А немцы тем временем с мячом приближаются. Первый раз в жизни я вживую, своими глазами мяч увидел. Какой же он огромный! Медленно мяч катится, вязнет, на том склоне снега много навалило. И сами игроки устали, без прежнего парада идут. Полузащитники мяч катят, защита кучками кое-как по бокам движется. Сзади малый верховой обоз, саней нет, налегке идут. Чуть в стороне — несколько судейских верхом на лошадях, носами клюют. Сзади парочка операторов плетется. Последние метры люди преодолевают. Одно, видать, на уме — горячий ужин да сон. Ан нет! Будет вам, гансы, вместо ужина другая каша!
Соломон Ярославич дает вполголоса последние распоряжения, как построиться, в каком порядке атаковать, а я вижу — руки у него подрагивают. Если уж сам воевода не в себе, то про нас и говорить нечего. Боязно. Ох, как боязно!
А немцы как будто что-то почуяли. Остановились, тренер ихний подозвал к себе несколько человек, отдал распоряжения. Два десятка игроков вперед выдвинулись, скорым шагом прямо к нашим укрытиям направились.
Пора, наверное. Иначе скоро они нас заметят и к обороне приготовиться успеют.
Соломон Ярославич тоже это уразумел.
— Ну, детушки, пришел наш час! — громко выкрикнул. — Не посрамите старика! Держитесь друг за друга и ничего не бойтесь!
Вскочил на ноги:
— За мной!
Ну вот и началось! Будь что будет!
Встал я, слева и справа от меня тоже люди в рост поднялись, через снежный бруствер перекатились и — вперед!
Гляжу — немец опешил не на шутку. И есть от чего. Не разведку, не сторожевой отряд, а тысячу атакующих защитников на своем пути внезапно встретили. Это вам не фунт орехов. Операторы кричат, камеры поспешно разворачивают, судейские головами вертят, пришпоривают коней и по сторонам разъезжаются, чтобы все поле боя под присмотром держать.
Дозор немецкий, что к нам выдвинулся, быстро повернул назад. Тренеры команды кричат:
— In vier Linien antreten! Zwei Bereitschaften!.. Den Ball zuruk bringen!..
Защита тут же вперед выступила, перед мячом заслон выстраивает. Каждый знает, что делать надо, никто столбом не стоит и ушами не хлопает.
— За мной, ребята! — Соломон Ярославич надсадно кричит. Тренеру-то ближе чем на сто метров к мячу подходить нельзя, иначе предупреждение, а то и дисквалификацию от судейских получишь. Скоро ему остановиться придется, а нам дальше одним идти.
Строя у нас толком не получилось. Кто-то отстал, кто-то вперед вырвался, так рыхлой толпой и бежим. Только бы в снегу не увязнуть и не упасть, свои же и затопчут. Может, чуть поотстать, чтобы другие меня обогнали, другие первыми с немецкой обороной сошлись?
Вдруг слышу:
— Бей немца!!!
Это Васька мой заорал! Его голос!
— В-а-а-а-а!!!
Как дикий зверь ревет. Остальные тоже подхватили:
— А-а-а-а!.. В-а-а-а!..
С криком веселее бежать получилось. От собственного крика и страха поубавилось. Вот они, немцы, не больше ста шагов осталось. Числом уступают нам почти вдвое, но — от неожиданности уже оправились, выстроились в несколько оборонительных линий. Наклонили вперед головы, руки, в локтях согнутые, прижали к телу — стеной стоят. Страха ни в одном лице нет. Настоящая команда. Краем глаза вижу, что полузащита тем временем мяч в сторону откатывает. Все, как Дмитрий Всеволодович предсказывал. Только где же он сам, сокол наш?
— Бей немца! — Васька мой яростно кричит. — В-а-а-а-а!!! Ломай их, братцы!
Васька всех обогнал. Один впереди всех прямо на немца бежит. Ничего не боится! А немцы уже совсем близко! Глаза игроков видны. Серые, стальные. Бесстрашный народ, настоящие игроки. В последний момент хватаю, как учили, под локти соседей, цепляемся в связку, чтобы посильнее удар получился. Ну, пронеси!
Хах! Ды-дых! Сошлись.
Треск — как сухим горохом в стену, только в сто раз громче. И сразу — страшная теснота, невозможно поднять руку. Только бы свои не задавили! Как пшеничное зерно на жерновах себя чувствую — жутко, а поделать ничего нельзя, колыхаюсь частицей общей массы.
