— Эта территория находится под юрисдикцией американских законов, и так в любой стране, где развевается наш звездно-полосатый флаг.

Эдано не сдержался, его бесил этот тщедушный человечек, который стремился всегда показать своё превосходство только потому, что родился за океаном.

— Вы, японец, больший патриот Штатов, чем чистокровные янки.

— Я — американец! — гордо задрал острый подбородок нисей. — Ещё раз повторяю — для коммунистов наша база неподходящее место. Сайонара.

— До свидания, господин янки! — бросил ему велел Эдано.

Нисей остановился, повернулся к ним, но, смерив глазами две крепкие фигуры, видимо, решил, что связываться с ними не стоит.

В обеденный перерыв уволенных окружили взволнованные товарищи. Их возмущение искало какого-то выхода, но все ждали Сатоки, который, как председатель комитета, пошел выяснить причину увольнения двух членов их профсоюза. Возвратился он мрачный и злой, с трудом владея собой:

— Вот негодяи!

— Спокойнее, товарищ Сатоки, — прервал его Оданака, — гнев — плохой советчик, а ты наш председатель.

— Да ведь… — нетерпеливо продолжал Сатоки.

— Знаем, — снова остановил его Оданака, — господин нисей нам уже подробно объяснил причину увольнения. Зря пороть горячку не стоит.

— Хорошо! — уже спокойнее сказал Сатоки. — Сегодня вечером соберем комитет. Я думаю, мы им покажем, что с нами нельзя так обращаться, как обращаются они с неграми в своей Америке.

Грузчики одобрительно загудели.

Заседание комитета было бурным, накопилось много претензий к администрации базы. Грузчики и рабочие приводили факты грубости, унижений, которым подвергались они и их товарищи, требовали оплаты за каждый час сверхурочной работы. Голоса робких потонули в решительном хоре тех, кто говорил, что надо не просить, а требовать и, если требования не будут удовлетворены, бастовать.

По решению комитета на следующий день было общее собрание. Впервые они встретились все вместе. Никто из них раньше не представлял себе, как много их соотечественников работает здесь на оккупантов.

Сатоки доложил о событии, по поводу которого они собрались, зачитал требования, выработанные комитетом, и призвал бастовать, если американцы их отвергнут

Все поддержали комитет, голосовали даже те, кто в душе боялся.

Сразу же после собрания комитетчики отправились на переговоры, которые, однако, не состоялись. Командование базы, через нисея, категорически отвергло все претензии профсоюзных вожаков.

На следующий день ни один японец не вышел на работу. Пикеты забастовщиков кучками уселись неподалеку от ворот базы.

Полковник Дайн был непреклонен.

— Уволить всех, нанять новых! Немедленно! — приказал он своему заместителю подполковнику Кроссу. — А вы, — накинулся Дайн на нисея, — чем вы занимаетесь? На дьявола вас тащили сюда через весь океан? Со своими не можете управиться?!

— Я — американец, сэр, — решился почтительно возразить побледневший нисей

Дайн разъярился ещё больше.

— Ха! Американец! Если завтра у меня не будет рабочих, я дам вам такой американский пинок, что вы забудете, откуда приехали. Понятно?

— Понятно, сэр, — стушевался нисей.

— А вы, Кросс, проконтролируйте и обеспечьте выполнение приказа. Всё!

Задание полковника, которое Кросс посчитал вначале легким, оказалось непредвиденно сложным. Понадобились сотни солдат, чтобы временно заменить уволенных. Он даже не представлял, что их столько понадобится. Но ещё сложнее оказалось найти замену уволенным в соседних деревнях и поселках. Можно было подумать, что в них нет ни одного человека, нуждающегося в заработке. Старосты деревень с посланцами Кросса говорили уклончиво, ссылаясь на разгар уборки урожая, выдвигали и другие причины. Только самому Кроссу знакомый помещик разъяснил суть дела. Помещик был уже сед, считал себя интеллигентом, бывал в Штатах, чем очень гордился.

— Понимаете, многоуважаемый господин подполковник, — говорил он, немного рисуясь тем, что ему довелось объяснить кое-что важному американцу, — у всех тех, кто служил на базе, вокруг, в каждой деревне, родственники. Это одно обстоятельство. Другое заключается в том… — на секунду замялся он. — Крестьяне ещё не осмыслили важность миссии, которую выполняет в нашей стране ваша доблестная армия.

