– Но он крестоносец!

– Уруслан федави, – поправил наместника даис. – А в стан франков он послан волею шейха Гассана и Хусейна Кахини. Я познакомился с Урусланом здесь в Иерусалиме, но Андроник знает его с детских лет.

Саббах не верил никому, в том числе и Андронику. У него почти не было сомнений в том, что шейх Гассан и его приверженцы предали халифа аль-Мустали, вот только поделиться своими мыслями ему было не с кем. Жизнь наместника Палестины зависела от этих людей, и вряд ли в его положении следовало разбрасываться пусть и ненадежными, но все-таки союзниками.

– Войска и флот аль-Афдаля находятся в нескольких днях пути от Иерусалима, – произнес Саббах охрипшим от волнения голосом. – Я должен добраться до крепости Аскалон раньше, чем визирь ступит на землю Палестины.

Андроник и Бузург-Умид переглянулись. Подручный Кахини сокрушенно всплеснул руками, а даис укоризненно покачал головой:

– Неужели милосердный Аллах спас тебя, Саббах, только для того, чтобы твоя жизнь оборвалась под рукою палача.

– Нет моей вины в том, что пал Иерусалим! – взвился было наместник Палестины и тут же обмяк под смущенное покашливание Андроника.

– А какое дело аль-Афдалю до наших с тобой мук, почтенный, – поморщился Бузург-Умид, отчего его красивое лицо стало почти уродливым. – Визирю нужен виновник бед, обрушившихся на мусульман. До франков ему еще предстоит дотянуться, а ты окажешься под рукой.

– У меня семья в Каире, – сказал дрогнувшим голосом Саббах.

– Тем более, – веско произнес Бузург-Умид. – Если тебя казнят, то твоим сыновьям не поздоровится. А с близких человека, павшего в битве с неверными, никто спрашивать не будет.

– По-твоему, я должен исчезнуть без следа? – в ужасе воскликнул Саббах.

– Но почему же? – удивился Андроник. – Надо просто переждать, почтенный. Все в этом мире проходит, в том числе и гнев земных владык.

– Уедем вместе, Саббах, – предложил Бузург-Умид. – Полководец шейха Гассана доблестный Абу-Али из Касвина захватил несколько крепостей и городков в Горной Сирии, в том числе и неприступную твердыню Дай-эль-Кебир. У тебя будет время подумать, почтенный, и принять единственно правильное решение.

Предложение даиса Палестины показалось Саббаху заманчивым. Конечно, ассасины не станут помогать ему даром и за их гостеприимство рано или поздно придется заплатить. Зато Саббах сохранит главное – жизнь, а значит и возможность вернуть расположение визиря аль-Афдаля. Франки всего лишь непрошенные гости на этой земле, обильно политой арабской кровью, и недалек тот час, когда их звезда, взошедшая над Иерусалимом, рухнет в небытие под радостные вопли каирских мамелюков.

Благородный Раймунд граф Тулузский проснулся рано утром в чужой постели в настроении далеком от праздничного. Иерусалим был взят по воле божьей, но это событие, потрясшее основы мирозданья, не только не избавило мудрого Сен-Жилля от забот, но скорее многократно их увеличило. Раймунд мнил себя едва ли не единственным вождем похода, способным не только взять, но и удержать Святую землю в своих руках. Того же мнения придерживались папа Урбан и его легат Адемар де Пюи. Увы, и Урбан, и Адемар не дожили до светлого дня, оставив графу Сен-Жиллю земные заботы. Благородный Раймунд еще в самом начале похода дал обет, не возвращаться в родную Тулузу. Возможно, он поступил опрометчиво, но теперь уже поздно было сожалеть о случившемся. Разграбленный и опозоренный Иерусалим лежал за стенами цитадели, и от графа Тулузского зависело, возродиться ли город во всем своем прежнем блеске, и зацветет ли райским садом политая кровью Христа земля Палестины.

– Трупы с улиц уже убрали? – спросил Раймунд у шевалье де Сент-Омера, насупленным сычом сидевшего за столом.

– Танкред распорядился, – откликнулся на вопрос сеньора Годемар де Картенель, опередивший чем-то расстроенного Годфруа.

