Я поставил ящик ребром на табуретку и придерживал его, пока мать вылезала наверх. Когда она исчезла наверху, встал на табуретку я. Редлих протянул через подвальное окно свои громадные ручищи и вытащил меня наверх.

Он отвел нас с матерью в гараж и бегом вернулся к развалинам дома. “Мне нужно спуститься в подвал - вдруг там можно еще что-то спасти!” - крикнул он Рольфу.

Тот побежал следом. “У тебя не получится - ты не сможешь пролезть через окно. Давай лучше я полезу!”

Спустившись в подвал, Рольф крикнул мне оттуда, чтобы я принес ему фонарь. “Он лежит в гараже, на полке у задней стены!” И действительно, на одной из полок я нашел фонарь. Мать, свесив ноги, сидела на токарном станке. “В доме наверняка есть комнаты, которые можно как-нибудь восстановить и жить в них”, - сказала она.

Я почти не слушал ее. Схватив фонарь, я побежал к развалинам дома. Наклонившись к подвальному окну, старый Редлих спрашивал Рольфа - не может ли тот проверить, остыла ли дверь подвала.

“Ручки еще не поворачиваются”, - через некоторое время крикнул Рольф, - “но дверь уже достаточно остыла”.

Через окно я протянул ему фонарь. “Может, попытаемся открыть подвал снаружи”, - предложил я Редлиху. Через разушенный потолок прихожей, подняв голову, можно было рассмотреть остатки комнаты Рольфа. Пробравшись через дымящуюся еще кое где груду щебня, мы стали спускаться по лестнице вниз.

“Осторожно, не наступи случайно на что-нибудь. Эти янки сбрасывают особые зажигательные бомбы - стоит до них дотронуться, они сразу намертво приклеиваются, как смола. Дьявольская штуковина!”

Диван, на котором еще несколько часов назад сидела мать, со сломанной спинкой лежал на лестнице возле гостиной. Остальная мебель, покрытая толстым слоем известковой пыли, была невредима.

Мы перелезли через диван и благополучно спустились по лестнице вниз, к железной двери подвала. Редлих осторожно дотронулся до ее верхней ручки. Ручка уже остыла. “Рольф?” - постучал ладонью по двери Редлих.

“Я хотел через окно передать вам наверх пакеты и бутылки, но вы куда-то запропастились”, - донеслось из подвала.

“Мы попробуем открыть дверь”, - прокричал в ответ Редлих, пытаясь повернуть дверную ручку.

“Изнутри ручки поворачиваются”, - послышался голос Рольфа.

“А снаружи - нет”. Редлих, охая, отошел от двери.

“Думаю, обе ручки сместились, поэтому и не поворачиваются”, - предположил я.

“Макс!” - снова донеслось из подвала.

“Что?”

“Моя униформа стала похожа на половую тряпку, теперь ее можно выбросить”.

“Тогда тебя арестуют!” - насмешливо отозвался я.

Изо всех сил Редлих потянул обе ручки.

“Папа, держись! Тяни! Тяни посильнее! Мы одолеем эту дверь!” - закричал Рольф.

“Погоди хвастаться, дай мне сперва войти”, - простонал Редлих, из последних сил потянув кверху обе ручки. “Давай, помоги!”, - попросил он меня. “А ты” - крикнул он Рольфу, - “жми на дверь изнутри!”

Мы оба были совершенно мокрыми от пота. Наконец дверь медленно подалась.

Редлих вошел в подвал и обнял сына. “Нужно вынести отсюда уцелевшие вещи, не то опять что-нибудь свалится нам на голову. А свои осколки успеешь забрать позже. За работу!”

Между тем совсем рассвело. Кое-где в саду деревья еще тлели, но при дневном свете это уже не так бросалось в глаза.

Мы принялись выносить из подвала пакеты с мукой и сахаром и бутылки с вином. Вынесенные вещи мы передавали матери, которая все аккуратно складывала.

Рольф принес из подвала какой-то ящик. “Папин неприкосновенный запас - краковская колбаса”, - показал он мне его содержимое. - “Ужас какой тяжелый ящик! Этим ящиком можно кого-нибудь прикончить!”

Неожиданно раздался страшный грохот - одна из стен дома на наших глазах развалилась на куски. Затем появился Редлих, окутанный облаком пыли. Из-под обломков он выкопал матрац. “Здесь должны быть еще. Надо посмотреть, не провалились ли они вниз”.

“Тебе что, жить надоело?” - закричал Рольф. Он подхватил у отца матрац и отнес его в безопасное место.

