— Как я могла это знать? Я уже представляла вас умирающим…

— Поэтому-то вам и надо было оставаться спокойной. Разве рождение нового короля, который наследовал бы мне, не было моим заветным желанием?

Не было смысла отвечать на то, что не имело ответа. Он говорил, как судья, выносящий приговор. Ее молчание только добавило ему желания излить на нее свой гнев. Он вскричал:

— Девять лет назад вы обещали… Я мог взять вас тогда. Я ждал все это время. И чего же я дождался?

— В этом нет моей вины.

— Нет вашей вины? — передразнил он ее. — Святой Боже, а кого же тогда винить? Или вы осмелитесь обвинить меня в бесплодии?

— Как я могу это сделать, если у нас есть Елизавета?

— Да. Богатый урожай вы собрали для меня. Всего один несчастный ребенок, и тот девочка. — Он почти выплевывал слова, полностью игнорируя ее естественную гордость и радость, которую она находила в своем дитяти. — Бесполезное существо женского пола, которое меньше подходит для того, чтобы править Англией, чем самый последний пастух в моем королевстве! — Вдруг он обнаружил, что у него в запасе есть еще одно жестоко разящее оружие: — И вообще, я сомневаюсь, моя ли она… или мне наставили рога.

Всю вялость чувств у Анны как рукой сняло, и она уступила место ожесточенному взрыву неприкрытой ненависти и вражде полов. Анна приподнялась на локте, яркие красные пятна подчеркивали ее восковую бледность. Страх и осторожность были забыты, и она вскричала таким высоким голосом, что пажи, дожидавшиеся за закрытой дверью, затряслись.

— Вы думаете, я так долго терпела бы вас, если бы не надежда обзавестись принцем? Не льстите себя надеждой, что я когда-нибудь наслаждалась вашими скотскими неумелыми занятиями любовью, вашей наваливавшейся на меня вонючей тушей. Когда-то я любила другого, другого, слышите вы? И я всегда представляла его в своих объятиях вместо вас…

Ее голос замер в приглушенном рыдании. Она думала, что сейчас Генрих ударит ее. Он уже поднял руку, но потом опустил ее. При виде его покрывшихся пеной губ, вздувшихся, как канаты, вен на лбу к ней вернулась относительная способность соображать. Тяжело дыша, она сделала тщетную попытку поправить положение.

— Я смиренно молю ваше величество простить мои дикие слова. Это следствие моей болезни. Я еще очень слаба… и не соображаю, что говорю. — Она украдкой бросила взгляд на его напряженное лицо. — Я понимаю вашу глубокую печаль и разочарование, ибо сама полной мерой испытываю те же чувства. Но у нас есть будущее, у нас еще будет мальчик, обещаю вам.

— Нет, мадам, это я обещаю вам, что у вас от меня больше не будет никаких мальчиков. — Он повернулся и в нелепой попытке сохранить достоинство захромал, скривившись от боли, прочь. Она лежала и прислушивалась к его нетвердым шагам, удаляющимся по коридору, и знала, что смелое и опасное предприятие, начавшееся некогда в роскоши садов Кента, подошло к своему концу.

Так долго окруженная друзьями, искрящимися веселостью, Анна страдала в теперешнем вынужденном одиночестве, запертая в своей спальне. Ее навещали брат и кузины, но были и томительно долго тянувшиеся часы, когда она оставалась совсем одна, и тогда на нее накатывались мучительные страхи, подобные злобным гарпиям ада. Ее отец забыл ее. Человек, который благодаря своей дочери поднялся до титула графа и блестящего положения при дворе, был теперь слишком занят, пытаясь обезопасить себя и отдалиться от нее.

Однажды ей подумалось: «Должно быть, так же чувствовала себя и Екатерина в те первые дни, когда ее бросили все, кроме нескольких преданных друзей, а центр внимания двора сосредоточился на мне». Ах, но Екатерину поддерживало сознание, что только она всегда была и будет единственной истинной женой короля. У нее же, Анны, такого утешения не было. И вдруг ей открылась чистейшая правда: если бы он решил избавиться от нее, она никогда даже не попыталась бы оставаться верной ему так долго и так безнадежно, как это делала Екатерина. Даже во имя Елизаветы. Она могла признаться самой себе, как много она потеряет из этой богатой мишуры пребывания в ранге королевы, из всего этого великолепия, роскоши и многочисленных знаков внимания, к которым она так привыкла, но все это было ерундой по сравнению с мстительной ненавистью мужчины.

