Чувствуя, что для серьезного ученого исследование Северо-Западного прохода могло показаться легкомысленным, Амундсен сконцентрировался на магнитном полюсе. Стин с энтузиазмом одобрил такую идею. Но добавил, что для проведения необходимых измерений нужно пройти специальное обучение. И лучше всего это сделать в немецкой морской обсерватории в Гамбурге, директор которой, профессор Георг Ноймайер, считался крупным специалистом по земному магнетизму. Помимо всего прочего, это могло бы дать Амундсену иностранный диплом. А в Норвегии иметь иностранный диплом тогда было очень престижно.
Итак, в конце 1900 года Амундсен отправился к Ноймайеру – без предупреждения, но с рекомендательным письмом от Стина.
Я оказался перед пожилым джентльменом с длинными седыми волосами… Я спросил, вызвало бы серьезный резонанс более точное изучение положения Северного магнитного полюса, и он ответил: «Точное определение Северного магнитного полюса имеет непреходящую ценность для науки». Если у меня и были какие-то сомнения по поводу реализации задуманного предприятия, они мгновенно испарились после такого ответа. Тем более что это было мнение, вероятно, наиболее авторитетного современного специалиста по земному магнетизму.
Ноймайер взял Амундсена под свое крыло, стремясь к тому, чтобы он получил основательные знания по технике проведения магнитных наблюдений и необходимых полевых вычислений. Перед отъездом из Гамбурга Амундсен заметил, что отработал «250 часов за 40 дней, или в среднем 6,3 часа в день».
Теперь он чувствовал, что получил нужную техническую подготовку. Но все планы были чистыми фантазиями, пока их не одобрил Нансен. Амундсен договорился о встрече с ним, чтобы изложить свои намерения.
Надо сказать, что Нансена и Амундсена никогда не связывали теплые или приятельские отношения. Они уважали друг друга, но этим все и ограничивалось. Их характеры были совершенно несовместимы. Неудивительно, что Амундсен чувствовал себя очень неуверенно перед встречей, которая определяла его будущее. Нансен вообще был человеком потрясающего достоинства и удивительной сдержанности. На Земле Франца-Иосифа он делил один спальный мешок с Хьялмаром Йохансеном, при этом сохраняя с ним сугубо формальные отношения. После шести месяцев общения он позволил в их общении более фамильярное обращение на «ты», продолжая при этом настаивать на употреблении фамилии. Никому не было позволено звать Нансена просто Фритьофом.
Но волновался Амундсен совершенно напрасно. Нансена заинтриговала идея экспедиции к Северному магнитному полюсу. Он одобрил идею предприятия. Как сказал однажды Амундсен, с этого момента он осознал, что его экспедиция становится реальностью.
Невзирая на добросовестность приготовлений, Амундсен все же чувствовал себя не вполне готовым. Он сказал Нансену, что перед плаванием хотел бы получить больше опыта по управлению малыми судами в арктических льдах. И немедленно после этой судьбоносной встречи отправился в Тромсё.
Тромсё – старый порт китобоев и охотников за тюленями, расположенный на севере Норвегии, за Полярным кругом, на берегу моря, – всегда обладал собственным характером и неповторимой атмосферой. Деревянные дома, прижавшиеся друг к другу на каменистом острове между скал и фьордов продуваемого всеми ветрами архипелага… Лес раскачиваемых полярными ветрами приземистых мачт множества коренастых деревянных кораблей, которые навсегда пропахли рыбой и тюленьим жиром… Здесь собирались охотники на тюленей из Северной Норвегии – особая порода независимых, обветренных, просоленных людей, привыкших к трудностям. Великолепных корабелов и специалистов по навигации во льдах, настоящих морских охотников. Таким было Заполярье, и именно в эту школу арктических– знаний обратился Амундсен, приступив к работе со своей обычной целеустремленностью.
