— Разрешите? — прервал разговор запыхавшийся Майков и, не успев получить ответа, продолжил: — Товарищ полковник, шашлычник не вернулся на аэродром. В «Зеленом оазисе» я не нашел его.

— Не нашли? — Полковник нахмурился. — Что-то произошло. Неужели старый шакал почуял неладное? Кто знает об анализе отравленных продуктов?

Скворцов испытующе посмотрел на лейтенанта и майора.

— Никто, кроме тех, кому положено, — твердо заверил Нечаев. — За это могу поручиться. Действовали мы осторожно.

Зазвонил телефон. Трубку взял Скворцов.

— Слушаю… Как? — Глаза его расширились в удивлении. — Большая потеря крови?.. Но дальше… Дальше!.. Спасибо… — Он положил трубку. Повернулся к подчиненным: — Жук ранен. Час назад… Лежит в больнице. Его подобрала колхозная полуторка на шоссе… Просит кого-нибудь из нас… — Полковник, побарабанив пальцами по столу, сказал тоном приказа: — Поедете вы, майор Нечаев! Только учтите, Жук в тяжелом состоянии… Как можно осторожнее…

— В тяжелом? — с испугом переспросил Майков.

— Да… Я думаю, есть прямая связь между поспешным бегством шашлычника и этим преступлением…

Нечаев заспешил к выходу. Скворцов бросил вслед:

— Николай Иванович, если быстро возвратитесь, поезжайте на полевой аэродром. Мы будем там.

— Есть! — ответил Нечаев и исчез за дверью.

— Ну, лейтенант, — полковник повернулся к Майкову, — подходит и наше время.

Он переложил пистолет из стола в карман и заторопил Майкова:

— Поехали! По пути захватим Михаила Петровича.

Перебинтованный Дмитрий Жук лежал вниз лицом. Склонившись над его кроватью, сидела дежурная сестра. В палате неярко горела ночная лампочка, выкрашенная в густо-синий цвет. Нечаев скрипнул половицей и остановился в нерешительности.

— Поздно, товарищ, — повернулась медсестра. — Завтра приходите. Больного сейчас беспокоить нельзя.

Майор подал ей свой документ и тихо проговорил:

— Дорога каждая минута. До завтра ждать нельзя… Он тяжело ранен?

— Потерял много крови. Удар финкой в спину. Да еще в воде лежал. Чуть не захлебнулся… Доктор сказал, что надо надеяться на лучший исход. Организм молодой, сильный… Кто его так?

— Пока не знаем, но найдем, обязательно найдем! — не вдаваясь в подробности, ответил Нечаев.

Дмитрий застонал, повернул голову и открыл усталые, запавшие глаза на осунувшемся лице.

— Товарищ майор… — слабо пошевелил он запекшимися губами.

— Сестра, — попросил Нечаев, — мне надо поговорить с ним наедине. Понимаете, дело такое…

Девушка вышла из палаты.

— Митя, — нагнулся Николай Иванович над раненым, — тебе не трудно говорить?

— Ниче-го…

— Это очень важно, Митя. Расскажи, как все случилось.

Жук опустил ресницы, словно собираясь с мыслями. Нечаев ждал, когда он заговорит. Через минуту Митяй открыл глаза и очень медленно, борясь с одолевающей его слабостью, начал рассказ.

Майор внимательно слушал Митяя, изредка задавал ему вопросы, и, когда Жук умолк, припомнив все, что касалось его отношений с мнимой Вероникой и Лжепотехиным, Нечаев участливо сказал:

— Не беспокойся, Митя, ты ни в чем не виноват. А шашлычник никуда от нас не уйдет. Выздоравливай! Мы к тебе будем наведываться. Врач говорит, что все обойдется…

Вошла сестра. Майор простился и уехал на аэродром, где его ожидали начальник, Майков и Долгов. По пути он думал об этом парне, чуть не поплатившемся жизнью за свое простодушие, вспоминал его рассказ…

Вот он, Митяй, закончил работу на своем «капитанском мостике». Еще одна — сегодняшняя — ночь, и нынешний мираб уже не сезонный рабочий, а допризывник, завтрашний воин. Утром Митяй — будь что будет! — расскажет о своих чувствах Веронике… Все прежние какие-то условные записки, разговоры с недомолвками — не то. Совсем не то…

Жук нырнул в шалаш и подключил провод к аккумуляторной батарее, подаренной ему бригадиром. Свет лампочки упал на газету, и Митяй увидел портрет человека в форме космонавта. Это был новый советский звездопроходец. Он улыбается людям, а люди улыбаются ему. Митяй тоже станет настоящим человеком. Обязательно станет!