Что же будет с ней? Куда она пойдет? В отчаянии она задала эти вопросы Джорджу, когда тот в очередной раз пришел навестить ее. Он попытался, правда с заметным усилием, шуткой вывести ее из состояния отчаяния.

— Его холодность пройдет вместе с его разочарованием. Ты завоюешь его вновь, как это тебе всегда удавалось раньше.

Она ответила ему слабой улыбкой.

— Это гораздо больше, чем обычная холодность… Тебя не было здесь, когда он сказал, что больше не хочет никаких сыновей от меня. И это не было простым словцом, сорвавшимся с языка в приступе гнева. — Анна вздрогнула при воспоминании об этом непримиримом выражении на его лице. Джордж разразился гневной тирадой:

— Если он настолько глуп и не видит, что ты стоишь дюжины, двух десятков…

— Джейн Сеймур? Скажи, она еще при дворе?

— Нет. Она уехала домой.

— Понятно.

Когда-то давно она тоже была одной из фрейлин королевы и тоже вернулась домой. Генрих часто навещал ее в Хивер-Кастле, так же как он теперь будет навещать Джейн в Вулф-Холле в Уилтшире. Та же самая мелодия будет сыграна еще раз, нота в ноту. Она даже могла слышать тоненький жеманный голосок Джейн, повторяющей знаменитые слова, некогда сказанные самой Анной Болейн: «Я никогда не стану вашей любовницей. Я стала бы вашей женой, не будь вы уже женаты». Анна смеялась, пока ее ресницы не слиплись от слез, и Джорджу волей-неволей пришлось встряхнуть ее.

— Бога ради, давай посмеемся вместе.

— Это не очень пристойно, должна признать.

Вдруг вся ее легкомысленная веселость слетела с нее, как паутина. Как Генрих поступает со своими отвергнутыми женами? Ей придется пойти по стопам Екатерины в какую-нибудь унылую отдаленную крепость, из которой только смерть сможет освободить ее. Или ее ждет еще худшая судьба. Он может заключить ее в один из монастырей, где ей придется проводить нескончаемые дни в окружении злобных женщин с отвратительно пахнущими телами, ибо хорошо известно, что монашенки никогда не моются и не стирают своей одежды. Нет ничего удивительного, что Екатерина так стойко противилась жизни в какой-нибудь святой обители! Анне оставалось только надеяться, что Кромвель успеет разогнать все монастыри до того, как ей выпадет судьба очутиться в одном из них.

— Он скоро устанет от этой девочки Сеймур, — заговорил Джордж с явно просвечивающей ложной уверенностью. — Она мало что может предложить мужчине, не говоря уже о его величестве.

— При ней ее девственность, как и моя была при мне.

— Она скоро преподнесет ему этот дар, если уже не сделала этого.

Анна только иронично улыбнулась.

— Ты думаешь, братцы Джейн позволят ей обменять ее на что-нибудь меньшее, чем корона? Как же, наверное, эта парочка весело поздравляет друг друга, если это уже произошло.

Перед ней как живые возникли два брата Сеймур. Серьезный, красивый Эдуард и хвастливый, задиристый Томас, оба сжигаемые ненасытным огнем огромных амбиций, идущие по стопам Джорджа, уже делящие будущие сферы неограниченной власти как братья королевы Англии. Анна умоляюще подняла руку.

— Давай покончим с притворством и перестанем обманывать друг друга. Генрих попытается избавиться от меня как можно скорее, и никакая сила на земле или в небесах не остановит его на этот раз. Но как он сделает это? Поползет ли он на коленях со шляпой в руках к папе римскому и признает, что был не прав и наш брак недействителен? Теперь, когда Екатерина умерла, он может сделать это без опаски. В этом случае Елизавета окажется незаконнорожденной, как Мария.

Джордж фыркнул:

— Повернуться назад, к Риму? Потерять свое положение как главы церкви здесь, а вместе с ним и все богатые доходы?