Оттого Гете свеж, как говорят, как утро.

— А что вы скажете, Ардальон Ардальоныч, о приезде сегодня в нашу столицу среди прочих осьмилетнего англичанина? — с волнением спросил Темляков.

— Позвольте, я объяснюсь сам, — раздался голос слишком чистый в русском произношении, чтобы быть русским, и в полосе света проявились черты быстрой, как ртуть, фигуры.

— Отчего в газетах вы выдаете себя за осьмилетнего англичанина, в то время как вы значительно более зрелый англичанин? — подозрительно спросил Петр Иванович голосом, не позволявшим в ответе скороспелой лжи.

— Оттого, что Гаррисон, мой старый школьный товарищ, построил хронометр, — отвечал осьмилетний англичанин, — пытаясь создать прибор для легчайшего и вернейшего средства определения долготы мест на море… Этим я хочу сказать, что с определением точного времени всегда какие-нибудь истории. Увы, мне далеко не восемь лет, а скорее осьмнадцать, если не считать тех десяти лет, которые не удались в нравственном отношении совершенно, и, тем не менее, 30 лет для мужчины — это его время!

— Да, 30 лет для мужчины… — согласились Треснулов и Темляков.

— Господа, — между тем продолжал англичанин, — жизнь моя такова, что может ежесекундно прерваться вследствие действия неблагоприятных обстоятельств. Если бы я был деревом в Йорке, то уже десятки раз вырывался бы с корнем из почвы… Возрождался же я путем более смутным, чем фениксов. Легендарная возрождалась из пепла, я — из ничего. И тем не менее однажды счастье улыбнулось и мне. Я собственноручно спас нашего доброго короля во время его произвольного купания в море и получил патент на привилегию уникальную, привилегию, которую можно разделить исключительно с членами королевской фамилии… Господа! (Англичанин встал.) Привилегии, дарованные мне, таковы, что я могу без особого дозволения являться во дворце Сент-Джеймском и выезжать в экипаже в круг в Гайд-Парке!..

Но увы… мне никогда не явиться в Сент-Джеймсе с девизом импровизации на гордом челе. Чрезвычайные обстоятельства мои таковы, что я решился продать патент на эту привилегию…

Быстрые, как ртуть, черты британца побелели.

— Однако я оставляю себе в залог моего будущего возрождения патент на въезд в круг в Гайд-Парке.

Быстрые, как ртуть, черты лица британца гордо заалели.

— Отчего же в этот чрезвычайный час я обращаюсь к вам?.. — Он устремил свой твердый взгляд на Петра Ивановича. — Оттого, что вам нынче пожалована русским венценосцем шуба с царского Плеча и вам более чем кому-либо может быть продан патент.

— Но может ли патент на столь выдающуюся привилегию продаваться другому лицу? — спросил Петр Иванович.

— Если при дворе английского короля без спросу вместо меня появится другой достойный и порядочный человек — как вы, то это лишь усилит блеск короны!!!

— Нельзя ли взглянуть на патент? — спросил Петр Иванович.

Британец развернул перед ним привилегию.

— Сумма, назначенная вами, кажется мне приемлемой, — сказал Петр Иванович, ознакомившись с природным благородством письма и передавая тяжкий мешочек в чужие руки.

— Если неумолимый рок пододвинет вас вновь на край зияющей пропасти, противореча моим пожеланиям, — сказал Ардальон Ардальоныч Треснулов, — и… и вы окажетесь на самом краю зияющей пропасти без видимого исхода, то приходите ко мне. и я куплю у вас привилегию на въезд в круг в Гайд-Парке.

Быстрые, как ртуть, черты британца побледнели.

— Благодарю вас, господа, за все. Теперь же, когда мы покончили с делами высших проявлений материи и духа, я хотел бы предложить вам разговор на уровне деловой рутины.

Получив согласие, британец продолжал:

— На деньги, полученные только что, я собираюсь заняться коммерцией самого широкого свойства! Я приду на помощь моему клиенту в любую минуту и в любой ситуации!

Я намерен алебастровые вещи склеивать, английский пластырь — приготовлять, алмаз желтый — подделывать, английский сыр — растить головами, английскую болезнь — излечать, картофель — имитировать, разное шампанское — разливать.

