Тараса обрадовали эти слова. Когда он видел Ларису в гараже, то думал, что она просто снизошла до них: «Что ж, давайте поработаю у вас, тёмных шофёров». Ему всё время казалось, что его с Ларисой что-то разделяет. И вдруг выяснилось, что она совсем простая, своя и от этого ещё дороже и милее.

В это время Витька, бежавший к ним, споткнулся и упал. Тарас и Лариса одновременно бросились к мальчику и подняли его.

— Молодец, что не плачешь! — сказала Лариса.

— А чего тут плакать? — всхлипывал Витька. — И совсем не больно.

— Герой! Иды промый руку, — усмехнулся Тарас.

Лариса перевязала царапину своим платком. И на обратном пути Витька уже снова бежал впереди.

— Хорошо ребятам, — вздохнула Лариса, — и боль, и обида, и беда — всё забывается быстро.

— Не всегда так… Бувае, долго помнят…

Лариса взглянула на Тараса, поняв, что он имел в виду.

— У вас бинт дома есть? — спросила она, когда они подходили к совхозу.

— Есть… Ни, здается нема.

— Тогда, Витя, пошли ко мне — я тебе руку перевяжу. А вечером опять на озеро. Идёт?

— А папку возьмём? — серьёзно спросил малыш.

— Если он захочет, — смутилась Лариса.

У дверей своей комнаты Тарас увидел два чемодана, на кухне у раскрытого окна кто-то сидел — против света не было видно кто. Отперев дверь и распахнув её, он услышал, как его просительно окликнули:

— Тарас! Неужто не признаёшь?

Он резко обернулся на этот голос, так долго ещё звучавший в ушах после разлуки. Располневшая и всё ещё ладная, даже похорошевшая, но с усталыми, виноватыми глазами, перед ним стояла Ганна, его жена.

Со смешанным чувством изумления и страха Тарас разглядывал её, плохо ещё понимая, что случилось.

«За Витькой приехала, — решил он. — Витьку ей всё равно не отдам!»

— Что ж… Здоровеньки булы, — горько усмехнулся Тарас. — С чем пришла, с какими новостями?

Он спросил это так, точно они недавно расстались и он хорошо знает, что ничего путного от Ганны ожидать нечего.

— Вот… приехала, — она жалко улыбнулась. — Не выгонишь?

— Не знаю, — буркнул Тарас и внёс её чемоданы в комнату. — Садись, поговорим.

— Говорить-то нечего, Тарас. Думаю, тебе вое ясно… А коли на колени встать, так встану. Я свою вину понимаю. Словами прощенья не вымолишь… Жизнью надо доказать…

Этого Тарас ожидал меньше всего. От растерянности он спросил:

— Нашла-то каким путём?

— Ох, Тарас, когда надо, когда душу печёт, так и по голосу найдёшь.

— Душу, говоришь, печёт? — Тараса охватила ярость. Он сжал зубы. — Сперва чужую душу растопчешь, потом свою спасаешь?

— Знаю, Тарас, знаю. Всё, что скажешь, вес верно. Ничем не отговорюсь. И всё ж один ты у меня на свете… Никого не осталось.

Ганна заплакала. «Даже про Витьку не спросила», — отметил про себя Тарас, недобро усмехнувшись.

Никого не осталось? Одна? Вот, значит, как я попал в спасители. Спасибо и на том.

— Так ведь и ты один. И у тебя никого нет!

— Выходит, что с тоски я покладистей буду? Да не один я. Витька со мною. А ты про сына и не вспомнила!

— Большой он, Тарас? Где он?

Перед Тарасом мгновенно возникли Лариса и Витька, бегущие, взявшись за руки, по берегу озера.

— Зря приехала, — вдруг решительно и зло сказал Тарас, — только себя мучишь. Ничего у нас не получится. Я обиду в себи, как огонь, носив. И огонь этот всю любовь сжёг. Места живого не оставил, Так, знаешь, не бывает, чтоб любовь про запас держать. Мы, дескать, новой попользуемся, а потом и старая сгодится. Ступай ты своей дорогой!

— Пойми, Тарас, некуда мне деться! Некуда!

— Земля большая. А нам с тобой и в степи тесно будет. Иди себе.

— Не примешь? В беде бросаешь? — в её голосе прорвалась злость, и Тарас сразу вспомнил, какая была Ганна, когда её стала тяготить семейная жизнь.

