— Если вы соблаговолите пригласить меня в дом, мадам, то у меня найдутся и другие подарки для вас.

Томас прямо-таки грелся в отраженных лучах ее счастья. Войдя в дом, он достал маленькую кожаную сумочку и вложил ее в руки Марии.

— И еще от его величества.

Старому Генриху дорого приходится платить за свое пренебрежительное отношение к ней, подумал он цинично, когда Мария извлекла из нее чек на тысячу крон.

— Его величество просил меня пояснить вам, что это всего лишь на карманные расходы и на самые безотлагательные нужды, — весело закончил Томас.

Мария смотрела на листок бумаги с пристальным вниманием.

— Тридцать сребреников…

Ее шепот едва достиг ушей Томаса, и он вспыхнул до корней волос. Господи, еще не хватает, чтобы она устроила сцену!

Но она спокойно положила бумагу на стол.

— Как предусмотрительно со стороны отца.

Чтобы побыстрее преодолеть напряженный момент, Томас быстро вручил ей другой сверток.

— А это от моей сестры со всей любовью.

В нем оказалось бриллиантовое кольцо, и на этот раз радость Марии была неподдельной. Она всегда любила хорошие драгоценности и так долго была их лишена. Надев кольцо на палец, она поворачивала руку и так и эдак, чтобы солнце заиграло на камне мириадами искр.

— Вы передадите ей… передайте им обоим, как я была довольна.

— У вас будет возможность сделать это самой, леди Мария. Их величества собираются посетить Хакни-Мэнор и надеются, что вы присоединитесь к ним там.

— Но я не могу видеть их! Пока не… — оборвала себя Мария, в отчаянии кусая губы. Как объяснить этому любезному молодому человеку, что последние остатки ее гордости улетучатся, если ей придется предстать перед отцом и мачехой в тех отрепьях, которые составляют ее гардероб?

По счастью, Томас хорошо разбирался в женской психологии еще со времен, когда под стол пешком ходил, и ему не составило труда понять причину ее замешательства. С непревзойденным тактом он весело заметил:

— Миледи, мне осталось выполнить последнее поручение. Король и королева понимают, что в той уединенной жизни, которую вы вели последнее время, у вас не было возможности обновить свой гардероб. Поэтому они поручили мне составить список ваших пожеланий. Я перешлю его в Лондон и обещаю, что все необходимое будет доставлено вам до того, как вы отправитесь на эту встречу. А теперь я покину вас, чтобы вы могли заняться делом, самым подходящим для женщины.

Он не торопясь вышел в сад, а Мария села, чувствуя слабость в ногах от всех ошеломляющих событий последнего часа. Прекрасная лошадь, значительная сумма денег, дорогое кольцо, а теперь еще и карт-бланш на новый гардероб! Хороший, откормленный золотой телец был принесен в жертву ради возвращения блудной дочери!

Вымученная улыбка тронула ее губы, одна из тех, что непременно огорчила бы Чапуиза. Потом она начала писать с тем жадным блеском в глазах, который живо напоминал ее деда, Генриха Седьмого.

Через некоторое время со списком в руках она отправилась на поиски Сеймура и нашла его в укромном уголке сада с Елизаветой на коленях, слушающей необычайно красочную и, очевидно, полностью захватывающую ее сказку, ибо ее глаза как магнитом были притянуты к красивому лицу, склонившемуся над ней. Мария издали наблюдала за ним, чувствуя, как в ее сердце поднимается боль. Но это же абсурдно — ревновать к трехлетнему ребенку! Или эта сцена вызвала в ней ностальгические воспоминания о другом мужчине, так похожем на этого, который тоже когда-то баюкал в своих руках золотоволосую девочку?

Потом Бесс увидела ее, и Сеймур вскочил на ноги.

— Послушайте, я сотворил чудо. Мне удалось успокоить эту маленькую мегеру на целых пять минут. Нет, дорогая, — сказал он, когда Бесс потребовала завершить рассказ. — Ты еще увидишь своего дядюшку Томаса позднее. — Он заохал от притворной боли, когда девочка в наказание дернула его за бороду, потом улыбнулся Марии: — Вот уж истинный отпрыск Тюдоров. За что она ухватилась, того уж не отдаст.

