В тот же день сэр Невил Хендерсон, в отчаянной попытке предотвратить войну, отправился на самолете в Берхтесгаден с письмом от Чемберлена. Но Гитлер просто обвинил англичан в том, что они поощряли поляков занять антинемецкую позицию. Хендерсон хоть и являлся ярым сторонником политики попустительства Германии, в конце концов убедился в том, что «ефрейтор в прошлой войне очень желает всем доказать, что он сможет сделать в следующей войне в роли всепобеждающего генералиссимуса». В тот же вечер Гитлер отдал армии приказ готовиться к вторжению в Польшу, которое должно было начаться через три дня.

В 3 часа ночи 24 августа британское посольство в Берлине получило телеграмму из Лондона с кодовым словом «раджа». Дипломаты, некоторые из которых все еще были в пижамах, начали жечь секретные документы. В полдень появилось предупреждение о том, чтобы все британские подданные немедленно покинули страну. Посол, хоть и не выспавшийся после своего путешествия в Берхтесгаден, все же тем вечером сыграл в бридж с сотрудниками посольства.

На следующий день Хендерсон вновь встретился с Гитлером, возвратившимся в Берлин. Фюрер предложил заключить пакт с Англией, после того как займет Польшу, но пришел в ярость, услышав в ответ, что для достижения соглашения с Англией ему необходимо отказаться от своего нападения на Польшу, а также вывести войска из Чехословакии. Гитлер снова заявил, что если войне суждено начаться, то лучше пусть это произойдет сейчас, а не когда ему будет пятьдесят пять или шестьдесят лет. В тот же вечер был официально подписан англо-польский пакт, что вызвало крайнее удивление и шок у Гитлера.

В Берлине британские дипломаты стали готовиться к худшему. «Мы переместили весь наш личный багаж в бальный зал посольства, – писал один из них, – в результате чего зал стал напоминать лондонский вокзал Виктория после прибытия поезда с парома через Ла-Манш». Немецкие посольства и консульства в Англии, Франции и Польше получили указание отдать приказ всем немецким гражданам срочно вернуться в рейх или выехать в нейтральные страны.

В субботу, 26 августа, немецкое правительство отменило празднование двадцать пятой годовщины битвы при Танненберге, подготовка к которой использовалась для прикрытия массовой концентрации войск в Восточной Пруссии. Старый немецкий линкор Schleswig-Holstein бросил якорь неподалеку от Данцига, прибыв якобы с визитом доброй воли, но польское правительство не было поставлено об этом в известность. Его артиллерийские погреба были заполнены снарядами, и он был готов начать обстрел польских позиций на полуострове Вестерплатте, неподалеку от устья реки Висла.

В Берлине на выходных в конце августа горожане наслаждались великолепной погодой. Пляжи на озере Ванзее были заполнены загорающими и купающимися. Казалось, они даже не думали о надвигающейся войне, несмотря на объявление о введении карточной системы. В британском посольстве сотрудники допивали запасы шампанского из винного погреба. Они заметили, что количество солдат на улицах города увеличилось, многие из военных щеголяли в только что выданных желтых сапогах, которые еще не знали ваксы.

Начало вторжения было запланировано на этот день, но Гитлер, озабоченный решимостью Англии и Франции поддержать Польшу, накануне отложил его. Он все еще надеялся увидеть признаки нерешительности англичан. К большому конфузу, подразделение немецких диверсантов, не получившее вовремя отмену приказа о наступлении, вошло на территорию Польши и захватило ключевой мост. Поляки решили, что это была нацистская провокация, а не начало вторжения.

Гитлер, все еще надеясь возложить вину за вторжение в Польшу на Англию, сделал вид, что согласен провести еще один раунд переговоров с Англией, Францией и Польшей. Но это был очередной фарс. Он отказался выдвигать какие-либо условия для обсуждения с польским правительством, не пригласил эмиссара из Варшавы и выдвинул ограничение по времени переговоров, которые должны были закончиться к полуночи 30 августа. Он также отказался от предложения правительства Муссолини выступить посредником в переговорах. 28 августа армии был вновь отдан приказ быть готовой начать вторжение утром 1 сентября.