Он подошёл к тумбочке, достал спасённую из огня соседями жестяную коробочку, в которой хранились семейные бумаги, открыл её и взял пожелтевший листок бумаги.

— А это помнишь? — и Тарас, положив листок перед Ганной, наизусть прочитал: — «Не подхожу тебе — ищи другую. На тебе тоже свет клином не сошёлся. Витьку тебе оставляю, присматривай за ним».

Ганна молчала, низко опустив голову. А Тарас закрыл глаза и опять увидел Ларису на озере и сына, бросающего камешки.

— Выгоняешь, значит?

— Выгоняю, — решительно подтвердил Тарас. — Езжай себе подобру-поздорову.

— Куда? — с тоской спросила Ганна.

— Приехала ты сюда, не подумав, — уже спокойно объяснил Тарас, — просто решила: годы такие, что беситься не к чему, а есть на свете Тарас, так почему бы к нему не притулиться? Всё уже знакомо, известно и привыкать не надо. А то, что чуть, не сжила его со света, так это он уже перетерпел. Повинюсь — простит. Ещё и рад будет, что вернулась… А я, Ганна, не рад. Ты, может, прежняя осталась, а я по-другому стал жить, не спаять, не склеить нашу жизнь. Ленива ты, а счастье так просто не добывают. Искать надо. Как воду в пустыне.

— Значит, никак?

— Никак.

— Я думала, что и так может получиться, да всё не хотелось верить, — покорно сказала Ганна и, помолчав, добавила: — Витьку показал бы…

Его возмутил почти безразличный тон, каким она это сказала. Отвыкла от сына, не думает о нём — о себе больше печётся. Какая же она мать? Хотел Тарас высказать и это, но, посмотрев на молящие, тоскливые глаза Ганны, вяло, безразлично заметил:

— Да Витьки и нет… Со знакомыми людьми в степь поехал. Дня на три…

Тарас не умел лгать. А вот сейчас он пошёл на эту ложь, чтобы не затягивать ненужного и тяжёлого свиданья. Витька, наверное, останется ещё у Ларисы — поиграет с Джамал.

— Всё ты отнимаешь у меня, Тарас, — Ганна горестно вздохнула.

— Отнимаю? — не утерпел Тарас. — А чего отнимать, когда у тебя ничего и не было?.. Пойдём, я тебя на машину устрою…

Он молча взял чемоданы и, не оглядываясь, вышел из комнаты. Он знал, что Ганна идёт за ним.

По дороге в гараж Тарас зашёл к одному из шофёров и договорился, что тот отвезёт Ганну в город.

В гараже он написал записку жене Соловьёва, просил на время приютить Ганну.

— Вот поживи у Натальи Николаевны — это жена нашего директора. Расскажи ей всё. Не бойся. И тебе легче станет, и она- тебе сможет совет дать. А что правду тебе сказал — так это лучше: нечего себя обманывать.

Ганна взяла записку. Теперь у неё было два адреса. Поколебавшись, она протянула Тарасу захаровскую записку.

— Не знаешь, что за человек? Он на дороге повстречался. Сказал: «Езжайте, Тарас Григорьевич по вас тоскует…»

Тарас взял записку, прочёл её и порвал на мелкие клочки.

— Забудь про него. Это плохой человек. С ним тебе и встречаться нельзя. Покалечит…

Дома Тараса уже ждал Витька. Он с тревогой спросил:

— Пап, а кто у нас был?

— Никого не було. С чего ты взял?

— А платочек чей? — Витька протянул пёстренький комочек шёлка.

— Платочек? Не знаю, Витька… Может, в окно закинули. А у нас никого не було. Понимаешь, не було!

— Тётя Лара к нам придёт?

— Не знаю, сынок, не знаю.

— А я знаю — придёт. Она хорошая. Правда, папа?

— Хорошая.

— Джамал говорит, что она в степь плакать ходит. Зачем, папа?

— У каждого своё горе.

— А ты хочешь, чтоб она пришла?

— Я вижу, Витька, це тоби хочется, чтобы она пришла, — усмехнулся Тарас.

— И тебе тоже, я знаю, — сказал Витька, озадачив Тараса своей уверенностью.

Солнце палило нещадно. Небо стало жёлтым, как медь. Земля затвердела и потрескалась. Поникли ветви молодых деревьев на совхозных посадках. Все с тоской вспоминали нежные весенние дни.