Я никогда его не носил, но могу себе представить. Настолько смелые, насколько и противоречивые мысли обрушиваются с крутых склонов моего интеллекта (одного из самых высоких в Европе[16]). К чему ведет игра амерлошского шпика? Что ему надо? Желает ли он, чтобы я попытался смыться и освободиться при этом от меня насовсем? Или он верит в мою невиновность и, не имея возможности вступиться официально, дает мне шанс вернуться в любимую Францию?

Готов пожертвовать вашим знанием латинского, господа (я же его и совсем не знаю). Меня распирает любопытство. Так же, как и эзоповское признание Берюрье. Скажите-ка, что вы думаете об этой шараде? Налицо какой-то трюк в рукам, не так ли? Такое дельце — это как тысяча пересохших листьев. Откусишь шмат — все рассыпается в пыль тебе же на пузо. Этот убийца в парике, который узнает тебя и не дает ни охнуть, ни вздохнуть. Этот курьер-перевертыш то в виде очаровательного юноши, то в виде аббата… Эта американо-испанская семья, где сегодня вечером должно произойти убийство… И затем эта машина для жевания, великая ищейка из наркобюро, который начинает с требования признания, а кончает освобождением меня из наручников и огнестрельным подарочком, который в пору подложить в рождественский сапог диктатору Дювалье, вот он-то был бы без памяти от радости! Замкнутый круг. Как на площади Каруссель! Начну снова. Берю раскалывается, признает себя виновным, отвратительный заср…ц! Убийца, который, гонец что, американский шпик как… Кружатся пары (как в песне). Сумасшедший круговорот.

Я в нерешительности. Что делать? Сбежать? Или подождать? Что выбрать: действие или терпение? Можно ли сбежать с такого острова, как Тенерифе? Согласен, было бегство с Эльбы, но вскоре была и Святая Елена, не так ли? И вторая отсидка для Напо стала фатальной. Это при том, что он знал острова, корсикашка. Сообщив мои приметы, достаточно расставить везде в ключевых местах карабинеров, чтобы весьма скоро я оказался бы в приятном месте с крысами и пауками.

Появление украдкой нового персонажа.

Очаровательная испанка с большими бархатными глазами, обладательница грудей, по всей вероятности, смугловатых. И больших. В половой жизни мужчины бывают моменты, когда большие цацки нравятся. Наш приятель петушок капризен. Иногда ему хочется бабочку, которая демонстрирует два плоских глазка в своем ягдташе, в другой раз подавай холмы с ложбиной, в которой можно порезвиться.

— Моя секретарша запишет ваше показание, — говорит мне судья.

Манера, с которой он произносит два слова «моя секретарша», гляделки, которыми он вращает в этот момент, обшаривая ими выше (и ниже) упомянутую, говорят о его чувствах к ней больше, чем длинное любовное послание. Хотел бы я быть рядом с ним в кабинке на исповеди, когда он кается падре в похотливых мыслях, которые его терзают; как, исполняя супружеский долг с мадам Пасопаратабако, он, мечтает о красивой пианистке на ундервуде, о ее диких ласках, страстных объятиях.

На красотке красивое красное платье. Завитая на одну сторону прическа, но, несмотря на это, вид не такой уж пустышки-простушки. Из-за открытой полной блеска улыбки, очаровывающего взора и, опять же (возвращаюсь снова), из-за о круглых млеконесущих цацок.

Она бросает на меня контактный взгляд.

Затем второй — интереса.

И третий — вожделения.

Мы уже в гармонии. Между нами возникает ток. Мужчина, женщина, это магия: они взаимодействуют либо сразу, либо никогда. Последующая любовь — только формальность, на которую нет смысла даже подписываться. Что-то чисто факультативное. Простой вопрос представившегося случая, времени. Целуешь глазами. Взмах ресниц — о’кей или вали-ищи-где-нибудь-в-другом-месте! Призыв или отказ. Ты красавец или урод! Она фея или ведьма. С одного взгляда, который эректирует, эакулирует, спермирует все!

Карменсита? Для вашего героя! Хорошо, что я предупрежден… Она тоже. Ахтунг! Берегись округлостей! Неважны социальные условия. Физические тоже. То, что ты считаешь некрасивым у некоторых из них, для твоего приятеля — божий дар. И наоборот. Браво! Мерси!

— Превосходно, — отвечаю я после периода медитации, который для всех не прошел напрасно, — поскольку вы его вырежете, заделаете в рамку и повесите над спускным бачком вашего стульчака. Я хочу, стало быть, сообщить следующее: «Арестованный испанской полицией, затем представивший перед господином судьей Пасопаратабако…»

Красотка начинает корябать. Не в системе стено (на Канарах метод Прево-Деланея рассматривается все еще как фараонская письменность, в смысле египетская), а просто в ускоренном темпе. Ее тамбур-мажорная ручка бегает по глянцевой бумаге. Потрясающая скорость. Так же, как Лаки Лучано стрелял быстрее собственной тени, она записывает то, что ты сказал, прежде, чем ты закончил фразу.

