Расходились с пиршества уже затемно. Попрощавшись с Хрумом и остальными поселенцами и поблагодарив за угощение, Чеслав вместе с Туром и его семейством отпра­вились к их жилищу. За тяжкими раздумьями молодой охотник только на полдороге заметил, что друг его Кудряш куда-то подевался. Вот только рядом был — и уже нет.

— Кудряш! Кудряша! — позвал Чеслав.

Но темнота ответила ему лишь дружным стрекотани­ем сверчков.

«Ну и пусть! У парня не горшок битый, а своя голова на плечах», — с досадой решил Чеслав.

Жизнь в ночном селении постепенно замирала. Тур со своей кровью отправились в дом и, немного повозившись и пошумев там, вскоре тоже затихли — видать, заснули.

К Чеславу же сон все не шел. Примостившись на брев­не неподалеку от дома, он, впав в добровольное оцепене­ние, угрюмо размышлял над тем, что дальше делать и как выбраться из глухого каменного тупика неведения на тро­пу с нужным следом. Неужели и Мара, и он ошиблись и начало того следа вовсе не здесь искать надо было?

Неожиданно откуда-то — видать, с другого конца горо­дища — полилась песня. Глубокий девичий голос проник­новенно пел о двух птахах горлицах, что, несмотря на даль далекую да бурю лютую, летели навстречу друг дружке, чтобы спароваться на всю жизнь. И все они преодолели: и непогоду, и даль-разлучницу. Да стрельнул одну из птах лихой охотник... Но вот к девичьему голосу присоединил­ся второй, молодецкий, и полились они вместе, сливаясь, словно два ручья по весне. Про то, как загрустила вторая птица без пары, заотчаялась... И Чеслав без труда узнал тот второй голос, потому что частенько слышал его ранее. То пел его внезапно исчезнувший друг Кудряш. Вот уж душа разгульная! И покусы пчелиные ему нипочем, и усталости не ведает. Без гульбищ — жизнь не всласть бесшабашному.

От той песни почувствовал Чеслав, как екнуло что-то в груди, и защемило, заныло сердце. Подумалось Чесла­ву о Неждане. Будет ли верна слову данному — ждать его приезда за ней? Не забыла ли его? И какой сейчас моло­дец поет ей песни?

Со стороны дома раздался какой-то неясный шорох, по­сле легкий стук, и через мгновение на пороге показался Тур. Постояв немного в дверном проеме и, очевидно, рас­смотрев в темноте сидящего у дома гостя, неспешно подо­шел и сел рядом. Он потирал свою могучую шею и молчал, лишь тяжко вздыхал время от времени. И внезапно про­изнес тихо, словно боясь спугнуть ночную тишину:

— А ведь на жизнь-то одного из чужаков и у нас кто- то зарился. Вот только в толк не возьму, отчего Хрум про то вам не сказал...

У Чеслава от такой неожиданной новости едва дух не перехватило.

— Зарился, говоришь? — И тут же, пока Тур не переду­мал, поспешил спросить: — А на которого из них?

— Да на того, который младой еще.

— А как то сталось?

— Да я толком и не знаю, за зверем в лес как раз отлу­чился. Но Хрум уж точно должен знать. Я все думал, сам о том вам скажет. А не сказал отчего-то...

И он со вздохом хлопнул себя по щеке, истребляя на­зойливого комара.

Охотнику Туру вовсе не по душе было то, что именно ему пришлось рассказать гостям о происшедшем в его се­лении. «Чего не бывает среди родичей? И не про все след знать сторонним». Он весь день надеялся, что Хрум сам поведает пришлым о том случае с чужаками, но глава городища почему-то не захотел этого сделать. И тогда Тур после тяжких размышлений и колебаний решился помочь парням. Ведь это он привел чужеземцев в соседнее пле­мя, после чего там стал гибнуть люд.

«Не сказал Хрум... С чего бы это ему крыться? Али сам к тому причастен был? Не угодил ему чем пришлый, вот он и...» — бежали мысли у Чеслава.

Тур снова заговорил:

— Да, после того и спровадил Хрум гостей из селения больно скоро. Позвал меня и сказал: «Сведи чужеземцев к соседям нашим верховным по реке. Уж очень им охота на житье их посмотреть». Я их и увел к вам.

И он снова тяжело вздохнул.

Чеслав чутьем охотника почувствовал, что вот он, тот долгожданный след, за началом которого они сюда при­шли. Значит, есть он, есть! Неспроста старой ведунье сон был, что здесь искать надо.