“Если мы найдем остальные матрацы, можно будет устроиться в гараже и обойтись без посторонней помощи”.

“Ты больше не пойдешь в дом”, - сказал Рольф.

“Я должен снова пойти туда - не можем же мы вчетвером спать на одном матраце!”

Наконец мы извлекли из-под обломков матрацы и даже одеяла. С ног до головы мы были покрыты известковой пылью и походили на мучных червей.

“Сначала нужно все как следует почистить”, - сказала мать.

Потом мы сидели на разложенных матрацах. Старым складным ножом Редлих нарезал колбасу и разделил ее между нами. “Завтра гараж будет выглядеть уютнее. Я налажу старую спиртовку, и можно будет готовить хоть какую-то еду”.

“Это уж моя забота”, - пробормотала мать. На кончике ножа Редлих протянул ей кусок колбасы.

Мы проспали целый день, и если бы нас не разбудил пожарник, мы бы, наверное, даже от звука воздушной тревоги не проснулись.

“Вам уже давно следует находиться в бомбоубежище. Янки опять на подлете”.

“Никуда мы больше не пойдем”, - отрезал Редлих.

Пожарник огляделся. “Уютно устроились! Ну что ж, смотрите сами! Вы рискуете. Не зажигайте света! Даже карманный фонарь зажигать не советую. И окно у вас в гараже не затемнено”.

“Ладно, сделаем”.

“Не знаете, кто еще поблизости спрятался подобным образом?”

“Мы вовсе не спрятались. Вон, видите развалины? Это наш дом!” Рольф, в перепачканной известковой пылью униформе, выпрямившись, стоял перед пожарником.

“Я только хочу знать - может, еще кого-то поблизости разбомбило, и они тоже не хотят в бомбоубежище?”

“Вы сами должны таких людей разыскивать”, - сказал Редлих.

“Ну что ж, будьте здоровы. Хайль Гитлер! Желаю вам приятного отдыха во время воздушной тревоги”.

Он вышел, закрыв за собой дверь.

Мы сидели в полной темноте.

“Бывают же такие твердолобые!” - сказала мать.

Ночь прошла без происшествий. Иногда где-то очень далеко грохотало, но уже через час прозвучал отбой.

“Жаль, такой хороший дом”, - огорчалась мать.

“Он мне никогда не нравился”, - возразил Редлих. - “Участок, конечно, прекрасный, но сам дом - просто старая развалина, причем с кучей изъянов. Тогда мы думали, что совершили очень выгодную сделку. Но дом старый, приходилось все время что-то чинить, подновлять - одним словом, выкладывать денежки. Я намеревался когда-нибудь после войны снести его. Но теперь янки сделали эту работу вместо меня. И тем самым сэкономили мои деньги”.

“У кого вы этот дом купили?” - спросила мать.

Редлих на мгновение замолчал, потом сказал очень громко, как будто хотел перебить кого-то: “У одного садовода-любителя из Эркнера. Нет, фрау Гемберг, не подумайте чего-нибудь такого - дом был приобретен совершенно честно. Мне его продал один железнодорожный инспектор - он перешел на другую работу, кажется, где-то около Ваннзее. Нет, нет, это вовсе не то, что вы предполагаете”. “Что же я, по вашему мнению, предполагаю?”

“Ну, например, что я этот дом присвоил, украл. У какого-то еврея или еще кого-нибудь в этом роде. Нет, здесь никто бы не смог это сделать, потому что евреи тут никогда не жили”.

Мать молчала.

“Вы, наверное, мне не верите?”

“Почему же я не должна вам верить?”

Наконец все улеглись. Мы проснулись, когда было совсем светло. Время от времени к нам приходили соседи Редлиха, дома которых не пострадали от бомбежек. Они приносили одежду и одеяла.

Нам принесли даже три термоса с жидким, но горячим кофе, который, впрочем, нам не понадобился. Старый Редлих спустился в подвал и что-то там долго чинил. Вернулся он с приятным известием - у нас опять есть горячая вода и теперь всем можно помыться.

Матери не надо было повторять дважды. Когда она, чистая и причесанная, вернулась в гараж, Редлих сообщил, что нам как пострадавшим от бомбежки нужно зарегистрироваться в полиции для получения нового жилья.

Мы с матерью на это сообщение не прореагировали. “Господи”, - подумал я, - “опять эта тягомотина начнется!” У меня не было никакого желания снова оказаться в приемном пункте для пострадавших, устроенном в здании какой-нибудь школы или учреждения. Да и с сестрами из СС мне больше не хотелось связываться.