Староста, как мог, успокаивал помещицу и намекал, что его старший сын способен обеспечить её безопасность, но Рябая пропустила эти намеки мимо ушей и ушла с твердым намерением держаться в стороне.

* * *

Полковник Дайн рвал и метал. Сопротивление японцев для него было неожиданным. Он назвал подполковника Кросса мямлей и рекомендовал ему стать смотрителем сиротского дома, что якобы больше соответствует его натуре. «Вам даже торговлю кока-колой нельзя доверить». Но самым неприятным для Дайна было внимание газет к забастовке. Падкие на сенсацию журналисты пытались получить у него интервью. Он категорически отказался, но корреспонденты компенсировали его отказ подробными беседами с рабочими, и те очень охотно разъясняли причины забастовки. На страницы газет попали факты, весьма неприятные для полковника. Всплыла и история гибели Намико. Газета писала об этом ехидно, витиевато, с намеками, формально обвиняя забастовщиков в отсутствии патриотизма:

«Нам непонятно, почему наши соотечественники, безропотно работавшие сверхурочно в годы войны, теперь отказываются поступать так же? Ведь дело идет об укреплении боеспособности оккупационных войск, которые стоят на страже нашей родины…

Разве офицеры и солдаты императорской армии были более тактичны в обращении с населением?

Тот же лейтенант Майлз прекрасно демонстрировал закалку и выносливость своих коллег. После дозы спиртного, которую принимал господин лейтенант, любой наш соотечественник не смог бы пошевелить пальцем и ему потребовалась бы помощь врача. Но господин лейтенант даже управлял своим «джипом» на изумительной скорости, преодолевая любые препятствия. То, что одним из подобных препятствий стала беременная госпожа Эдано, является, как установила наша полиция, следствием её собственной неосмотрительности. Она неоправданно полагала, что обочина дороги предоставлена для пешеходов. Так действительно и было в прошлом, но теперь, когда появилась более современная американская техника и такие закаленные люди, управляющие ею…

Нас очень огорчает отсутствие патриотизма у соотечественников».

Когда полковник Дайн ознакомился с переводами подобных статей, он окончательно вышел из себя.

— Чем вы ещё можете обрадовать меня? — сдерживая ярость, спросил он контрразведчика.

— Только вот этим, сэр! — невозмутимо ответил тот, подавая небольшой заостренный колышек из бамбука.

— Что за мусор?

— Из-за этого мусора, сэр, нам скоро придется впереди «студебеккеров» посылать каток или бульдозер. Такой колышек пропарывает шину, как стальной гвоздь.

— Черт возьми! Куда смотрит их полиция? Почему не принимает мер?

— Я уже связался с полицией, сэр. Но дорога длиной в пятьдесят километров, и на каждом километре деревушка или поселок. А такую «мину» может поставить любой мальчишка. Не может же полиция арестовать всех мальчишек.

Полковник помолчал, обдумывая создавшееся положение, потом решительно отрубил:

— Они меня ещё узнают. Свяжитесь с полицией и эмпи. Арестуйте их комитет за подрывную деятельность.

— Слушаюсь, сэр, но…

— «Какие еще «но»? — снова взорвался Дайн.

— Видите ли, сэр, арестовать их лучше было бы раньше. Ведь вы приказали всех уволить, и теперь забастовщики формально не имеют отношения к базе.

— Плевал я на все формальности. Выполняйте приказ!

— Слушаюсь, сэр! — сухо ответил контрразведчик. Пожалуй, из всех подчиненных полковника он был наиболее самостоятельным, так как обладал большими правами.

7

В тот же день Сатоки, Оданака, Эдано и другие члены профсоюзного комитета были арестованы и доставлены в Кобэ. Они готовились к такому обороту: заранее был создан «запасной» комитет. В него вошли Харуми, Умэсита и ещё несколько рабочих.

Арестованных комитетчиков поместили в камерах раздельно, и в тот же вечер начался допрос:

— А, Эдано-сан! Вот мы и снова встретились. Очень сожалею, что по такому поводу, — дружелюбно встретил Эдано знакомый уже следователь.

— Я тоже.

— Не ожидал, что такой человек, как вы, станет коммунистом и нарушителем законов. Это ведь из-за вас и вашего друга Оданаки началась забастовка?

— Вы же знаете, что дело обстояло иначе, господин следователь.

— Почему вы так думаете?