Первый ряд немцев мы сразу смяли, свалили себе под ноги. Остальные — стоят, не поддаются. А мы толпой валим, задние передних вперед двигают, сами себя зажимаем.
— Бей их! — Васька откуда-то спереди кричит.
Надо же, в первом ряду был, а на ногах устоял. Вот герой! Дождался своего!
Смотрю, а он и руками вовсю орудует! Одному по роже, другому в ухо! Руками-то нельзя! Только туловищем и головой на противника напирать можно.
— Васька! — кричу ему. — Осторожнее! Убери руки! Желтую карту получишь!
Куда там, не слышит! Дорвался до игры, как голодный до хлеба! Как тот древний человек, что для убийства в поле вышел. Тут и я, глядя на Ваську, кураж почувствовал. Вижу — немец с земли хочет подняться, разбитое лицо рукой закрывает, а я — коленом ему в голову — раз! И сверху припечатать! И еще раз, чтобы под ногой чвякнуло! Вот так! Больше не встанет! Нарушение, конечно, страшное, но кто в такой свалке увидит? И вперед, только вперед! Держитесь, гады!
Вот оно, сражение! Вот настоящая игра! Ребята наши, гляжу, робость преодолели, разгорячились, лупят немца чем попало. Немцы тем же отвечают, не стесняются. Валька Сырник рядом со мной от немецкого защитника получил локтем в челюсть и бесчувственным мешком на землю свалился. Но и немца того тоже сразу с ног сбили.
Ломим мы их! Гнутся, гады! Хотя и одним только числом, без особого умения, но ломим! Вот что значит воодушевление и свежие силы!
Все в кучу смешалось, однообразная серая масса шевелится. Цветов одежды уже не разобрать, сумерки опустились. Где свои, где чужие — ничего в такой кутерьме не видно. Только крики да вопли слышны. Зато свободнее стало, рассеялись люди. Многие, кого сильно помяли, в стороны отползают. Некоторые неподвижно лежат. А я одного Ваську вижу, к нему на помощь прорваться стараюсь.
Кто-то из своих мне в глаз засадил — чуть не ослеп.
— Ты чего! Формы не видишь?! Свои же!
— Ох… и правда свои!..
Совсем немного до друга моего осталось. Вдруг вижу — оцепенел Васька, лицом пожелтел и на землю оседает.
Все! Доигрался руками! Желтую карту получил! Вот горе!
Я к нему. А Васька лежит, уже окостенел, и одними губами шепчет:
— Все, Миха… Отыгрался я…
— Погоди, Васька! — кричу ему. — Поправишься, вернешься! Эх ты, пень березовый…
Шлепаю его по щекам, как будто от этого ему легче станет. Нет, теперь Ваське ничего не поможет. От желтой карты месяца два отходить надо, а то и три, если игрок больной или слабый. А за большое нарушение могут и красную карту показать, это уж навеки из игры выбываешь, и на всю жизнь краснота на коже остается. Специально так придумано, чтобы удаленный игрок заново в игру войти не мог. У всех судейских для этой цели специальные приборы с собой; они, если нарушение видят, прицеливаются, как из ружья, и нарушителя красным или желтым метят. Вот и Ваське досталось.
— Миха, оставь меня. Иди… бейся…
Выпрямился я, оглянулся вокруг — ничего не видать. Совсем темно стало. Соломона Ярославича не слышно, сотник наш, Матвей Пшеничников, тоже неизвестно куда запропастился. Что делать? Куда бежать? Вдруг слышу:
— Не робей, молодцы! Я с вами!
Дмитрий Всеволодович подоспел!
— Вторая, третья, четвертая сотни — быстро к мячу! Всеми остальными Медведь командует!
Вот и князь! Теперь нам легче будет. Моя сотня вторая, верчу головой, мяч ищу.
— Медведь здесь! — с другой стороны слышится. — С пятой по десятую сотни, ко мне! Становись квадратами! Первая сотня, назад, на перестроение!
Гляжу — а мяч уже наш! Наш! Немецкие полузащитники без прикрытия остались, и нападающие Князевы мяч у них захватили и в сторону отвели. Я и не заметил, когда успели. Вот удача-то!
— Васька! — кричу. — Отняли мы мяч-то! Отняли, Васька! Наш мяч!
А Васька уже и говорить не может. Трясу его — он только кивает, губы дрожат, а из глаз слезы заструились.
— Отняли мы мяч! Эх, Вася! Вот счастье-то! Ну, прощай! Надо бежать! Я тебе письмо напишу!
