Видимо, единственной причиной того, что его подвергают этим болезненным процедурам, было обыкновенное чиновничье любопытство. Возможно, им просто хотелось неоспоримо доказать, что он не человек, доказать, что он и вправду тот, кого они в нём подозревают, ― подозревают, но не могут назвать открыто ввиду полной нелепости такого предположения. Если таков был ход их мысли, ― что вполне вероятно, ― то они ошибались с самого начала. Потому что, какие бы нечеловеческие признаки они у него ни обнаружили, всегда проще было допустить, что он человек с физическими отклонениями, мутант или урод, чем то, что он с другой планеты. Но они словно не видели этого противоречия. Что они надеются выведать в подробностях, чего уже не знают в целом? И что они могут доказать? И, в конце концов, что они будут делать, если найдут непреложные доказательства?

Но вообще-то ему было наплевать ― плевать, что они узнают о нём, плевать даже на старый план, придуманный двадцать лет назад в другой части Солнечной системы. Без долгих размышлений Ньютон пришёл к выводу, что план окончательно провален, и почувствовал неимоверное облегчение. Гораздо сильнее его волновало, когда они, наконец, закончат со своими бесчеловечными опытами, обследованиями и допросами, и оставят его в покое. А быть заключённым для Ньютона было не так уж страшно, ― во многих отношениях это больше отвечало его образу жизни и больше нравилось ему, чем свобода.

Люди из ФБР вели себя довольно вежливо, но два дня бессмысленных вопросов вымотали Брайса настолько, что у него даже не оставалось сил разозлиться на пренебрежение, которое проглядывало сквозь их учтивость. Если бы его не отпустили на третий день, он просто сошёл бы с ума. И всё-таки на него не слишком давили; на самом деле его вряд ли сочли хоть сколько-нибудь значимым.

На третий день утром пришёл сотрудник ФБР, чтобы, как обычно, забрать его из «Уай-эм-си-эй»[42]― Молодёжной христианской ассоциации ― и отвезти за четыре квартала от неё в Федеральное управление в центре Цинциннати. Размещение в «Уай-эм-си-эй» утомило Брайса не меньше допросов. Если бы он мог заподозрить у ФБР хоть капельку воображения, то обвинил бы их в том, что они поселили его в ней с явным намерением сломить его дух всем этим потрёпанным оживлением, которое царило здесь пополам с мрачной дубовой мебелью и завалами никем не читаных христианских брошюр.

На этот раз его отвели в другую комнату в Федеральном управлении ― комнату, похожую на зубоврачебный кабинет, где лаборант сделал ему пару подкожных инъекций, измерил пульс и кровяное давление и даже сделал несколько рентгеновских снимков черепа. Всё это было, как ему объяснили, «рутинной идентификационной процедурой». Брайс не мог себе даже представить, каким образом данные о его пульсе могут помочь его опознать, но он знал, что лучше не спрашивать. Затем они неожиданно закончили, и конвоир Брайса сообщил, что у ФБР больше нет к нему вопросов. Брайс посмотрел на часы. Было пол-одиннадцатого утра.

Выйдя из комнаты, он направился по коридору к главному входу. Здесь его ожидало очередное потрясение: в комнату, из которой он только что вышел, сотрудница ФБР вела женщину. Это была Бетти Джо. Она лишь успела молча улыбнуться Брайсу, и надзирательница торопливо провела её мимо.

Брайс удивился сам себе: несмотря на усталость, он ощутил какое-то внутреннее волнение, почти восторг при виде её открытого круглого лица в этом нелепом, до унылости строгом коридоре Федерального бюро расследований.

Сидя на ступеньках у входа в здание в лучах холодного декабрьского солнца, Брайс ждал, пока выйдет Бетти Джо. Был уже почти полдень, когда она вышла и тяжело и застенчиво опустилась на ступеньку рядом с ним. Сильный аромат её сладких духов на студёном воздухе создавал ощущение тепла. Мимо широкими шагами взбежал по лестнице резвый молодой человек с дипломатом в руке, сделав вид, будто их не замечает. Брайс повернулся к Бетти Джо. К его удивлению, глаза у неё были припухшие, будто она недавно плакала. Он обеспокоенно взглянул на неё.

― Где они вас держали?

― В «Уай-дабл ю-си-эй»[43]. ― Она пожала плечами. ― Мне было, в общем-то, всё равно.