— Я верю в нашу полицию, — чуть улыбнулся Эдано, — она всегда всё знает. Наверняка среди членов профсоюза у вас есть свои люди.

— Наша полиция в комплиментах не нуждается, — лицо следователя стало вдруг официальным. — Забастовка началась после вашего увольнения. Вы это отрицаете?

— Нет, господин следователь. Действительно так. Но наше увольнение было лишь поводом, и бастовали мы ровно сутки.

— Сутки?

— Да! Нас потом всех уволили. Вам это известно.

— Да, известно, но ваши действия подрывают оборону государства и сурово наказываются.

Эдано приподнялся и, глядя в глаза следователя, твердо проговорил:

— Разве есть закон заставлять людей работать свыше положенного и не платить им? Разве есть закон, позволяющий иноземцам издеваться над нами, японцами, на нашей земле? Разве есть закон, разрешающий им убивать нас, как убили мою жену?

Следователь отбросил авторучку:

— Здесь неподходящее место, чтобы заниматься коммунистической пропагандой. Идите и подумайте, поговорим завтра. Надеюсь, одиночка и соответствующий режим помогут вам понять свою вину.

— Мой отец, господин следователь, просидел в тюрьме двенадцать лет и остался при прежних убеждениях, а я сын своего отца. Ещё раз заявляю: мы ни в чем не виноваты.

— Уведите! — махнул рукой следователь.

Оставшись один, он нервно провел ладонью по волосам. Ну как ему не везет! И так каждый раз, когда приходится вести дело, связанное с американцами! Зачем полковник Дайн всех уволил? Грубая работа, очень грубая. Не могут сами — хотя бы посоветовались: задним числом предпринимать что-либо труднее. Ведь есть же у Дайна умный человек, тот контрразведчик. Мог бы подсказать! Нет, недаром все амёко с базы называют полковника чурбаном. Попробовал бы американский чурбан сам запугать этого бывшего камикадзе, который стал коммунистом… Коммунисты! Как просто было с ними раньше. Никакого следствия, никаких открытых процессов, никаких статей в газетах. Поймал — и в тюрьму. А теперь… Вот когда бы пригодился случай с Майлзом. Можно было бы всех комитетчиков посадить. Теперь нельзя, — сами заявили: во всем виноваты уголовники, да ещё заезжие. Почему американцы никогда с ним не советуются и только затрудняют работу? Можно было бы подговорить тех двоих, которых завербовал он в их профсоюзе, избить какого-нибудь американца, пусть не лейтенанта, а сержанта или даже солдата, и вот тогда бы… Так нет, арестовали, привезли… Или подсунуть туда, где работали комитетчики, пакет взрывчатки. Да мало ли что мог придумать умный человек, имеющий опыт?

Следователь прошелся по кабинету, постоял у окна, глядя на непрерывную цепь автомашин, скользящих по улице, и, не оборачиваясь, буркнул:

— Введите следующего!

На другой день к полицейскому управлению пришли тысячи людей; они потребовали освобождения арестованных. Делегация рабочих пыталась пройти в помещение и передать письменные требования. К управлению с воем подкатывали машины с полицейскими: блюстители порядка строились в ряды и бросались, размахивая дубинками, на демонстрантов. Появились и пожарные машины: сильные, как удары бичей, струи воды ударили в толпу.

Следователь стоял у окна и с профессиональным знанием дела определял: «Эти с верфей, вот те студенты, а те из порта. Здорово работают, оперативно. Попробуй тут прижать комитетчиков по-настоящему. А вон газетчики и кинохроникеры появились. Ишь как трещат аппаратами, мерзавцы. Читатели любят такие снимки, тиражи газет растут, и владельцам наплевать на всё…»

* * *

Мало радовали события и полковника Дайна. Причина забастовки стала известна всем и особое неудовольствие вызвала у солдат. Об этом полковник знал из информации контрразведчика. А час назад позвонили из Токио, из штаба. Недовольный голос знакомого из отдела труда поинтересовался, что происходит на базе — об этом заговорили токийские газеты. Стараясь приуменьшить значение происшедшего, полковник коротко доложил о забастовке и принятых мерах. Знакомый из Токио помолчал, а потом вежливо посоветовал Дайну как можно скорее уладить конфликт: сейчас не время обострять отношения с населением, предстоят события, в которых Японии отводится важная роль. Это в интересах Штатов. Что же касается рабочих, то, очевидно, в ближайшее время у полковника будет полная возможность отыграться.