К полуночи сон сморил московского князя, и страшное ему привиделось. Гикая и визжа, мчатся на своих косматых лошадках татары, горят избы и дома, разбегается люд, а татары их саблями рубят. И привёл ту орду князь Андрей. Он на коне, позади его дружина, и князь Городецкий взирает на то, что татары творят. Подъехал к нему Даниил, спросил:

   — Брат, к чему Русь губишь?

Андрей ощерился:

   — Аль не сказывал я, мне великое княжение надобно...

Пробудился Даниил и удивился — сон, а ведь такое наяву было.

Задумав отнять у Дмитрия великое княжение, Андрей отправился в Орду с богатыми дарами и оклеветал брата. С татарами и ханским ярлыком на великое княжение он появился в Муроме и велел князьям явиться к нему. Те прибыли с дружинами и признали Андрея великим князем. Татары разорили Муром, Владимир, Суздаль, Ростов, Тверь. Там, где прошла орда, остались пепелища. Сжёгши Переяславль и получив от Андрея богатые дары, татары покинули Русь...

Дождавшись утра, Даниил велел трогаться в дальнейший путь. Отдохнувшие кони пошли весело, а московский князь, сидя в седле, снова ударился в воспоминания.

...Дмитрий бежал в Новгород, однако новгородцы отказались его защищать и потребовали покинуть Копорье. Они разрушили Копорье и признали Андрея великим князем.

Когда татары оставили Русь и убрались в Орду, Дмитрий вернулся во Владимир, но Андрей снова отправился в Сарай за подмогой, а Дмитрий поехал к хану Ногаю искать правды. Ногай возвратил ему великое княжение, после чего Андрей до поры не оспаривал право старшего брата. На виду помирились, однако Городецкий князь затаился, выжидал...

   — Княже, — сказал Стодол, — второй день пути, а ты всё молчишь. Ужли смерть брата гнетёт?

Даниил повернулся к боярину:

   — Твоя правда. — Чуть помолчал, снова сказал: — У нас с Дмитрием и Андреем одна кровь, так отчего мы запамятовали о том? Злобство и алчность одолели нас. Ныне терзаюсь я.

   — То, княже, кончина Дмитрия тя к совести, к ответу воззвала.

Даниил коня приостановил:

   — Эко, боярин, мне бы ране очнуться, а не слепцом хаживать и брату Андрею в его кознях помогать да татар на Русь водить. Эвон что татарские баскаки вытворяют. Чать, не запамятовал, как баскак Хивинец курскую землю разорил, а князья Олег Рыльский и Святослав Липецкий в межусобице смерть себе сыскали. Князья русские друг друга режут, а ханам того и надобно.

Отмолчался Стодол, да и что сказывать? Лишь подумал: «Поздно каяться, не вдвоём ли с Андреем вы злоумышляли против Дмитрия, не ты ли, Даниил, Городецкому князю догождал, Андрея на великом княжении алкал видеть? Это вас остерегаясь, великий князь Дмитрий сына своего Александра к Ногаю отправил, и тот там скончался. Вы же, боль отцовскую поправ, склонили на Дмитрия князей удельных и с зятем Ногая Фёдором Ярославским в Орде Дмитрия оболгали и привели на Русь татарские полки. Их царевич Дюденя разорил землю Русскую...»

Стодол покачал головой. Даниил догадался, о чём боярин подумал.

   — Да, я впустил царевича Дюденю в Москву, но как было иначе?

Стодол не стал пререкаться, мысленно сказал себе: «Да, иначе и не могло быть, ведь вы с Андреем сообща Дмитрия изводили. В тот раз разве что Михаил Тверской собирал рать на татар. Но ни ты, Даниил, ни кто иной из князей Михаила не поддержал, а когда татары в Орду удалились, Андрей аль без вашей помощи принудил Дмитрия от великого княжения отказаться? Не от тоски ли Дмитрий постриг принял да и скончался вскорости?..»

   — Чать, смерть князя Дмитрия угомонит князя Андрея, — насмешливо промолвил Стодол.

Но теперь отмолчался Даниил...

Страшная, непредсказуемая Дикая степь...

Сначала она накатывалась на Русь печенегами, затем половцами, а когда пришли с востока силой несметной татары, сжалась Русь, напружинилась. Лишь бы не погибла. Всё приняла: и баскаков поганых, и к ханам на поклон пошла...

Устоять бы, дай Бог терпенья. Время бы выиграть, собраться воедино...