— Привет, отшельник!

Жук вздрогнул от неожиданности. В проеме шалашного лаза показалось лицо, похожее на боксерскую перчатку.

— Потехин? Откуда вы в такую пору? — удивился Митяй и, отложив газету, поднялся со своего травяного ложа.

— Забота, брат, забота, — натужно крякнул гость и положил на сено узелок. — Летчики шашлык любят? Любят. Из чего же его приготовить? Из барашка. А где достать барашка? В «Зеленом оазисе». Вот такими судьбами я и попал сюда. Сейчас подскочит машина, поеду в колхоз, потом на полевой аэродром…

— Что ж, присаживайтесь, — пригласил Митяй. — Угощать нечем, а закурить можно.

— Хе-хе-хе, — хохотнул гость. — Бедно живем, если даже нечем попотчевать. Бедно! — выдохнул он.

Жук уловил сивушный запах и недовольно буркнул:

— Радость жизни не в водке… А богатство, вон оно, до самого горизонта — «белое золото»! Осенью поднимутся на хирманах сотни бунтов! Вот это и есть богатство.

Шашлычник пренебрежительно фыркнул:

— Ро-ман-тик… Твое, что ли, богатство?

— И мое тоже! — с гордостью ответил Митяй.

— Э, да ты, видно, никакого представления не имеешь об этом. Богатство — вот! — Гость эффектно вытащил пузатый бумажник. — Деньги — это и костюм, и шурум-бурум, и все двадцать четыре удовольствия!

— Наторговал? — перешел Митяй на «ты».

— Деньги не пахнут, юноша, запомни. А вообще уточняю: на шашлыке не заработаешь.

— На чем же?

«Клюнул, шалопай! — прикинул Потехин. — Теперь доводим, поводим и подсечем. Не таких налимов подсекали!» Вслух он сказал:

— Секрет, юноша, секрет!

— Но все-таки?

— Это тебе ни к чему. Твое богатство шелестит зеленой листвой…

— А может, к чему? — не унимался явно заинтересованный Митяй.

— Такие секреты, Жук, зря не выбалтывают. Их выдают только друзьям! — почти прошептал собеседник.

— А я что, недруг?

— Ну ладно, ладно, не кипятись. Парень ты, вижу, свойский. Приглядывался к тебе в «Цветущем каштане», в поезде да и здесь… Вся радость-то твоя — старенький аккумулятор да вот эта газета с чужой славой. — Потехин развернул «Комсомолку» и с деланным удивлением присвистнул. Там лежала записка Вероники:

Митяй заметил в руках шашлычника записку и кинулся, чтобы вырвать ее. Тот остановил парня мягким, но властным движением.

— Погоди… Это что же, любовь?

Митяй вспыхнул, потупился.

— Ну, ну… — Гость тепло улыбнулся и похлопал парня по плечу. — Любовь так любовь. В этом ничего зазорного нет… Только тут я должен вмешаться.

На лице Митяя вырисовывалось явное недоумение:

— Почему это?

— Не догадываешься? — Потехин минуту выжидал, наслаждаясь растерянностью парня, потом оказал серьезно: — Ведь она племянницей мне доводится…

— Что? — не веря услышанному, оторопело произнес Митяй.

— Да, милок, — усмехнулся загадочно гость. — Так что давай-ка потолкуем по-свойски…

Он откинулся спиной к столбу, что держал крышу шалаша, и спокойно спросил:

— Так как, собираешься выполнить просьбу Вероники или нет?

— Да я… — все еще смущенный и растерянный, пролепетал Митяй…

— Или думаешь ограничиться одним обещанием?.. Вскружил племяннице голову, опозорил…

— Да мы… — заикался Митяй. — Мы только встречались…

— Понятно! — осуждающе произнес «дядя». — Встречались-то здесь, в стороне от людских глаз… А что было — одному богу известно…

— Честное слово! — с дрожью в голосе клялся Митяй. — Поверьте мне… Я не такой человек, чтобы обманывать Веронику.

— Вижу… Однако выполнить обещанное не думаешь?

— Отчего же… Вот освобожусь и пойду…

Шашлычник испытующе посмотрел на парня и сказал неожиданно холодно:

— Ходить не надо. — Он скомкал записку Вероники и сунул ее в карман.