От реки неожиданно донеслись веселые вскрики и шум­ный плеск воды: то девки с парнями гурьбой бросились в реку, чтобы повеличать свадьбу Даждьбога Солнца Ве­ликого и Утренней Зори. Да с водой утренней, пронизан­ной первым лучом, получить от божеств частичку силы их и надежду на счастье.

Недолго думая, Чеслав тоже ступил в освященную Ве­ликим Светилом воду. Он решил как можно скорее смыть с себя объятия и ласки, пот и запах той, чье имя для него так и осталось загадкой. Хотя и думалось ему, что это бы­ла Зоряна. Но полной уверенности в том не было.

По реке белым облаком стелился утренний туман. Че­слав с силой разрезал водную гладь, словно старался как можно быстрее прогнать ночное наваждение, а с ним и го­речь вины. Вокруг него, беря в дружный хоровод, плыли венки девичьи. Пускали их водой те, кто еще не нашел се­бе суженого, в надежде, что плетение это купальское оты­щет достойного и приведет под их порог.

Наплававшись и выйдя на берег, Чеслав пошел искать свою одежду, оставленную где-то неподалеку. Обнаружив ее среди прибрежных кустов, он нагнулся, а когда под­нялся, то скорее услышал, чем заметил, как что-то проле­тело рядом и ударилось о ближайшее дерево. Инстинкт охотника заставил его пригнуться и замереть. Слух и вни­мание напряглись до предела, глаза цепко осматривали округу. Но ничто больше не нарушало покой. Выждав еще какое-то время, молодой охотник не спеша распрямился. Сделав несколько осторожных шагов в сторону дерева, Чеслав увидел торчащий в стволе нож. Лезвие наполови­ну вошло в древесное тело. В него метнули нож! Вот к че­му вой тревожный был!

Юноша посмотрел в ту сторону, откуда могло приле­теть железное жало. В серой дымке раннего утра трудно было различить кого-то среди подступающих к берегу за­рослей, а подойдя ближе, он никого там не обнаружил. Да и не надеялся. Какой бы дурень его дожидался?

Со стороны реки все так же неслись возбужденные и радостные переклики — отголоски развеселого купа­ния. Все так же соперничали в своем мастерстве невиди­мые певуны сверчки. Только теперь этой разноголосицы для Чеслава словно и не существовало, потому как из го­ловы все вытеснило одно: его только что хотели лишить жизни! Хотели... Но отчего тогда... Постой, а хотели ли?

Что-то не все складно было в этом нападении. Ведь он открыто вышел из реки и не таясь искал свои лахи, а схо­ронился, пригнувшись, когда уже клинок пролетел возле него. А потому попасть в него не составляло большой сложности. Разве что совсем уж неумехе. А это значит... А это значит, что в него, похоже, и не хотели попасть. Его хотели предупредить!

Вот только о чем? Скорее всего, чтобы он чего-то не де­лал, а иначе — смерть ему. А нож — это знак и предосте­режение. Но что не делал?

Мысли Чеслава вернулись к той, с кем он провел эту купальскую ночь. Ведь кто-то мог углядеть их пылкие любощи. И то мог быть ее брат или родич. Но нет, кровник бы открыто призвал Чеслава к ответу. А вот если какой из парней прежде на нее взор положил да своей видеть хотел... Такой и нож метнуть мог, чтобы отвадить Чесла­ва... Но вот только знать бы, от кого его отвадить хотят!

Но было и еще одно, что могло направить летящий нож в его сторону. Это тайна череды загадочных смертей и по­трав в их селении и в округе. И тот, кто творил зло, мог легко прознать о том, что Чеслав идет по его следу. Ведь такого не утаишь. Вот и предостерег лиходей, чтобы не совался в его черные деяния молодой охотник. И если это был он, то тогда Чеслав, скорее всего, по верному следу идет. А иначе зачем его останавливать?

Юноша попытался еще вспомнить, за что ему могли предупреждение послать. Но больше, кажется, он никому тропу не переходил так дерзко, чтобы грозить ему по­гибелью.

Думая о том, что только что произошло, но при этом не теряя бдительности, Чеслав шел в сторону городища. Да­бы избежать еще каких-нибудь неприятных неожиданно­стей, он решил не идти по тропе хоженой, а добраться напрямки лесными зарослями. Внезапно послышался слабый треск сухой ветки, и, чуть пройдя в сторону, откуда раз­дался треск, в чаще он заметил чью-то фигуру. Кто это был, рассмотреть было трудно, так как рассвело еще не полностью, и здесь, среди деревьев, вовсю царил сумрак.