Риббентроп тем временем стал недоступен ни для британского посла, ни для польского. Это соответствовало его обычной манере смотреть на всех сверху вниз, игнорируя окружающих и как бы давая им понять, что они не достойны разделить с ним его высокие мысли. В конце концов, он согласился принять Хендерсона в полночь 30 августа, когда срок так и не предъявленных условий мирного договора уже истек. Хендерсон потребовал сообщить ему, каковы же были эти условия, выдвинутые Германией. Риббентроп «извлек на свет очень длинный документ, – писал в своем отчете Хендерсон, – который стал зачитывать мне на немецком языке; он даже не читал его, а скорей несвязно бормотал так быстро, как только мог, тоном крайнего раздражения… Как только он закончил читать, я, как и положено, попросил его показать мне документ. Господин фон Риббентроп категорически мне в этом отказал, бросив документ презрительным жестом на стол и сообщив мне, что в любом случае этот документ уже недействителен, поскольку польский эмиссар не прибыл в Берлин для проведения переговоров до наступления полуночи». На следующий день Гитлер издал директиву № 1 для проведения операции «Вайс» – вторжения в Польшу, которая готовилась в течение пяти предыдущих месяцев.

В Париже царило мрачное настроение безысходности, над ним довлела память о более чем миллионе погибших в предыдущей войне. В Англии было объявлено о начале 1 сентября массовой эвакуации детей из Лондона, но большинство населения все еще верило в то, что лидер нацистов все же блефует. Поляки таких иллюзий не питали, однако в Варшаве не было заметно никаких признаков паники, только железная решимость.

Последняя попытка нацистов создать casus belli была поистине очень яркой иллюстрацией присущих им методов. Эта провокация была спланирована и проведена Рейнхардом Гейдрихом, заместителем рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера. Гейдрих отобрал группу своих самых проверенных людей – членов СС. Они должны были инсценировать нападение на немецкий таможенный пост и радиостанцию неподалеку от пограничного городка Гляйвиц, а затем выйти в эфир на польском языке. Эсэсовцы должны были застрелить нескольких одурманенных наркотиками заключенных из концлагеря Заксенхаузен, одетых в польскую военную форму, и оставить тела на месте нападения в качестве доказательства «польской агрессии».

Во второй половине дня 31 августа Гейдрих позвонил офицеру, назначенному командовать операцией, и дал условный сигнал к началу операции: «Бабушка умерла!». То, что первыми жертвами Второй мировой войны стали узники концентрационного лагеря, убитые ради осуществления такой грязной провокации, было леденящим душу предзнаменованием будущих злодеяний нацистов.

На рассвете 1 сентября 1939 г. немецкие части изготовились к броску через польскую границу. Для всех, за исключением ветеранов Первой мировой войны, надвигающаяся битва должна была стать первым боевым опытом. Как и большинство солдат во всем мире, они в тишине ночи думали о том, велики ли шансы уцелеть в этом бою и не опозориться. В ожидании команды к запуску моторов, один командир танка на границе Силезии так описал окружающую обстановку: «Темный лес, полная луна и легкий туман, стелящийся по земле, создали фантастическую картину».

В 4 часа 45 минут утра первые выстрелы разнеслись над морем неподалеку от Данцига. Линкор Schleswig-Holstein, ветеран Ютландского сражения 1916 г., выдвинулся в предрассветной темноте на траверс полуострова Вестерплатте и открыл огонь по польской крепости из своих 280-миллиметровых орудий главного калибра. Рота морской пехоты, находившаяся на борту Schleswig-Holstein, после этого попыталась высадиться на берег, но их атака была отбита с большими потерями. В самом Данциге польские добровольцы бросились было на защиту здания центральной почты, расположенного на Хевелиусплац, но оказались бессильны против нацистских штурмовиков, эсэсовцев и немецких регулярных воинских подразделений, которые к этому моменту тайком пробрались в город. После боя почти все уцелевшие поляки были расстреляны нацистами.