Но и не зная всего, Черняк чувствовал тревогу. Он не должен был отпускать Внука от себя ни на шаг: колонисты, предупрежденные им об аресте Кунерта, могли уйти. Теперь все зависело от быстроты, с которой Черняк достигнет убежища. Если бы не перестрелка...
Промокший, с ошметьями глины на одежде, Черняк свернул с просеки в лес. Затяжной сентябрьский дождь сделал тропу скользкой, ненадежной, и Черняк часто оступался. До убежища оставалось с километр, и Андрей определял направление интуитивно: все вокруг слилось для него во влажно-зеленоватую мельтешащую завесу.
Но что это? Земля дрогнула под ногами, до Черняка донесся грохот взрыва. Неужели бункер?
Выбравшись к соснам, под которыми скрывалась бандитская нора, Черняк увидел на месте убежища провал и внизу — дымящиеся бревна. Андрей обогнул кратер и нашел тропку свежепримятой травы. Она вела к просеке. Итак, они уходят... Но почему же молчит оцепление?
Выскочив к просеке, Черняк заметил цепочку людей, шагающих к вызывающе-пестрому автофургону. Последний из цепочки остановился, посмотрел в сторону Черняка. Это был Доктор. На мокром бледном лице близоруко щурились глаза. За Доктором — еще двое с продолговатым тюком в руках: Голейша и человек в клеенчатой накидке — Перкунас? Но где же остальные? Иона? Удков? Борусевич?
— Почему один? — устало спросил Доктор.
— Внук бросил меня, как только Кунерта взяли чекисты.
«Так, значит, Внук не пришел. Где же он застрял? Вот она, неблагодарная роль вестника беды».
— Кунерта? — Доктор оглянулся, словно проверяя, не слышат ли слова Черняка остальные. — Ты уверен?
— Я видел, его везли солдаты.
— Я же предупреждал Кунерта, — процедил Доктор. — Впрочем, это уже не имеет значения...
Человек в финской фуражке оставил Голейшу со стариком Сконецки и решительно приблизился к Доктору. Черняк узнал его — Дондера показывал фотографию. В общем-то заурядная внешность... Не слишком широкий лоб, глубоко сидящие серые глаза, узкие губы. Чуть вперед выступает упрямая нижняя челюсть.
— Кто он? — Перкунас застыл рядом с Доктором, немигающим взглядом уставился на Андрея.
— Наш, — вполголоса произнес Доктор.
— Прекрасно. Парень будет таскать твоего старика.
Голейша неприязненно покосился в сторону новоприбывшего, узнал Черняка и с облегчением разделил с ним ношу — укутанного в тряпье Сконецки-старшего. Старик тяжело дышал и, наверное, был в беспамятстве.
Черняк помог Доктору и Голейше устроить старика в кузове и уселся в изголовье. Перкунас залез в кабину. Фургон вздрогнул, и деревья, видневшиеся в полуоткрытые дверцы, начали отдаляться. По крыше забарабанили ветви.
Первые метры пути прошли в молчании, хотя Черняк и Доктор сидели рядом.
— Где остальные? — спросил, наконец, Андрей. — Я потерял одного, а вы — сразу троих...
— Своевременный вопрос, — ласково потрепал Андрея Доктор. — Если бы он не был задан, я бы снова начал сомневаться. Я не верил, что мы встретимся еще раз. Но это случилось, и поэтому давай-ка еще раз поговорим о твоей возможной роли в «колонии».
— Слушаю с интересом.
— Я считаю, что человек должен в определенные моменты идти на риск. Твое зачисление в «колонию» — мой сознательный риск. Почему? Я мог тебе не поверить, я должен был не поверить тебе.
— Почему же?
— О-о, это очень просто. Сейчас я объясню, но прежде скажу, что в час, когда мы переправимся через Шешупе, «колонисты» примут бой. Через тридцать-сорок минут от Зеебурга отойдет эшелон. Он обречен...
— Вновь проверяете мою психическую устойчивость?
— Предположим. Если я не ошибаюсь в тебе, мы развлечемся, только и всего. Но если мой маленький оппонент во мне все-таки прав, ты выберешь единственно возможный путь: то, что было для тебя игрой, станет твоим настоящим делом...
«Тридцать-сорок минут... Диверсия на железной дороге... Скорее всего на перегоне, идущем параллельно пуще, иначе им негде укрыться...».
