— Конечно! Заров в Рудничном не появлялся, тропа на Скалистое плато под контролем, муха не пролетит.

— Так уж и муха, — проворчал Вермишев, — у нее мозгов нет, а Заров — хитрец, каких свет не видел. Что, на Скалистое плато нет других подходов?

— Есть. Со стороны соседней республики. Надо быть опытным скалолазом, склоны-то крутые, и молодому понадобится немало времени, чтобы их преодолеть. Так что Зарова пока на Скалистом плато нет… Сделаем так… Я поднимусь на плато — наблюдение снимем. И тогда Георгий Николаевич направится на плато. Здесь-то я его и встречу, Дмитрий Лукич. Идет?

Вермишев с шумом отодвинул стул, открыл холодильник, выпил минеральной воды, вернулся и сказал:

— Нельзя работать непрофессионально, Туриев. Смешно, следователь по особо важным делам идет на засаду? Если понадобится, направим туда группу захвата.

— А если Заров, увидя это, уничтожит план или взорвет вход в подземелье?

— Когда же он успеет это проделать, если мы его схватим?

— Польза? Он ничего не скажет, и вся наша работа не только по расследованию убийства, но и попытка разгадать тайну Скалистого плато пойдут насмарку. Заров пошел на убийство Луцаса вовсе не для того, чтобы раскрыться перед нами. Представим себе и такую картину: группа захвата поднялась на плато, дождалась Зарова, следит за каждым его шагом, проникает вслед за ним в подземелье… Кто даст гарантию в том, что Заров, почуяв преследование, не совершит в чреве Скалистого чего-нибудь вроде маленького обвала, способность загубить людей? Никто такую гарантию, дорогой Дмитрий Лукич, не даст. В Рудничный Заров не заявится. К Скалистому плато он выйдет со стороны соседней республики, а там троп много, за каждой наблюдение не установишь. Его надо ждать на плато, и это сделаю я.

В кабинет вошла секретарша Вермишева, положила на стол отрезок телеграфной бумаги. Дмитрий Лукич молча прочитал, с тяжелым вздохом отдал Туриеву. Буквы телетайпограммы сложены в бесстрастные слова: «Васин место командировки не прибыл Филимонов».

— Вот оно, наше миндальничание к чему приводит, — Вермишев ткнул указательным пальцем в воздух, — упустили и Васина!

— Постойте, постойте… Может, он еще не вылетел?

— А-а-а! — Вермишев махнул рукой, — сейчас свяжусь с отделением милиции аэропорта по служебному телетайпу, — он вышел из кабинета, грузно покачиваясь с ноги на ногу: Вермишев в молодости служил на флоте, у него закрепилась на всю жизнь «морская походка».

Его долго не было. Борис уже несколько раз порывался уйти.

Наконец Вермишев вернулся.

— Вот. — Он положил перед Туриевым ответ: «Васин зарегистрировал билет рейс С-19 °Свердловск через Заволжск».

— Значит, сошел в Заволжске? Зачем? Как быть Филимонову?

— Ждать! — Вермишев рявкнул так, что задрожали стекла. — Ждать появления Васина там, куда он командирован, но не более одного дня. — Вермишев вызвал фотографа. Тот вырос как из-под земли.

— Ты что — реактивный? — пробурчал Вермишев. — Немедленно размножь фотографию Васина Игоря Ивановича, как только получишь ее из Рудничного. Я сейчас распоряжусь… Иди.

Вермишев оперся лицом на раскрытые ладони, долго молчал. Туриев не решался нарушить молчание. Он понимал, что виноват… Не то слово… Подвел следствие, но кто мог подумать? Не надо было разрешать Васину выезжать в командировку. Здесь и Вермишев совершил оплошность…

…Дроздова неторопливо листала тетради Алексея Зубрицкого и с каждой минутой в ее душу закрадывался… страх! Почерк! Вспомнилось. Игорь Иванович, писавший отчет, на восхищенное замечание Дроздовой об его почерке рассмеялся и сказал:

— Выйду на пенсию, — пойду вольнонаемным в воинскую часть. Писарем обязательно возьмут!

— Схемы, стратиграфические колонки, кристаллические решетки минералов… За все годы работы она знала только одного человека, который мог бы так чертить, — Васин Игорь Иванович!

Лена лихорадочно листала тетради, пытаясь найти хоть что-нибудь, способное лишить ее уверенности, но нет! Наоборот!

