“Мне вполне удобно здесь, в гараже. Мы ведь и тут можем пожить некоторое время, пока нам не дадут какое-нибудь жилье”

“Ничего другого нам, наверное, и не остается - отделение полиции тоже разбомбило. Во время последней бомбежки очень много погибших, которых невозможно идентифицировать, потому что они не были зарегистрированы”.

Ближе к вечеру, когда мы с Рольфом собрались прогуляться по окрестностям, я вдруг увидел - по улице навстречу нам шла Мартхен.

“Мне почудилось!” - подумал я. - “Это не Мартхен. Это какая-то другая женщина, похожая на Мартхен”.

Но это была Мартхен. Ее нос невозможно было спутать ни с каким другим. “Мой нос единственный в своем роде”, - говорила сама Мартхен.

“Добрый день!” - сказала она, приблизившись к нам.

Больше всего мне хотелось подбежать к ней, обнять ее, но я не знал, как она в присутствии Рольфа отнесется к этому.

“Это мой друг Рольф”, - сказал я.

“Добрый день”, - приветливо повторила Мартхен. Она стояла перед нами, критическим взглядом осматривая униформу Рольфа.

“Да-да”, - сказал он. - “Не мешало бы ее почистить и погладить”.

“Где твоя мама?” - спросила Мартхен.

“Что ей нужно от мамы?” - подумал я. - “Мама в гараже”. “В гараже?”

“Мы живем здесь уже давно, а вчера нас разбомбило”, - продолжал я.

“Я бы очень хотела поговорить с твоей мамой. Сегодня утром мы услышали, что ночью бомбили Мальсдорф и Кепеник. Вот я и захотела посмотреть, как здесь обстоят дела”.

“Бомбили довольно сильно”, - сказал Рольф. - “Вот, видите - это был наш дом”. Он показал на развалины.

“А теперь мы живем в гараже. И нам вполне удобно”, - закончил я.

“Не выдумывай! Долго жить в гараже невозможно!” - набросился на меня Рольф.

“Я тоже так думаю”, - сказала Мартхен, направляясь к гаражу.

Мать уставилась на нее, как будто увидела привидение. Спустя мгновение она вскочила с места и бросилась Мартхен на шею. “Ты жива, жива”, - без конца повторяла она.

“Не беспокойся обо мне - вчера у нас было тихо. Зато здесь, наверное, сильно бомбили. Где вы были во время бомбежки?”

“В винном погребе”, - ответил я.

Это было слишком даже для Мартхен. “Я серьезно спрашиваю - где вы в это время были?”

“Они были в нашем подвале”, - объяснил Рольф. - “У моего отца там хранятся бутылки с вином. А фрау Гемберг с Максом не хотели идти в бомбоубежище”.

“А где же был ты?” - приветливо улыбнувшись, спросила Рольфа Мартхен.

“Я был на дне рождения”.

В это время в гараж вошел старый Редлих. Мать сразу же представила ему Мартхен: “Это наша очень близкая знакомая. Она услышала, что наш район бомбили, и решила справиться о нас”.

Редлих пожал Мартхен руку. “Не знаете, куда пропала Кэте Нихоф? Ведь она должна позаботиться о своих друзьях - ее дом еще цел!”

“Поэтому я и приехала сюда”, - ответила Мартхен. - “Кэте срочно уехала к своей сестре. Она не смогла известить вас об этом”,

Мать испуганно взглянула на Мартхен. Та незаметно покачала головой.

“Не знаю, встретилась ли Кэте со своей сестрой”, - продолжала Мартхен. - “Во всяком случае, я разыскала вас. И если вы хотите, я возьму вас к себе”.

Мать вздохнула. Она не хотела причинять боль старому Редлиху. Но ей очень хотелось уехать вместе с Мартхен, и Редлих видел это.

“Ну, тогда и тянуть с этим не нужно”, - сказал он.

“Я живу в Каульсдорфе”, - объяснила Мартхен. - “В крайнем случае, если не будет автобуса, мы доедем на электричке до Мальсдорфа. А оттуда уже недалеко”.Она с улыбкой посмотрела на меня, и я вспомнил, как в первый раз мы с матерью и Мартхен шли пешком к дому Карла Хотце.

“А разве вы не захотите когда-нибудь повидаться с нами?” - обернулся ко мне Редлих.

Я вопросительно взглянул на Мартхен. Она молчала. Я перевел взгляд на мать - та тоже ничего не отвечала.

“Сначала вы должны подыскать себе новое жилье”, - попытался я выйти из неловкого положения.

“Но тогда мы тоже долго не будем знать, где ты”, - сказал Рольф.