— Бесс, веди себя прилично, — одернула девочку Мария.

Непривычная для Марии резкость подсказала ему, что он что-то сделал не так, и он опустил ребенка на землю, подтолкнув ее к няне.

— Бедное маленькое создание, — проговорил он с добротой в голосе и тут же понял, что опять сплоховал.

Поджав губы, Мария протянула ему список, и, когда он торопливо пробежал его глазами, брови его поползли вверх. Пресвятая Дева Мария, она поняла предложение слишком уж буквально! Эти многочисленные пожелания лишат Генриха многих полновесных монет, и Томас подавил усмешку, представив себе взбешенное лицо короля, когда ему предъявят окончательный счет. Он посмотрел теперь на Марию с возросшим уважением. Он и сам знал, как заключать выгодные сделки.

Вновь повторив, что ее заказ будет выполнен и доставлен по назначению без промедления, даже если дворцовым швеям придется работать ночи напролет, чтобы закончить его, он принял ее предложение выпить чего-нибудь освежающего в доме. Оставшись с нею наедине, Томас вдруг обнаружил, что ему трудно играть в эти социальные игры. Он не мог и представить себе, что манера поведения Марии объяснялась обыкновенным смущением. Если не считать ее сводного брата Гарри Ричмонда, у нее не было никаких контактов с другими молодыми людьми за всю ее юность. Какое-то время был еще Реджиналд Поул, но при этом серьезном джентльмене Мария чувствовала себя не очень свободно.

Она улыбнулась про себя абсурдности самой возможности сравнивать этих двоих: рассудительного пеликана Реджиналда Поула и пышного павлина Томаса Сеймура.

— Я помню вашего брата Эдуарда, — сказала она, чтобы заполнить неприятную паузу, когда все другие темы для беседы умерли безвременной смертью. — Он женился на одной из фрейлин моей матери, Анне Стэнхоуп. А вы… вы обручены?

— Нет еще, но вы ведь знаете поговорку, леди Мария: «У моряка жена в каждом порту». — Его смех эхом прокатился по комнате и замер, натолкнувшись на ее холодное молчание. Чтобы реабилитировать себя, он быстро добавил: — Выражаясь метафорически, — и по подавленному выражению ее лица понял, что только усугубил свою ошибку.

Угрюмо подумав: «С тем же успехом я мог бы разговаривать с непорочной Девой Марией!» — и пораскинув мозгами в поисках другой темы, он в конце концов начал рассказывать историю о Кранмере. Он рисковал, ибо знал, что у Марии были все основания не любить архиепископа. Он рассказал ей, как Кранмер, тайно женившись в Германии, пожелал избавиться от своей жены, когда вернулся в Англию (священники давали обет безбрачия, а уж архиепископ в первую голову должен был являть собой пример в этом отношении). Кранмер отчаянно старался уберечь свою незаконную супругу от нездорового интереса публики и наконец остановился на, как ему казалось, новой идее: спрятать ее в специально изготовленный сундук с прокрученными в крышке дырками, чтобы несчастная леди не задохнулась. Хитростью бедная госпожа Кранмер была с отсутствием каких бы то ни было удобств перевезена по морю и по земле в Лондон, и не один раз ее перетряхивали в этом сундуке с живота на спину и наоборот, перегружая с корабля на носилки, а с них опять на барку.

К облегчению Томаса, Мария весело смеялась, хотя ее смех больше напоминал звук колокольчика, покрывшегося окалиной от длительного неупотребления.

Ободренный, Томас добавил:

— Наконец он смог взглянуть на нее; а главное, при этом он был твердо уверен, что она не наставила рога за его спиной.

В то же мгновение температура в комнате упала ниже точки замерзания, и он выругал себя за собственную глупость. Ясно было, что он предстал перед ней в самом неблагоприятном свете, он, который обычно блистал в женском обществе. Но, с другой стороны, леди Мария вряд ли и сама была нормальной женщиной, попытался он успокоить свое пошатнувшееся самомнение. Изобразив на лице обезоруживающую улыбку, он попросил:

— Я так много слышал и помню о ваших музыкальных талантах, леди Мария. Не окажете ли вы мне честь, спев что-нибудь до того, как я уеду?