всем скопом!

Благо, что бабы не видели этой дерзкой проделки толь­ко что избежавшей расправы старухи.

— Да ты, Леда, должна нам в пояс кланяться... — пре­рвал Кудряш поток ругательств и злобных обещаний, по­сылаемых бабкой соперницам.

Заслышав это, Кривая Леда и впрямь остановила свой злобный родник, но всего лишь затем, чтобы набрать побольше воздуха, а набрав, повернулась в сторону Кудряша.

— Это с чего ж я так спину трудить буду? — воззрела она на парня свой глаз, выразив полное недоумение.

Кудряш от такого поворота едва не поперхнулся.

— Потому как если бы не мы, лежать бы тебе уже на дне речном, бабка, колодой потонувшей или, в лучшем слу­чае, учитывая дивную для твоих лет прыть, скакать по лесу в гости к самому Лешему.

— Ой-ей-ей! — передразнила его Леда.

— А ведь Кудряш прав, — поддержал друга Чеслав.

Кривая проныра еще больше оживилась.

— Так ведь я, Чеславушка, из-за тебя нынче пострадала- то, — подскочила она к нему. — От смертушки наглой на мизинчик была-а-а! — И закатила свой плутовской глаз.

Чеслав уже давно привык к тому, что старуха имеет на него давний зуб, впрочем, у той весь свет был в чем-то ви­новен, но, услышав подобное в свою сторону после того, как только что спас ее, опешил от такой черной неблаго­дарности.

— Да ты, бабка, совсем заговариваться с перепугу ста­ла! — постучал он пальцем ей по лбу. — Меня ведь и в се­лении не было.

На лице Кривой Леды заиграло подобие загадочной улыб­ки, отчего оно приобрело еще более хитрое выражение:

— Тебя-то не было, сын Велимира, — игриво погрози­ла она пальцем Чеславу, — а наказ твой приглядеть за те­ми, кто в сторону Зоряны масляные зеньки пялит да об­хаживает ее, что шмели маков цвет, был! Вот я и старалась вовсю. За то и пострадала... А как захочешь узнать, что разумница Леда узреть смогла, милости прошу ко мне в хатку пожаловать... — заливисто захохотала-закудахтала старуха, вполне довольная собой. — С прибытием к родимому очагу!

После этого, шустро оглядевшись по сторонам, старая плутовка короткими перебежками, от укрытия к укры­тию, ринулась в сторону своей хижины.

Парни же, покачав головами и подивившись очеред­ной раз бабкиной наглости и живучести, направились к дому Чеслава, ожидая встретить там более радушный прием заждавшейся их Болеславы.

Уже утром следующего дня спасенная бабка под просев­шими от времени сводами своей халупы делилась с Чесла­вом наблюдениями по поводу мужей да парней, загляды­вающихся на Зоряну и старающихся привлечь ее девичье внимание. Прежде чем начать повествование, умудренная опытом Леда высунула нос за дверь и, повертев им в раз­ные стороны, основательно проверила, не притаился ли кто, уподобившись ей самой, у ее стен. И только убедив­шись, что их никто не слушает, удовлетворенно крякнула и деловито начала:

— Значит, так... Бориславка рыжий часто хвостом за ней увивается да волю ее и прихоть любую выполнить норовит. Ох и липуч этот парень! Добр кузнецов — вот уж позаим­ствовал у отца силушки! — как завидит девку за работой ка­кой, все подсобить старается. Серьга длинный — и уроди­лась же такая жердь! — как проходит Зоряна мимо, шею так за ней воротит, что удивительно, как не своротил еще. Стоян... Этот все больше молчком. Но глазищами своими бесстыжими как взглянет на нее, так мало что не облапит всю взглядом. Да слюну жадно так взглотнет! Ай! — шлепнула сморщенными губами Леда и, закатив мечтательно зрячий глаз, поднесла руки к тому месту, где должно быть сердце. — Меня б саму от такого в дрожь бросило.

Чеслав едва сдержался, чтобы не расхохотаться от по­добного откровения Кривой Леды, но упомянутое ею имя вмиг подавило его веселость.

«Стоян! Опять Стоян из дебрей, укрытых тайной, по­казывается. .. Уж очень подозрительно показывается! Не­ужто так запал молодец на Зоряну, что и до края дойти готов? Вот где я мог тропу ему перейти... И вот она при­чина явная стрелять в мою сторону и ловушки на меня ставить. Или то всего лишь совпадение?»

Гораздо старше своих братьев-близнецов и Чеслава, Стоян уже был когда-то спарован с девкой из соседнего городища. И вроде как лад между ними был и согласие, и жили не хуже других. Вот только детей им Великие больно хилых давали, что и месяц полный прожить не могли. Уж как они ни милостивили богов, как ни проси­ли, а не выживали их наследники. Застигла их как-то гро­за купающимися в реке, а Перун грозный возьми да и по­рази молодку стрелой своей огненной насмерть. Стоян же от стрелы той только рухнул что подкошенный и, день провалявшись в беспамятстве, отошел и поднялся... Волхв Колобор сказал на то, что, видать, прогневили они с женой громовержца чем-то, за то и покарал. А Стояну, в ис­купление вины той непонятной, несколько лет без жены жить велел, чтобы гнев Перунов переждать. Вот и жил овдовевший Стоян одиночкой, выжидал. Да, видать, стал выходить тот наложенный волхвом на мужика срок...

А говорливая старуха между тем старательно перечис­лила почти всех парней и мужей, уже и еще пока что спо­собных по мужской части, обитающих в их городище да соседних хуторах.

— Ты бы еще деда Божко приплела сюда, старая, — оса­дил ее старания Чеслав.

— А что? Дед Божко в свое время еще тем ухарем был, — ничуть не смутилась ретивая сплетница. — Это он сейчас пень трухлявый, чихнет — и рассыплется, а тогда... Ух!

Но Чеслав, не желая слушать воспоминания о про­шлых заслугах деда Божко, решил направить «многовод­ные» россказни Леды в нужное русло:

— А она-то, Зоряна, кого больше привечает?

Тут старуха, подперев кулаком свою неугомонную го­лову, а зрячий глаз уперев в жерди под крышей, вынуж­дена была задуматься.

—Дак вроде никого особо... — прошамкала она после некоторого молчания. — Со всеми приветлива и ровна. Ну, может, скажет кому слово едкое да на смех подымет с подругами, но ты же ее знаешь, занозу...

Поняв, что больше от Кривой Леды ничего путного не узнает, Чеслав, несмотря на большое желание бабки по­делиться с ним и другими, на ее взгляд, не менее интерес­ными новостями из жизни селения и округи, поспешил покинуть неуютную хижину.

Своего двоюродного дядьку, главу рода и городища Сбыслава, молодой охотник навестил еще с вечера. Рассказал ему в подробностях об их походе в городище Хрума, пере­дал дары и заверения в дружбе от дальних соседей и поде­лился вестями о том, что следов смертоносной пошести, как он и предполагал, там обнаружить не удалось. А заодно поведал и о том, что не удалось приподнять полог над за­гадкой гибели чужаков, а потому и соплеменников. Теперь же о том следовало сообщить и волхву Колобору.