– Ты ведь человек разумный, Арнульф, – неожиданно мягко произнес Боэмунд, – а потому поймешь, что лучше быть аббатом в отдаленном монастыре, чем грешником, отлученным от церкви за деяние, противное человеческой природе.

Де Роол понял, что сопротивление бесполезно. Шесть свидетелей благородных кровей, это слишком много даже для патриарха. Арнульф вздохнул и вопросительно глянул на Даимберта:

– Будем считать, что меня подвело здоровье?

– Климат Палестины не для тебя, падре, – с готовностью подтвердил архиепископ. – Прискорбно, но это так.

Боэмунд сдержал слово и прихватил расторопного портного с собой. У графа Антиохийского были на армянина свои виды, и он не замедлил их обнародовать, бросив мимоходом, что не позволит столь даровитому человеку зарывать в землю свой талант.

– В конце концов, что такое барон для хитреца недавно спихнувшего с престола патриарха.

– Ты себя имеешь в виду, благородный Боэмунд?

– Нет, Андроник, – тебя, – усмехнулся граф. – Мне кажется, что прелюбодеяние грех не менее тяжелый, чем содомия.

– Найдется немало людей, благородный Боэмунд, которые оспорят твои слова, но среди них не будет скромного портного Андроника. Моя недостойная супруга сбежала с византийским лохагом десять лет тому назад, и с тех самых пор меня не оставляет надежда, что эта парочка рано или поздно будет гореть в аду.

– Ты злопамятный человек, армянин.

– Мой папа был сирийцем, а у сирийцев очень горячая кровь.

– К счастью, я никогда не был женат, – усмехнулся граф. – Но власть порой бывает не менее ревнива, чем любовь.

– И как зовут человека, к которому благородный Боэмунд ревнует красавицу Антиохию?

– Браво, Андроник, – засмеялся нурман. – Ты схватываешь мои мысли на лету. Его зовут барон Глеб де Руси. Ты с ним знаком?

– Серьезный соперник, – согласился Андроник. – Я видел благородного Глеба в Иерусалиме и даже был вхож в его дом. С черного входа, естественно. Портных не сажают за стол с благородными людьми.

– В рыцари я тебя посвящать не буду, армянин, но каноником при храме Святого Петра сделаю. Если, конечно, ты сумеешь мне угодить.

– Я выполню любой твой приказ, благородный Боэмунд. Однако моих скромных сил вряд ли хватит, чтобы одолеть могущественного барона.

– Не волнуйся, Андроник, – успокоил преданного слугу нурман. – Я не собираюсь убивать Глеба. Достаточно будет и того, что патриарх Даимберт отлучит его от церкви.

– Ты снял камень с моей души, граф. Я готов служить тебе верой и правдой.

– Мне нужен виконт Леон де Менг, – сказал негромко Боэмунд, склоняясь к портному. – По слухам, он скрывается в Константинополе. Виконта преследуют кредиторы. И защитить его кроме меня некому. Церковь отвернулась от человека, нарушившего обет, данный Богу, и бежавшего из Антиохии в трудный для воинов Христа час.

– Я найду виконта, – с готовностью кивнул Андроник. – Я много лет прожил в Константинополе, и для меня в этом городе нет тайн.

Антиохия тяжело перенесла две осады и штурм, число ее жителей сократилось на четверть, но жизнь брала свое, и город постепенно залечивал раны, нанесенные войной. Нурманы хоть и прибрали город к рукам, отобрав у законных хозяев лучшие дворцы и дома, однако не смогли изменить образ жизни, складывающийся веками. Справедливости ради надо сказать, что благородный Боэмунд покровительствовал ремесленникам и торговцам, железной рукой пресекая насилия, чинимые пришлыми франками. Да и сами крестоносцы потихоньку осознавали, что война уже закончилась и теперь им неизбежно придется встраиваться в мирную жизнь и находить общий язык со своими соседями. В городе, возведенном еще во времена Римской империи, царила атмосфера, чем-то неуловимо напоминавшая константинопольскую. Византийцы хоть и потеряли город несколько десятилетий тому назад, но оставили здесь неизгладимый след в виде храмов, общественных зданий и роскошных дворцов, принадлежавших некогда гордым патрикиям. Трактиры в Антиохии тоже были. И хотя сельджуки, принявшие ислам, осуждали потребление вина, это не мешало не только нукерам, но и знатным бекам время от времени посещать злачные места. Возможно, в силу этой причины вино в антиохийских трактирах продавали даже по ночам, чего никогда не делали в Константинополе. В столице Византии действовал строгий закон, запрещавший трактирщикам продавать горячительные напитки после восьми часов вечера. Конечно, закон обходили, но в случае оплошки виновнику грозило суровое наказание.