Благородный Раймунд никогда не садился за стол в одиночестве. Так повелось еще с юности, проведенной в родовом замке Сен-Жилль, и графу даже не приходило в голову, что с возрастом привычки можно поменять. Кроме Годемара и Годфруа завтрак Раймунда в это утро разделили шевалье Гуго де Пейн и граф Гильом Серданский. Последний доводился Сен-Жиллю родственником, хотя и не пользовался его особым расположением.

– Как бы этот расторопный племянник Боэмунда Тарентского не пролез в Иерусалимские короли, – криво улыбнулся благородный Гильом.

– К сожалению, не все племянники столь же расторопны, – сухо бросил Сен-Жилль, вызвав своими словами ехидную улыбочку на тонких губах Картенеля.

Граф Серданский на выпад дяди даже бровью не повел. Зато шевалье де Пейн укоризненно покачал головой. И эта укоризна относилась именно к Сен-Жиллю, незаслуженно обидевшему доблестного рыцаря. Благородный Гильом одним из первых взошел на стены Иерусалима, и он же был среди тех, кто тараном разнес ворота башни Давида, где Раймунд сейчас принимал своих гостей. Другое дело, что графу Серданскому не везло по части добычи, но ведь и сам Сен-Жилль ничем существенным пока похвастаться не мог. Ну разве что портовым городом Латтакией, который благородный Раймунд с трудом сохранил за собой, да и то при помощи византийцев.

– Не у всех же такие загребущие руки, как у нурманов, – примирительно заметил очнувшийся от дум Сент-Омер.

– Да что нурманы, – воскликнул Годемар де Картенель. – Вы знаете, кто прибрал к рукам иерусалимскую казну, полную золота и драгоценных камней?

– Неужели Бульонский? – вскинул бровь заинтересованный граф Тулузский.

– Куда там лотарингцу, – пренебрежительно хмыкнул осведомленный шевалье. – В наших рядах есть куда более ловкие люди.

– Тогда кто же? – нахмурился Раймунд.

– Барон Глеб де Руси, – торжественно произнес Годемар и окинул собравшихся воспаленными как у поросенка глазами.

Благородного Глеба знали все присутствующие. В битве при Никее он и его люди первыми достигли шатра султана Кылыч-Арслана. Не оплошал шевалье де Руси и в битве при Дорилее, оставшись в итоге с большим для себя прибыткам. А уж как он развернулся в Сирии, многим присутствующим за столом и вспоминать не хотелось. Первый барон Антиохии – как вам это понравится! Единственный, пожалуй, среди крестоносцев человек, которому удалось обвести вокруг пальца самого Боэмунда Тарентского, коварству которого завидовал византийский басилевс. Благородный Глеб увел из-под носа сына Роберта Гвискара два замка, по слухам лучших в Сирии.

– Барон де Руси помог нам одержать победу над сельджуками под Антиохией, – напомнил собравшимся Гуго де Пейн.

– А кто спорит? – пожал плечами Годемар. – Удачливый он человек, этот благородный Глеб. Но есть люди, полагающие, что от везения барона явственно пахнет серой.

– И что это за люди? – нахмурился Раймунд.

– Мой старый приятель Бернар де Сен-Валье намекнул мне в дружеском разговоре, что предком благородного Глеба был не то демон, не то оборотень. И теперь барону помогает не только Бог, но и дьявол.

При одном только упоминании имени Сен-Валье благородного Раймунда передернуло. И дал же бог вассала! Большего болтуна, пьяницы, вруна, бабника и негодяя благословенная земля Прованса еще не рождала. Мало того, что он соблазнил племянницу супруги Раймунда, так он еще отказался вступать с ней брак, заявив, что дал обет, жениться только на девственнице.

– Нашел, кому верить, – буркнул Гильом Серданский, разделявший мнение своего дяди по поводу благородного Бернара.

– Я не поверил бы, – обиделся Картенель, – если бы он не показал мне кожаный мешок, доверху набитый золотом и драгоценными камнями.

Завидовать чужой удаче, благородный Раймунд посчитал ниже своего достоинства. К тому же добычи, захваченной в Иерусалиме, было столь много, что ее хватило всем, и баронам, и простолюдинам. В конце концов, граф Тулузский отправился в Палестину не за золотом и даже не за славой. Гроб Господень вырван из рук сарацин, и теперь главной заботой каждого благочестивого человека является сохранение святынь, дорогих сердцу христианина. В Иерусалиме сейчас нет ни патриарха, ни епископа, который мог бы принять из рук крестоносцев бесценные сокровища, связанные с именем Спасителя.