Можно было догадаться, что они поселили её там, но ему как-то не пришло это в голову.

― Я жил в другой, ― сказал Брайс. ― В «Уай-эм». Как они с вами обращались? Я имею в виду ФБР. ― Как же глупо было перебрасываться всеми этими сокращениями ― ФБР, «Уай-эм-си-эй»…

― Да вроде ничего. ― Бетти Джо покачала головой и облизнула губы. Брайсу понравился этот жест: у неё были полные губы, покрасневшие на морозе без всякой помады. ― Но они задавали уйму вопросов. О Томми.

Почему-то при упоминании о Ньютоне Брайс смутился. Ему не хотелось говорить об антейце.

Бетти Джо словно почувствовала его замешательство, ― а может, смутилась сама. Немного помолчав, она спросила:

― Не хотите пойти пообедать?

― Неплохая идея. ― Брайс встал и запахнул пальто. Затем наклонился и помог подняться Бетти Джо, взяв обе её руки в свои.

Им повезло ― они нашли приятный тихий ресторанчик и сытно пообедали. Здесь подавали натуральную еду, без синтетики, и даже настоящий кофе, хоть и стоил он целых тридцать пять центов за чашку. Но ни у кого из них не было недостатка в деньгах.

За едой они почти не разговаривали ― тем более о Ньютоне. Брайс поинтересовался у Бетти Джо о её планах на будущее, и выяснил, что никаких планов у неё нет. Когда они пообедали, он спросил:

― Что будем делать теперь?

Бетти Джо уже полегчало, она успокоилась и оживилась.

― Может быть, сходим в зоопарк? ― предложила она.

― Почему бы нет? ― Брайсу это показалось хорошей идеей. ― Давайте возьмём такси.

В зоопарке почти не было посетителей, ― наверное, из-за рождественских каникул, ― и это было Брайсу по душе. Все звери прятались в своих зимних домиках, и только Брайс с Бетти Джо ходили от одного здания к другому, весело переговариваясь. Ему нравились большие надменные кошки, особенно пантеры, а ей ― яркие тропические птицы. Брайс обрадовался, что к обезьянам Бетти Джо проявила не больше интереса, чем он сам, ― ему они всегда казались бесстыжими маленькими тварями. Если бы она, как многие женщины, сочла их милыми и смешными, он пришёл бы в ужас. Он не находил в них совершенно ничего забавного.

Ещё Брайс порадовался, что можно купить пива в киоске, ― где бы вы подумали? ― у входа в аквариум. Они взяли пиво с собой внутрь, ― хотя знак это строго воспрещал, ― и уселись в сумеречном свете перед большим резервуаром, в котором плавал огромный сом. Это было большое, красивое, мирное на вид создание, с тонкими свисающими усами и толстой серой кожей. Сом понуро смотрел, как они пьют пиво.

Они посидели немного в тишине, глядя на сома, а потом Бетти Джо спросила:

― Как вы думаете, что они сделают с Томми?

Брайс вдруг понял, что только и ждал, когда она снова заговорит о Ньютоне.

― Я не знаю, ― ответил он. ― Но не думаю, что они причинят ему вред.

Бетти Джо отпила из своего стакана.

― Они говорят, что он… не американец.

― Это правда.

― Вы уверены, доктор Брайс?

Брайс хотел было попросить называть его Натаном, но решил, что это пока неуместно.

― Я думаю, они правы, ― отозвался он. Интересно, каким же образом они смогут его депортировать, если узнают правду?

― Думаете, его долго продержат?

Брайс вспомнил тот рентгеновский снимок, а ещё он вспомнил, как тщательно проверяли его самого в этом маленьком зубоврачебном кабинете, и до него вдруг дошло, зачем они это делали. Они хотели удостовериться, что Брайс ― не антеец.

― Да, ― ответил он. ― Я думаю, его продержат долго. Так долго, как только смогут.

Бетти Джо ничего не ответила, и Брайс взглянул на неё. Она держала свой бумажный стаканчик на коленях обеими руками, и смотрела в него, как в колодец. Плоский, рассеянный свет от резервуара с сомом не отбрасывал бликов на её лицо, и её простые черты без единой морщинки, и то, как надёжно и уравновешенно сидела она на скамейке, ― всё это делало её похожей на изящную статую. Он смотрел на неё молча ― казалось, целую вечность.