А пока гонят русских ремесленников в Орду, где в низовьях великой русской реки Волги строят лучшие мастера со всех покорённых земель главный ордынский город Сарай. Увозят татары в свои шатры русских красавиц, чтобы рожали им будущих воинов, покорителей мира.

Стонет земля Русская, плачут кровавыми слезами полонянки, а ты, русич, сцепив зубы, терпи, выжидай, набирайся злости на будущее. Оно придёт, настанет твой час, Русь многострадальная...

Издревле искали русичи спасения от поганых в Руси Залесской, где стояли города Ростов и Суздаль, Владимир и Москва, Стародуб и Городец, Переяславль-Залесский и Дмитров, Тверь и Нижний Новгород да иные городки, разбросанные между Верхней Волгой и Окой в Северо-Восточной Руси.

Сначала Ростов и Суздаль были главными городами, потом стал им Владимир. Здесь сидел великий князь. Сюда из Киева перебрался митрополит. Владимир стал и центром Русской Православной Церкви.

Владимир-город на Клязьме. Первые стены его, по преданиям, срубил светлый князь Владимир Святославич[68], когда шёл в землю словен, и дал ему своё имя. А ещё поставил соборную церковь Святой Богородицы.

Так ли, а может, правы другие летописцы, утверждавшие, что не Владимир Святославич, а Владимир Мономах[69] основал город на высоком северном берегу Клязьмы, на крутых холмах.

Вьётся река в песчаных берегах, а вдали, на южной стороне, отливают синевой леса. За городскими укреплениями овраги, поросшие колючим кустарником.

Тихо скользят воды Клязьмы-реки, впадают в Оку, чтобы вёрст через сорок слиться у Нижнего Новгорода с могучей рекой русичей — Волгой.

Владимир, стольный город Руси Залесской, город людный, обустроенный, двумя рядами укреплённый. Внутренний город, какой владимирцы прозвали Печерним, на возвышении и ограждён каменной стеной. Это Детинец. Здесь дворец великого князя. «Княж двор» соединён переходами с чудным творением мастеровых из Владимира и Суздаля, Ростова и иных городов — собором Дмитрия Солунского, дворцовой церкви великих князей.

В Детинце и «владычные сени» — двор, где жили епископы владимирские, а с той поры как митрополия перебралась из Киева во Владимир, в нём поселился митрополит, его палаты примкнули к собору Успения.

Стены Детинца на западе с трёх сторон охватил Земляной город. Это вторая часть Владимира, густо заселённая ремесленным и торговым людом. Здесь поставили свои хоромы и многие бояре.

С востока, с нагорной стороны, примкнул к Владимиру мастеровой посад. Жили в этой части и пахари, и огородники, и иной трудовой люд.

По спуску к Клязьме торговище и церковь Воздвижения. Церкви по всему Владимиру. Когда орды Батыя овладели городом, в огне пожаров сгорели почти все деревянные церкви. С той поры владимирские мужики — каменщики искусные — церкви и соборы из камня возвели, восстановили разрушенные каменные стены, подновили дворец великокняжеский и многие боярские хоромы. За Детинцем сызнова разбросались по холмам и обрывам Клязьмы дома и избы, где селился многочисленный ремесленный люд. Внизу, у самого берега, курились по-чёрному приземистые баньки стольного города Владимира.

В конце июня, когда жара уже прихватывала степь и трава потеряла зелёную сочность, к Владимиру подъезжал ханский посол мурза Чета. От излучины Дона дорога на Русь вела берегом, поросшим тополями и вербами, колючим кустарником. Местами мелкий камыш выползал на дорогу.

За кибиткой ханского посла ехало два десятка конных татар, а замыкали отряд Четы несколько высоких двухколёсных арб.

Сам мурза, тучный седой старик, весь путь проделал лёжа в кибитке и редко садился в седло. Не раз бывая на Руси, Чета почти всегда вспоминал рассказ матери, что где-то на Дону она родила его. Тогда хан Батый вёл своё непобедимое войско покорять русичей.

Чета послан ханом Тохтой со строгим наказом — выяснить, почему баскаки не довезли ханский выход за прошлый год. Тохте стало известно, что за удельными князьями долг, и он наделил мурзу большими полномочиями, и оттого посол горд и надменен. Мурза знает, великий князь Владимирский сделает всё, что ему велит ханский посол, и те пустые арбы, что катят за отрядом Четы, повезут немало добра в становье мурзы...