Продолжаю, весьма впечатленный этой быстротой:

«…я встретил там инспектора из наркобюро; который посоветовал мне удрать».

— Нет! Не записывайте! — вопит судья. — Сначала, вы никого здесь не встретили. Это примо. Секундо, «он» вам не советовал удрать! Что это еще за история?

— Это правдивая история как все, что я рассказываю, господин судья. И я это докажу.

В три движения и два момента я освобождаюсь от наручников и вынимаю пистолет.

Как вы думаете, что происходит?

Пасопаратабако поднимает руки.

Мне кажется, что Христос улыбнулся. Но, может быть, это эффект звуковой оптики, как говорит Берюрье.

Смотрю на его грабли, воздетые к потолочине. Рукава рубашки заношены. Обшлага пиджака стерты до блеска. Сгибы его щупалец грязновато-сероваты. Настоящий вестерн, ребята!

Теперь, давайте условимся. Действуя таким образом, я и не собирался драпать. Настаиваю: хотите верьте на слово или валяйте к греческим полковникам («черным»), так как это абсолютная правда. Я задумал представление, чтобы доказать мои предположения. Соображения такие: «Риканец хочет, чтобы ты сбежал. Это часть какого-то плана. Значит, не сбегай. Задержись. Тормозни свою бурлящую натуру и, чтобы замутить воду, выложи правду судье». Таков был первоначальный план, дорогие мои.

Только вот вечно это дыхание едва уловимых фактов.

Что вы хотите: я вижу этого чиновника, зеленого от страха, с жалкими, плохо ухоженными руками, торчащими, как ворота для игры в регби, и моя натура, которую я отогнал пинками подальше, галопом возвращается, чтобы, как обычно, взять верх.

Серость…

— Как вас зовут, мадемуазель? — спрашиваю я у секретарши.

— Контрацепсион Гомес, — шепчет молодая девушка.

Она кажется более удивленной, чем испуганной, эта крошка. Ее самоконтроль функционирует лучше, чем у ее начальника.

— Возьмите чистый лист и пишите то, что я вам скажу.

Она колеблется.

— Если вы не напишете, я ликвидирую этого старого краба на ваших чудесных глазах, моя прелесть!

— Пишите! Пишите! — приказывает Пасопаратабако.

Она уступает.

Обмакивает перо в чернильницу и ждет.

— Я, нижеподписавшаяся, Контрацепсион Гомес, секретарь судьи Пасопаратабако, признаюсь, что являюсь любовницей этого последнего с…

Я улыбаюсь ей.

— В самом деле, как долго уже?

— Два месяца! — отвечает она спонтанно.

— Уже два месяца, — продолжаю я.

— Не пишите! — рычит чиновник.

Поднимаю на уровень его порочной груши ствол дружка «бум-бум».

— Да, да, пишите! — бормочет поносник.

Она пишет, может быть, даже забавляясь, ибо ее глаз лукавится.

— Мы занимались любовью в…?

— В каза Хилаякоммеса, калле Бомбе.

— Спасибо, уже забыл, — замечаю я.

Она пишет.

— Каждую… когда вы там встречались, дорогая Контрацепсион?

— Каждую субботу утром.

— Конечно, как я мог забыть! Уточните это и распишитесь.

Она повинуется. Беру у нее листок. Читаю. Помахиваю им, чтобы просушить чернила. Складываю и прячу в карман.

— Слушайте, мой милый судья, если об этой бумаге узнают, то ваша карьера кончена, даже если вы заявите, что писали ее под угрозой применения силы. Знаете, почему? Потому что тут изложена правда. Вы женаты, я вижу. И дети есть, без вопросов. Истинный христианин, определенно. Президент чего-нибудь. Было бы для вас оскорбительным, если бы я в этом сомневался. Член других там каких-то штук обязательно и, виртуально, пятидесятилетний. Вы же не пожертвуете всем этим в вашем-то возрасте, чтобы вас загнали на Ланцероте или Фуэртавентюра, или еще на более занюханный островок, а? Тем более что появление там типа вроде вас немедленно вызовет сплетни. Ведь всем хочется знать, откуда он и почему приехал. Так вот что я вам предлагаю: я смываюсь в компании этой чудесной молодой девушки, нашей утренней субботней пташки. Она знает местную натуру так же хорошо, как я человеческую. Мы покинем ваш приятный дом и вы предоставите мне два часа форы для устройства моего будущего. В ваших интересах, чтобы меня не сцапали, ибо…