— ...Мы действовали, и я не сомневался, что контрразведка должна нас выслеживать... Когда мне сообщили, что вы скрываетесь в пансионате, я обрадовался... Мы засекли пансионат еще тогда, когда был жив Блотин. Марек знал об этом и все-таки опять поселился там. А встреча с нами не сулила ему ничего хорошего. Кто-то заставил его. Кто, если не чекисты?
«Тридцать-сорок минут... Если бы знать, когда бандиты вышли из убежища на диверсию... Простейший расчет движения со скидкой на погоду, скользкую землю...»
— Нет, Марек не был связан с чекистами. Затравленный, выжатый, как лимон, он ни на что не годился. Ты был активен, энергичен, достаточно спокойно вынес недобровольное зачисление в колонию. Именно ты привел Марека в пансионат вопреки его желанию... Ты прямо или косвенно мог быть причастен к смерти своего спутника, а потом и Никифора... Как видишь, все укладывается в логические рамки. Ты можешь быть ловцом...
— Это чушь, Доктор! Я знаю закон леса: при малейшем подозрении — пуля. Почему я жив?
— Раскрытый шпион не так опасен. Его можно было отвлекать на ложные цели.
— Я плохо воспринимаю такие шутки. Если бы на вашем месте был другой, я бы продырявил ему череп.
— В твоих словах угроза... Ты знаешь мое отношение к смерти. Я не боюсь ее ни для себя, ни для других.
— Поэтому вы подсунули мне вареные патроны?..
Фургон резко затормозил. Доктор забеспокоился.
Лесную дорогу перегородил автомобиль. Рядом умоляюще жестикулировала Каркачева.
— Застрял «пикап». Водитель — женщина.
— Нужно очистить дорогу. Вылезай. Не злись на меня, Андрей. Я — недоверчив...
Доктор спрыгнул первым. Черняк последовал за ним. Нужно было решать, как поступать дальше: добираться до поста захвата и там сообщить о возможной диверсии на железной дороге или же, покончив с игрой в прятки, обезоружить бандитов и спешить к железной дороге, чтобы предупредить диверсию.
— Здравствуйте, молодой человек, — окликнула Каркачева Андрея. — Узнали меня? Гора с горой не сходится, а человек с человеком...
Перкунас вскочил в кабину, Черняк и Голейша приложили плечи к штангам, проступающим под намокшей материей кабины, и на крик «три» начали разом толкать машину. Ожил, зарокотал мотор, из-под колес забили фонтаны воды и грязи. Автомашина нехотя, пробуксовывая в глинистой жиже, выползла из колдобины.
Каркачева, утомленная и усталая, поблагодарила мужчин и, желая сделать приятное хотя бы одному из помощников, сказала во всеуслышание:
— Молодой человек, совсем недавно я встретила в Инстербурге вашего приятеля. Помните? Железная дорога, разъезд, звуки музыки...
— Вы обознались, — Черняк был предельно сух, понимая, что Каркачеву слышали все. — Он недавно умер.
Поистине дурака нужно бояться со всех сторон!
Доктор, сделавший первый шаг к фургону, замер; Перкунас впился взглядом в Каркачеву; Голейша начал криво ухмыляться.
Черняк понимал, что двух решений уже нет.
— Да нет же! Он, именно он! Я еще поразилась, почему штатский в военном госпитале?..
Доктор встрепенулся.
— Тот самый приятель, который погиб от пуль чекистов? Ах, дружки, дружки, как часто они приносят вред!..
Слова Доктора были как сигнал для Голейши. Он по-рысьи отпрянул в сторону, в правой его руке, прижатой локтем к бедру, тускло блеснул пистолет. С удивительной отчетливостью увидел Андрей, как напряглись и побелели пальцы Голейши, сжимавшие рукоятку. В тот же миг на бандита прыгнул Перкунас. Выстрел прозвучал глухо — пуля взбила кучку прошлогодних листьев.
Доктор даже не сделал попытки бежать. Андрей вытащил у него из брючного кармана браунинг и швырнул его в лес. Каркачева ошарашено застыла: у ее ног ворочались Перкунас и Голейша.
Поединок длился секунды. Вскрикнув, Голейша обмяк и, раскинув руки, застыл в придорожной грязи.
— Место диверсии? — Черняк вплотную придвинулся к Доктору.
— Не знаю. Они выберут сами... — сказал тот безучастно.
Черняк прикинул расстояние до железной дороги, как бы развернул перед мысленным взором карту. Успеет ли?