Этот трактир, расположенный в сотне шагов от храма Святого Петра, был едва ли не самым любимым местом отдохновения почтенного Андроника еще в ту пору, когда он был учеником портного Велизария, сурового фракийца, умевшего однако ладить с сильными мира сего. Именно от Велизария Андроник получил свои первые уроки и не только в портняжном мастерстве.

Андронику недолго пришлось скучать в одиночестве. Не успел он еще осушить первой кружки, как к нему подсел худощавый человек небольшого роста и малого достатка, если судить по одежке, изношенной до неприличия. Простодушный обыватель счел бы почтенного Никодима бродягой, но Андроник был на его счет куда более лестного мнения.

– Рад, что дождался тебя, рафик, – проговорил неожиданно низким голосом Никодим. – По-моему, ты слишком задержался в Иерусалиме.

– К сожалению, человек не всегда волен в своих поступках, – вздохнул Андроник. – Со смертью даиса Хусейна оборвались многие связи, и их следовало восстановить.

– Шейх Гассан, надо полагать, оценит твои старания, рафик, но протовестиарий Михаил тобою недоволен.

– Сожалею, что не смог угодить сиятельному мужу и приложу все усилия, чтобы заслужить его прощение.

Андроник знал Никодима вот уже около десятка лет. Этот невзрачный по виду человек был одним из самых даровитых сотрудников высокородного Афрания, комита схолы агентов достославного императора Алексея Комнина. За Никодимом числилось много сомнительных дел, но в его преданности басилевсу и протовестиарию Михаилу можно было не сомневаться.

– Константинополю мешает Боэмунд, – холодно произнес Никодим, – пока этот человек правит Антиохией, власть империи не сможет утвердиться не только в Северной Сирии, но и в Киликии.

Дело было, конечно, не только в благородном Боэмунде, но и в такаворе Малой Армении Татуле, человеке хитром и удачливом. Этот достойный представитель династии Рубекидов, изгнанных с Кавказа турками, сумел не только утвердиться в Сизе и Тарсе, но и прибрать к рукам значительную часть Киликии и Кападокии, некогда процветающих провинций Византийской империи, позднее попавших в руки сельджуков. Естественно в Константинополе спали и видели, как бы вернуть под императорскую длань если не Каппадокию, то хотя бы Киликию, благо главные враги басилевса, сельджуки, были уже изгнаны оттуда стараниями крестоносцев и такавора Татула. К сожалению, ни сам Татул, ни армянские князья отнюдь не торопились в объятия Алексея Комнина, предпочитая независимость отеческой заботе византийцев.

– По моим сведениям, такавор Армении уже успел установить дружеские отношения с бароном де Руси, чей замок находится на границе Северной Сирии и Киликии.

– Хороший замок? – полюбопытствовал Андроник.

– Арабы умеют строить, – криво усмехнулся Никодим. – К сожалению, сельджукский бек не проявил твердости и сдал приграничную твердыню крестоносцам, убоявшись голода и осады. Теперь этот замок называется Раш-Русильон, а его гарнизон составляют, по меньшей мере, полторы сотни человек.

– Скала льва русов, – перевел название замка Андроник. – Звучит многообещающе.

– Барон де Руси прибрал к рукам еще несколько замков и подчинил себе окрестные городки.

– Я это знаю, Никодим, – кивнул Андроник. – Успехи барона де Руси беспокоят не только Византию, но и нурмана Боэмунда. Он собирается устранить его руками иерусалимского патриарха Даимберта, обвинив в прелюбодеянии. Граф поручил мне найти Леона де Менга, который скрывается где-то в Константинополе, и я очень надеюсь на твою помощь, дорогой друг.