Аида… о ней нужно заботиться, потому что…

Рони сглотнул.

Печать Целеста — публичная казнь разорвала целый город и мир. Остатки Магнитов превратились из палачей в пограничников и коронеров — люди бежали из города, а они пытались сдерживать одержимых и хоронили убитых.

Своих и чужих.

Больше ничего. Почти.

Теперь Рони думал о неподвижно-дышащей Элоизе. Она так боялась смерти, боясь его — «мозгожора», и теперь не осталось ни меда, ни ванили — только лилии, и воск, и мерное дыхание. Иногда Рони тянуло накрыть рот Элоизы подушкой и… просто подержать несколько минут.

«Каждый убивает то, что любит», — была мысль Целеста в его голове, и Рони вскинул взгляд с обугленного черепа в яме на обугленный череп рядом с собой.

«Это из старой книжки…», — пояснил Целест, будто в старые добрые времена, когда юный аристократ (тогда более Альена, чем Магнит) учил читать и писать парнишку из далеких северных Пределов, парнишку, который едва складывал слоги и не умел писать.

«Но каждый, кто на свете жил,

Любимых убивал…»

Целест вспоминал древние стихи. У Целеста — никого, кроме Вербены.

«…Один — жестокостью, другой —

Отравою похвал,

Трус — поцелуем, тот, кто смел, —

Кинжалом наповал».

Целест замолчал — оборвал молчаливый рассказ; мерная колокольная мелодия заворожила Рони, а картинки сплелись мозаикой. Рони потер виски, а затем укусил большой палец.

— Я сделаю это, — сказал Целест, поднимаясь на ноги. — Я уничтожу Амбивалента.

Жить дальше оказалось просто.

После заката Целест встретился с Тао, Ависом и Касси — последний долго не решался войти, и Тао загнал его в каморку-убежище, кажется, пинком. Целест кивнул — привет. Я вернулся в мир живых, хотя теперь он больше смахивает на мир мертвых.

В вывернутых ноздрях, трахее и глотке вился червоточиной смрад трупной ямы. Целест пил теплую и гадкую на вкус воду из чашки с отбитой ручкой, но ничто не могло перебить или вытеснить этот запах.

Старые знакомые изменились так же, как изменились Декстра и Рони. Тао разгуливал в одних драных джинсах, торс его был перетянут грязными бинтами, правая рука бессильно повисла на перевязи. На впалом животе засохло несколько дорожек темно-багрового цвета. На немой вопрос пожал плечами:

— Так, пару ребер раздробили и руку поджарили. Ерунда. Все равно пальцев не осталось же…

Авис удивлял больше. Он обрезал волосы, бритый череп топорщился мягким пушком, словно иголками новорожденного ежонка. На исхудалом лице нос казался длиннее клюва стервятника. Целест вспомнил прозвище — «Ворона», и решил, что ныне Авис сгодится и на грифа, его легко представить таскающим падаль из многометрового котлована.

Ависа передернуло. Целест понял, что мистик перехватил ассоциацию и мысленно извинился.

— Все в порядке, — сказал тот вслух, демонстрируя голые десны без зубов. — Схлопотал по морде от парочки «психов», — пояснил тут же, — но потом отключил, а как же…

Кассиус мялся в углу.

Целест думал, что ударит его, схватит за шкирку и приложит этого ангелочка-пупсика златокудрой головой о стенку, и Кассиус впрямь изменился меньше других — просто был жалок и слаб. «Он пытается помочь», — припомнилось Целесту. Когда Тао выпихнул Кассиуса на середину комнаты, его колени подогнулись. «Не хватало, чтобы на колени плюхнулся», — передернуло Целеста, и он уткнулся в кружку воды. В жестяном чайнике с дырой в боку плескалось еще немного.

— Пить хотите? — спросил Целест.

Визитеры переглянулись. Кассиус пискнул что-то, а желтые щеки Тао залила розовая краска. Авис мотал носом и что-то прошептал напарнику.

— Э…

— Невнятно говорю? — Целест догадывался: его речь неразборчива. Стесняться нечего, впрочем, трудновато быть оратором с дырой вместо щеки.

— Все в порядке, — поспешил заверить Авис. Он улыбнулся. «Пещерные грифы умеют улыбаться». — Мы рады, что ты поправился.