Игорь Иванович имеет привычку на полях рукописи, в пикетажке рисовать, почти схематично, динозавриков.

— Симпатичные были ребята, — приговаривал он.

И вот на пятьдесят второй странице — динозаврик! Дроздовой вдруг стало жутко. Раскаленные обручи сжали голову, вызвав нестерпимую боль. Елена Владимировна откинулась к спинке старенького дивана, закрыла глаза. Господи, что же это? Такая разительная похожесть почерка. Васин — не Васин? Васин — Алексей Зубрицкий? Какая чепуха! Воевал под чужой фамилией, совершал подвиги, работал — и скрывал от всех, даже от своей любимой тети, что он жив-здоров? Нет, нет, это просто совпадение. Ведь сказал же Савелий Николаевич, что на свете немало двойников. И почерки могут быть похожими. Но в то же время она читала: не может быть одинаковых отпечатков пальцев и не может быть одинаковых почерков. Но как тогда понимать его приезд на Кавказ? Он надеялся, что прошло много лет, лицо его изменилось, его не узнают? Ладно, пусть так, но знать, что в твою честь поставлен обелиск, что тебя считают погибшим, что к обелиску кладут цветы… Какой ужас! И с ним отец делился своими планами, видел в нем восходящую звезду геологии, хотя Алексей Зубрицкий окончил только техникум.

Почему «только». Кроме образования, человек должен иметь способности и любовь к избранному делу. Что делать, что делать? Пойти к Полине Мироновне? Ни в коем случае! А если она знает, что ее племянник живет под чужой фамилией. Это исключено. Не отдала бы тетрадей и фотографию отца Алексея? Лена принялась рассматривать снимок. Красивый, статный мужчина. Похож ли на Васина? Нет, на фотографии совершенно не похож.

Скорее домой! Скорее! Эти тетради немедленно надо отдать Борису. Туриев разберется.

В далеком детстве, бывало, ей снилось, как за нею гонится страшное чудище, почти настигает ее, вот-вот коснется мохнатыми, мерзкими лапами. Девочка просыпалась от собственного крика, вся в поту, бежала к матери, чтобы найти защиту. Мама успокаивала, говорила: «Меньше читай на ночь страшных сказок, лучше гуляй перед сном».

Сейчас ее догнала страшная действительность и коснулась жутким крылом предательства человека, с кем она бок о бок трудилась, которого безгранично уважала, у которого училась не просто отстаивать свое мнение, но драться за него.

…Евгения Дорофеевна придирчиво оглядела так быстро вернувшуюся Дроздову.

— Почему одна?

— Ты была в Москве?

— Где Борис? Он в городе? — тоже нервно спросила Лена, не отвечая на вопросы.

— Сговорились вы, что ли! Не приходил Борис, не знаю ничего.

Дроздову обидели слова Евгении Дорофеевны. Елена положила сумку на телефонный столик, взяла ее за руку.

— Я вылетела в Заволжск по своим делам, но получилось так, что привезла материалы, которые относятся к расследуемому Борисом делу. Они — в сумке.

— Почему обманула? — она спросила строгим голосом, совсем как учительница у нашкодившего ученика.

Елена улыбнулась, не ответила.

— Смешно? — ворчливо продолжила Евгения Дорофеевна. Ты меня обманула, я — его.

— Он простит меня, когда познакомится с материалами.

— Следователем заделалась? Ну да, с кем поведешься…

— Голова у меня разболелась, — Дроздова провела ладонью по лбу, — столько волнений, такое не по мне.

— А ты приляг, — засуетилась Евгения Дорофеевна, — или сядь в мое кресло у камина.

— Отдыхать некогда, надо позвонить Вермишеву…

Но сперва она набрала номер Туриева, трубку не взяли.

Дмитрий Лукич произнес привычное:

— Вермишев слушает.

Елена, торопясь и сбиваясь, поведала ему о тетрадях Зубрицкого. Дмитрий Лукич сказал, что сию же минуту выезжает к Туриевым.

В прихожей он долго тряс руку Евгении Дорофеевны, извинялся, что никак не смог выбрать время, чтобы приехать просто так, в гости: «работа, работа».

— Едем со мной, — наконец, обратился он к Дроздовой.

— У нее голова болит, с дороги она, — вступилась Евгения Дорофеевна.