Вам, Петр Иванович, зная предмет государственных забот ваших, я предлагаю уголки. Отдайте этот подряд мне без лишних слов!..

О каких уголках вспомнил осьмилетний англичанин?!

Петр Иванович состоял на службе Департамента торговли соляных дел (вот, кстати, не забыть сходить по их объявлению на Монетный двор докупить сырой платины по пяти рублей золотник, я уж пробовал ее в деле, славная платина и всегда пригодится в лаборатории) и последнее время возглавлял Петр Иванович там Особую комиссию по стеклу.

Я думаю, у многих на памяти, как государь наш Петр Первый прорубил окно с петербургской стороны в Европу. Раму-то после, при Екатерине матушке, вставили, а застеклить все руки не доходили. Оттого и дует многим в уши и в поясницу с залива. Но теперь уж точно решено — застеклить. И как будто сам уж министр внутренних дел вышел в переднюю и ожидающим князьям сказал: застеклим!

А перед этим Особая сколько ночей не спала. При Тиберии еще один подрядчик нашел каким-то способом поддержать аркаду, близкую к разрушению, за что и был сослан. В изгнании нашел способ ковать стекло и представил Тиберию же, самовольно вернувшись, в надежде на прощение, после чего и был расстрелян, так как Тиберий же испугался, что упадет цена на золото. Так же поступил и Ришелье с одним доступным ему французом.

К заказанному Особой Петра Ивановича комиссией стеклу и взялся осьмилетний англичанин наделать уголков.

На том и хлопнули по рукам.

— Так ли греют избранные цыплята, как кажется? — спросил на прощание осьмилетний англичанин.

Ардальон Ардальоныч стоически улыбнулся. Осьмилетний англичанин тихо вышел в левую кулису.

— В путь! в путь! за шубой! А оттуда — непременно ко мне! — напутствовал Треснулов Петра Ивановича.

Темляков вышел на улицу и сам подивился, что уже время обеда, а он еще вовсе не в шубе.

— Черт меня кругом водит, — попенял Петр Иванович. — Разве так ходят напрямую к Адмиралтейству?!

Здесь же, при выходе на магистраль, в случившемся между постройками промежутке, Петр Иванович увидел вдруг господина лет 26, 27, 28 от роду; тот быстро снял фрак горохового цвета, заменив его на земляничный, цилиндр тоже был подвержен перемене, что произошло чуть позднее и с туфлями.

Вся гнусная сцена продолжалась всего в течение нескольких секунд — так ловок был щеголь, — но произвела на Петра Ивановича самое гнетущее впечатление.

— А вот посмотрим, како вы запоете теперь?! — сказал вслух щеголь довольным баритоном и скрылся в толпе.

Это «како», эта молниеносность, с какой были обменены вещи положительные: фрак, цилиндр, туфли — заставили Петра Ивановича тяжело остановиться.

Во всей сцене поражала прежде всего быстрота и безнаказанность, а главное, что в результате рождалось подозрение и недоверие к предметам окружения, проверенным и находившимся так же близко и к Петру Ивановичу, например, — фраку…

— Поменяй фрак раз в три недели, — рассуждал Петр Иванович, понемногу трогаясь в путь, — шляпу — через месяц, туфли — спустя неделю, и про тебя вспомнят, как только разговорятся об Элегантности.

— На Невском проспекте вы должны судить об этом щеголе мягче, — раздался рядом знакомый голос. То был осьмилетний англичанин, шедший, как оказалось, в том же направлении. — Вы знаете, как зовем мы, иностранцы, ваш Невский?.. Улицей веротерпимости. Казанский собор, церковь Знамения, Александро-Невская лавра, церковь Римско-Католическая, Лютеранская, Армянская…

— И не перечисляйте! — невольно воскликнул Петр Иванович, — Отчего под луной столько народов и столько вер?! Было бы… ну, два, — добавил Петр Иванович из уважения к осьмилетнему англичанину.

— В Англии нет веры, — объяснил осьмилетний англичанин. — Оттого в грамматике как слышится, так и пишется.

— Господи боже мой! А инфинитивы!

— Инфинитивы малопопулярны в народе. Вот что, Петр Иванович, если так заинтересовала вас Англия, свернем-ка на минуту на Марсово поле… Я покажу там одну штуку, от которой в Ливерпуле онемеют.