— Понимаю, — согласился Кросс, — значит, надо обратиться в более отдаленные районы.

— Возможно, господин подполковник, это было бы лучше, хотя…

— Что хотя?..

В глазах помещика мелькнуло лукавство:

— Видите ли, я читаю американские газеты, даже побывал в вашей великой стране и знаю — у вас тоже бывают забастовки. Чтобы их сорвать, нанимают штрейкбрехеров — так, кажется, их называют, — а забастовщики их бьют. Верно я говорю?

Подполковник нехотя кивнул головой.

— Вот видите, — улыбнулся помещик и сразу же стал серьезным. — Так у вас, в вашей великой демократической стране. У нас всё это будет сложнее, простите за откровенность, я говорю доброжелательно, вам, возможно, придется прикреплять солдата к каждому рабочему, как только он выйдет за ограду… Ведь ваши американцы-рабочие бастуют против американца-бизнесмена, а в данном случае… Вы понимаете меня? Все мы очень огорчены, господин подполковник, — наши соотечественники оказались такими неблагодарными. Впрочем, что можно ожидать от темного мужичья? Они должны быть признательны вам. Ведь ваши выдающиеся представители настояли на земельной реформе, которая причинила столько боли нам, помещикам, а именно мы с глубокой старины являлись стражами порядка и благоденствия в деревне. Простите, я слишком злоупотребил вашим вниманием.

Разглагольствования помещика действительно начали надоедать Кроссу, но подполковник решил быть терпеливым — его собеседник был с ним более откровенен, чем другие. Только теперь Кросс начал понимать всю сложность поручения полковника Дайна. «Старый чурбан, — мысленно ругал он шефа, — ну чем ему помешали те два япса? Что они, хуже других мешки и ящики таскали?»

— Но все же, — решил он ещё раз уточнить, — неужели на самом деле в здешних деревнях нет свободных рук?

Помещик схитрил:

— Видите ли, господин подполковник, в нашей деревне, например, почти всей землей раньше владела наша семья и семья уважаемого Иноуэ-сана, и я мог бы указать пальцем на каждого, кому нужна была работа. Теперь же, после реформы… Люди стали другими, меньше считаются с законами. Даже те, кто не прочь бы пойти работать к вам, побоятся. Кому хочется быть избитым? Даже вся полиция нашей префектуры не сможет обеспечить их безопасность. От соседей не спрячешься. Потом профсоюзы… Вы помните, сколько во время праздника у вашей базы собралось пришлого народа?..

Подполковник уехал, и хозяин еще долго смотрел вслед его машине, не скрывая откровенного злорадства. Пусть амеко знают, как подрывать извечные порядки. А если забастовка продлится долго, можно будет найти крепких батраков и подешевле.

* * *

Через день у ограды базы появились полицейские патрули. Они отогнали от ворот пикеты забастовщиков. Рабочие беспрекословно подчинились — комитет строжайше предупредил их, чтоб не поддавались ни на какую провокацию. В деревнях и поселках специально выделенные агитаторы рассказывали о целях и причинах забастовки, призывали крестьян поддержать земляков-забастовщиков. Те охотно откликнулись на призыв, тем более что в последнее время распространился слух, будто американцы хотят расширить базу за счет крестьянских полей. Забастовку обещали поддержать рабочие Кобэ.

6

За пять лет весь персонал базы — от солдата до её командующего полковника Дайна — привык, что вся черная работа делается руками японцев. А тут возникли сотни самых неожиданных проблем: исчезли грузчики, ворочавшие груды тюков, — теперь тяжести легли на плечи янки; в мастерских замерли станки — не нашлось специалистов; солдаты сами взяли в руки метлы — прибирали территорию, чистили уборные; в офицерском клубе исчезли искусные повара, услужливые официанты; даже «пан-пан», всегда готовых к услугам янки, словно ветром сдуло из окрестностей базы. Более туго, многие поставщики свежего мяса, зелени и фруктов стали опасаться выполнять заказы американских интендантов. Даже Рябая, вздыхая и проклиная в душе забастовку, делилась своими опасениями со старостой: «Очень, очень неприятно. Такие убытки! Но разве можно рисковать? Я женщина одинокая, а от забастовщиков всего можно ожидать. Тот же Эдано — он был камикадзе, разве ему известен страх? Я знаю, что такое пожар… Конечно, у меня всё застраховано, но… Они могут поставить пикеты у моего дома».