«Кого это по лесу в такую рань носит? Уж не метатель ли это ножа?»

Чеслав, отступив несколько шагов назад, схоронился за стволом ясеня и терпеливо ждал, когда неизвестный приблизится. И лишь услышав шум шагов совсем близ­ко, выглянул из своего укрытия.

По поляне шел отрок Благ, младший из помощников Колобора. Шел неспешно, внимательно и сосредоточен­но осматривая кусты папоротника и время от времени разводя их руками.

«Да он цвет папоротника ищет! Сейчас же самое вре­мя для поиска! Купала ведь!» — с облегчением вздохнул Чеслав и улыбнулся.

Благ тем временем от усердия и желания добыть заду­манное почти исчез среди буйных ростков папоротника. Паренек, как, наверное, и другие, искал цвет, который мог появиться только раз в году, в эту самую пору — на Купа­лу. Ведь каждый малец в их племени знал, что кто найдет тот цвет, тому до конца дней счастье будет.

Подождав, пока Благ отойдет подальше, чтобы не спуг­нуть отрока или удачу в его поиске, Чеслав хотел уже вый­ти из-за своего укрытия, когда его заставил вздрогнуть тихий голос:

— От кого таишься, парень?

Молодой охотник, стараясь не показать, что его заста­ли врасплох, неспешно повернулся в сторону голоса. Ря­дом с ним стояла знахарка Мара и с большим вниманием смотрела не на него, а в ту сторону, от которой он только что отвел взор.

— Ты что же, Мара, тоже за цветом папоротника по­охотиться вышла? — не отвечая на вопрос, задал Чеслав свой, кивнув на ее суму, полную трав.

Мара перевела взгляд на парня, и в ее глазах он увидел насмешку.

— Сколько живу, а того цвета так и не зрела, детинуш­ка. Видать, не судьба. Ведь цвет тот дивный не каждому дается. Да и зачем мне, древней, тот дар? Он тому нужен, кто желаний полон... А я... А я вот травы разные собрать вышла. Они нынче, на Купалу, в самой силе... — Знахар­ка стала перебирать собранные травы. — Вот чемерица, подорожник, чернобыль, одолень-трава от зубной напа­сти, плакун-трава... — Она с прищуром посмотрела на юношу. — Да и ты, мне показалось, тоже не за цветом па­поротниковым по лесу бродишь.

— В меня нынче нож метнули, Мара.

Чеслав хоть и сказал об этом спокойно, но в голосе чув­ствовалось напряжение. Он смотрел на многоопытную ведунью, ожидая, что она ответит.

Но Мара не торопилась говорить. Ничто не дрогнуло на ее изрытом морщинами лице. Протянув руку, прикос­нулась знахарка к двум оберегам, что висели на кожаных ремешках у Чеслава на груди: один — маленькое солнце, символ Даждьбога, был его; второй, в форме лебедя с ло­шадиной головой, птицы и скакуна Великого, когда-то принадлежал его отцу. Теперь оба они охраняли парня от всяких напастей: и от лихих глаз, и от злого умысла, и от многого другого.

Подержав в руке обереги и прикрыв глаза, Мара без­звучно пошевелила губами, но голоса так и не подала. И Чеслав, не дождавшись, добавил:

— Нож тот хитро метнули... Думаю, погибели моей не хотели, а вот отвадить от чего-то знаком тем желали.

— Про того, кто потравой люд сгубил, мысли твои? — прервав свои беззвучные заклинания, насторожилась знахарка.

— А больше, кажись, некому.

О том, что это могло быть предупреждение за девку, с которой он нынче познался, Чеслав решил Маре не го­ворить.

— Не знаю, что и сказать тебе, парень, что посоветовать. Да и что советовать, когда все равно сделаешь так, как сам решишь. А выбор у тебя есть. Не раз тебе говорила: либо сой­ти с тропы, по которой идешь, либо дойти по ней до конца.

— Да как же сойти, когда соплеменников, что дичину на охоте, изничтожают. — Голос Чеслава был тих, но в нем не было и тени сомнения. — Да и веры нет, что конец тем смертям будет. Я ведь на хутор Молчана сожженный опять ездил. Поглядел еще раз на пепелище. Их, кажись, сожгли заживо. И сделать это мог только кто-то из сво­их. Все на то указывает.