Жители Северной Норвегии всегда отличались особой клановостью. Даже к соотечественникам из-за Полярного круга они испытывали некоторое недоверие. А уж человек с юга казался для них абсолютным чужаком. В те дни, когда горы не позволяли беспрепятственно передвигаться по суше, когда единственные пути сообщения были морскими, когда письмо из Тромсё в Христианию шло неделю или даже больше, а 700 миль между ними становились барьером и во времени, и в пространстве, – изоляция населения Северной Норвегии была очень велика, а клановость – труднопреодолима. Амундсену предстояло войти в общество людей, которые по роду своей деятельности не привыкли ничем очаровываться и всегда с недоверием относились ко всему внешнему и показному. Поэтому один из первых людей, перезимовавших в Антарктике, не произвел на них большого впечатления. Вины Амундсена в этом не было. Он ясно дал понять, что приехал учиться, выказывая при этом глубокое уважение к опыту и возрасту своих учителей. Он быстро познакомился с большинством арктических шкиперов в Тромсё. «А заводить другие знакомства, – говорил он впоследствии своему брату Густаву, – у меня не было ни времени, ни возможностей». Рассказывают, что как-то его стали поддразнивать за то, что он терпеливо сносит болтовню одного старого зануды, на что Амундсен ответил: «Нет никого настолько глупого, кто не может сказать хоть что-то разумное».
Первоначально Амундсен намеревался в качестве пассажира одного из зверобойных судов отправиться в плавание к восточному побережью Гренландии, где ледовые условия были особенно трудными и поэтому крайне полезными для изучения. Но мест было мало и стоили они дорого. «Учитывая, что в следующем году мне все равно потребуется корабль, – писал он Густаву 14 января 1901 года вскоре после прибытия в Тромсё, – я считаю, что благоразумнее попробовать купить его сейчас. Поэтому уже начал переговоры».
Амундсен с легкостью мог потратить наследство на приобретение судна. Его деньги были вложены в акции и недвижимость. Густав старательно управлял активами брата. Руаль попросил как можно скорее продать их, чтобы совершить покупку сразу же, как только он определится с выбором.
Густав сомневался в благоразумности сделки, но давно прекратил попытки понять, чтó на уме у его брата. В то время у самого Густава, работавшего бухгалтером, возникли определенные финансовые трудности, но по отношению к средствам брата он действовал скрупулезно и честно. Он передал Руалю необходимую сумму в 10 тысяч крон, и тот купил корабль.
В честь жены своего бывшего владельца судно называлось «Йоа» – старинное норвежское женское имя, распространенное в Западной Норвегии. Амундсен не стал его менять. «Йоа» к тому времени исполнилось двадцать девять лет – он был ровесником Амундсена и представлял собой годный к плаванию прочный деревянный шлюп наиболее распространенного в тех краях типа с квадратной кормой, уверенно ходивший вдоль побережья. Его использовали для промысла сельди – и это чувствовалось во всем. Водоизмещение казалось смехотворным – каких-то сорок семь тонн. Он был слишком мал для всего необходимого в полярной экспедиции.
Но Амундсен думал по-другому, доверяя небольшим размерам. Он уже встречался с узкими проливами и мелководьем, а потому считал, что корабль с небольшой осадкой безопаснее. Крупные суда то и дело попадали в беду, пытаясь пробиться через лед, а он беспрепятственно прокладывал себе путь между льдинами. «Что нельзя сделать с большим кораблем и грубой силой, – говорил Амундсен, – я попытаюсь осуществить с помощью небольшого корабля и терпения».
Амундсен уже понял, что в Арктике опасно иметь дело с большими числами. Если бы у Франклина было 8, а не 128 спутников, они, вероятнее всего, выжили бы. В тех широтах земля не способна прокормить большое количество людей, и Амундсен в своих планах учитывал это. Он намеревался жить как эскимосы и спать при необходимости в иглу. В своей лекции, прочитанной в Норвежском географическом обществе, Амундсен отметил, что «жить как уроженцы тех мест», на первый взгляд, необычно, но он был не первым, кто поступал подобным образом, попадая в те районы,