Я почувствовал, что он очень рассердился.

Старый Редлих закрыл дверь гаража и отдернул штору затемнения. “Мы, наверное, не должны знать, где вы будете жить. Ну что же, нам это понятно. И может быть, для нас это будет даже лучше. Во всяком случае, безопаснее. Всего вам доброго, и счастливо добраться!” Он торжественно подал каждому из нас руку и вышел из гаража.

Рольф притянул меня к себе. “Господи! Да он же плачет!” - сообразил я.

Мартхен открыла свою сумку, достала карандаш и чистый листок бумаги и что-то написала на нем. Затем она протянула листок Рольфу.

“Теперь ты можешь с этим делать, что хочешь. А если ты приедешь к нам, одень что-нибудь неприметное, чтобы не слишком бросаться в глаза”.

Схватив листок, Рольф опрометью выскочил из гаража.

Мы отправились в путь. Как и в прошлый раз, Мартхен легко прошла расстояние от вокзала. Но мать снова захромала, да и я порядком устал.

“Я вас везде искала, Лону спрашивала - может, вы дали ей знать о себе. Сначала я попыталась связаться с Кэте Нихоф. Но она бесследно исчезла. Я очень беспокоюсь за нее”.

“Мы пришли к ней, потому что не хотели подвергать опасности еще кого-нибудь, кто связан с вами. А Лона ведь каждую вторую неделю у вас бывала!” - оправдывалась мать.

“Но вы же были у Радни на птицеферме. Конечно, вы сделали это от отчаяния, не понимая, что гестаповцы могут сразу и Гюнтера заподозрить - он ведь много лет был близким другом Карла”.

“У него были неприятности?” - спросила мать.

“Из-за Карла - нет. Но вчера его призвали на военную службу. В войска СС. Как будто нарочно - его, противника режима. Я вообще не могу представить себе, как он выглядит в эсэсовской форме”.

“Почему же, я легко это представляю”, - сказала мать. - “Высокий, светловолосый, голубоглазый. Одним словом, истинный ариец”.

“Он родом из северной Германии. Там почти все такие”. Мартхен улыбнулась своей мягкой улыбкой. “Бывают и светловолосые противники нацизма”.

“Он сразу отправится на фронт или сначала пройдет военную подготовку?” - спросил я.

“СС - это элитная группа войск. Поэтому Гюнтер пройдет самую серьезную подготовку, какая вообще бывает”. Мартхен серьезно посмотрела на меня. “С нацистов еще спросится за преследование евреев. И расплата будет ужасна. Если мы переживем весь этот ужас, думаю, ты будешь доволен. Не знаю, как поведет себя Радни - ведь он противник нацизма и в армию пошел против своей воли. В любом случае я очень рада, что вы снова здесь. В этом доме гестапо вряд ли будет искать евреев”.

“Мартхен”, - сказала мать. - “Я не хочу, чтобы у тебя из-за нас были неприятности. У меня дурное предчувствие”.

“Но ведь здесь вам будет безопаснее всего. Хотце обвиняли совсем в другом. Он распространял листовки, и гестаповцы, вероятно, хотели от него добиться, кто эти листовки печатал. К несчастью, Карл втянул в это и мою сестру. Боюсь - для обоих настали тяжелые времена”.

Извинившись, Мартхен стремительно выбежала из кухни.

“Нам нельзя оставаться здесь. Мы не можем снова подвергать ее опасности”.

“Обратно к Редлихам?” - спросил я.

Вернулась Мартхен. Глаза у нее были красные. Она села рядом с матерью. “Вам ни в коем случае не нужно уходить отсюда. Если бы гестаповцы что-то о вас знали, они наверняка пришли бы за вами еще тогда”.

Потом Мартхен рассказала нам, что Лона из-за нас возобновила контакты с тетей Региной и с Гансом Кохманом и что все очень о нас беспокоились. Она должна завтра же сообщить Лоне, что мы здесь, у нее.

“Иначе они наделают глупостей”, - объяснила Мартхен. - “Гансу Кохману скрываться не нужно, он может жить легально. Его мать - немка, и поэтому ему не нужно носить на одежде желтую звезду. Хотя он, как полуеврей, получает меньше продовольственных карточек, чем чистокровные немцы. Гитлер был готов последний кусок у вас изо рта вырвать. Для него решающий фактор - национальность матери. Неарийская женщина может родить только неарийца. Все дело - в женщинах!” Она засмеялась и обняла мать. “Идем в гостиную. Лондон мы слушать не будем. Но мы можем послушать музыку - у меня есть патефон”.