— Собирались мы с рассветом выступить от вас, да те­перь, думаю, следует еще задержаться, погостить, — едва сдерживая радость от появившегося следа, сообщил мо­лодой муж Туру свое решение.

— Как знаете, я не гоню... — все так же тихо ответил Тур и, поднявшись, отправился в дом спать.

Чеслав перебрался на ночлег в копну сена, туда, где провел предшествующую ночь. Но в отличие от той но­чи, когда он был в плену усталости, а потому и заснул, ка­залось, еще не опустив голову на свернутый пучок сена, сейчас услышанное от Тура будоражило его, не оставляя места для отдыха.

«Как теперь подступиться к скрытному Хруму, чтобы разузнать про нападение на чужака? Отчего глава рода утаил тот случай? И если в этом селении при чужаках никто не отправился в городище к предкам, то отчего же у нас так сталось? Неужто просто совпало? Но нет, ведь Мара уверена, что то была потрава. Да и я так думаю...»

Проворочавшись еще немало времени, не в силах ус­мирить свои мысли и замыслы, Чеслав и не заметил, как долгожданный сон все же стал его одолевать. Ворочаться не осталось сил, раздумья потекли медленнее, видения перед глазами стали туманиться, звуки затихать... Одна­ко то ли сквозь накатившую дрему, то ли уже в своем сне он услышал шуршание сухой травы.

«Мышь, наверное, к норе своей пробирается...» — ле­ниво шевельнулось в голове.

Но шуршание усилилось и стало понятно, что проби­рается вовсе не мышь, а что-то гораздо большее. Следу­ющей же была мысль, что он, возможно, еще не спит и все, что слышит, — явь!

Осознание, что сюда кто-то крадется, вырвало Чеслава из объятий подступившего сна. Приподняв голову, насторо­жившись, он попытался рассмотреть то, что, судя по шур­шанию, двигалось в его сторону. Но было слишком тем­но — ничего не разобрать. Внезапно что-то очень тяжелое упало совсем близко от него. Чеслав вмиг откатился в сто­рону, тут же изготовившись к нападению или обороне.

— Фу-у-ух! — протяжно донеслось с места падения.

«Фу-у-ух!» — эхом откликнулся в голове Чеслава вздох облегчения. Он сообразил, что это не кто другой, как его друг Кудряш наконец-то прибился к ночлегу после слав­ной гулянки. Ох, как же ему захотелось хорошенько на­поддать позабывшему, зачем они сюда прибыли, пустого­ловому гуляке!

— Да что ж ты за образина такая со сквозняком в голо­вешке! — рявкнул Чеслав на товарища так, что тот от не­ожиданности даже подскочил.

— Э-ей-ей! Ты чего? Чего? — зачастил Кудряш с пере­пугу: уж на ту ли копну он залез? Но, убедившись, что ря­дом с ним Чеслав, обмяк и, вырвав из копны клочок тра­вы, бросил в товарища. — Ну, Чеславка! Ну, дурило! Ох и шибанул же меня испуг!

— Дубинушкой тебя шибануть следовало бы, неради­вого! Да со всей моченьки! — продолжал злиться друг.

— Это за что? — Теперь в голосе Кудряша были даже возмущение и вызов.

— Чтоб опамятовал, зачем пришли мы сюда, и голо­вой думал, а не баловнем! Нам про чужаков разузнать следует, а не по гульбищам бегать да глотку в песнях драть.

Чеслав отвернулся и, устроившись поудобнее, приго­товился спать.

— А вот и зря ты на меня оскалился. Одно другому во­все не помеха, — оправдывался в ответ Кудряш.

Но Чеслав всем своим видом демонстрировал, что и слу­шать его не хочет.

— Слышь, Чеславка... — через какое-то время снова заговорил Кудряш.

— Отстань, непуть! — огрызнулся тот, все еще продол­жая сердиться на неразумного.

— А девки у них заводные! Не чета, конечно, нашин­ским, но тоже не кикиморы страхолюдные.

— Спи!

Но Кудряш, кажется, и не думал униматься. Вкрадчи­во, словно готовя хитрую наживку для западни, он не­громко произнес:

— И на одну из них чужак засматривался... — И через мгновение добавил: — Тот, который в парубках еще хо­дил. .. Тропу к ней топтать стал.

— Откуда прознал? — придвинулся к нему Чеслав, да так быстро, что Кудряш и не ожидал. Куда только и делось желание сердитого друга поспать!