«…И что согласился ликвидировать Амбивалента», — не договорил он, но иногда не нужно быть телепатом, чтобы считывать чужие мысли. Целест разлил остатки воды по пластиковым стаканам, жестяным кружкам и всему, что нашел. Когда-то они пили пунш или прохладную фруктовую сангрию. Миллиард лет назад.

— Как дела в Виндикаре?

«И, Касси, расслабься уже. Я тебя не съем и лезвие в глотку не засажу».

Если закрыть глаза, все по-прежнему. Касси — лишний, правда, чего явился без Элоизы? Но мелочь, а так — они в Цитадели, обсуждают события закатывающегося вместе с солнцем дня. Мантии скомканы и валяются по углам. Им хорошо.

Оголенный глаз (не забыть влить Аидино зелье, а то пересохнет и ослепнет) закатывается за надбровную дугу. На подбородке, шее и ниже по плечам липнет слюна и выпитая вода — пить ему тяжело, жевать и вовсе мука, но сейчас он хочет забыть о мелких неудобствах. Тао еще хуже, он левитирует свою жестянку, потому что вместо пальцев багровые пеньки. Наверняка неприятности вскоре закончатся — кто обещал, будто Амбивалент пощадит второй раз?

Нет, не так. Целест запретит Вербене щадить его.

— В Виндикаре… по-прежнему, — после паузы. Тао подсел к Целесту. — Тебе ж говорили про…

— Да. И яму видел. Рони просил сжечь мертвых.

Сам Рони в городе. Прости, моя смена, и я должен

идти к Аиде, — сказал он перед уходом. — Справишься? Если что, Авис будет «переводить»…

«Не надо, — ответил Целест. — Я не немой».

— Ага, точно. Сожжем.

В комнатушке тускло и сумрачно, наверное, здесь жил какой-нибудь сторож или вповалку отдыхали после представлений уроды — те мутанты, кому посчастливилось меньше, чем Магнитам, и чьи деформации заметны. «Как Печать». Блеклый свечной огарок бликовал в темных глазах Тао, делая их сердоликовыми. Авис сел рядом, а Касси озирался, словно ища чьей-то поддержки, и тогда Авис потянул его за рукав давно не стиранной (совсем не аристократической) рубашки. Целест поджал ноги, чтобы на кровати поместились все.

— Виндикар пустой совсем. Людей мало осталось. Хоть бы ей не из кого стало делать одержимых, — протянул Авис. Кассиус подавился своей водой, которую пил из пластикового стакана, закашлялся. — Трупы жечь, да. Вы бы шли, а, воины? Скоро новую порцию приволокут. — Он усмехнулся. — А пытки-то — ну, помнишь, которые Главы придумали, и мы еще злились, мол, сделали из нас палачей — не такая чушь. Одержимые и вправду ее оружие, часть ее. Знаешь, что они говорят перед смертью?

Целест не знал.

Но представил — оскаленные пасти, кривые зеркала вместо глаз; физики — жгут и сметают все на своем пути, словно стадо носорогов, хотя Целест о носорогах только в Архивных книжках читал; а психи цепляют других — цепная реакция, тоже явление из книжек. Цепляют даже воинов. Виндикар полнится кровью и смертью, словно чаша — вином. Кто-то пытается бежать, но удается немногим.

Это хуже эпидемии, потому что эпидемию можно остановить. Амбивалент… что твердил дешифратор? Невозможно?

Целест изучал собственные руки. Тонкие когти, почему-то гнутся по фалангам. Сумеет ли призвать лезвия? Сумеет ли ударить лезвиями Вербену?

— Говорят перед смертью? — переспросил он.

— Да. Твое имя, Целест, каждый проговаривает твое имя, даже если перед этим ему наши воины снесли полбашки, а вторую половину мистики превратили в кашу. Амбивалент зовет тебя.

Кассиус снова закашлялся, а потом проговорил как-то тихо:

— Вербена. Она зовет тебя.

Целест ответил ему долгим взглядом. Как тебе твое царство, повелитель? Как тебе твоя сила, которую ты больше не должен прятать по клубам аристократов — тех, кто спрятались от Цитадели, но утоляют жажду каждого Магнита на заранее подготовленных (все имеет свою цену, даже клятвы и таинства Гомеопатов) одержимых?

— Вербена зовет меня, — Целест проговорил вслух. — Как, мать вашу, символично.

Будто в древней легенде — предопределен каждый шаг, и герою надлежит убить дракона. Имя героя выгравировано на потайной чешуйке дракона, чешуйке-слабинке — ударь, и пробьешь железную броню.