Временами тяжелая депрессия завладевала им настолько, что он готов был наложить на себя руки. В один из таких, далеко не самых безоблачных дней Левону позвонил новый подписчик, не знавший, что “Оазис” перестал существовать. Это был вновьприбывший эмигрант, осевший в Южной Дакоте. Ровная доброжелательность Левона, неспешная речь, мягкий, глубокий тембр голоса, видимо, вызывали даже у людей, никогда его не видевших, доверие, желание поделиться своими проблемами, спросить совета. Звонивший, явно человек в возрасте, не составил исключения. Но Левон не был расположен сейчас к душеспасительным беседам. Раздражение на самого себя заставило его говорить резко и отрывисто:

- Вы спрашиваете меня, как сложится ваша жизнь в эмиграции? А вы уверены, что готовы услышать правдивый ответ? Ну тогда наберитесь мужества. Я отвечу вам, как на духу. Потому что не знаю вас, а вы не знаете меня. Так вот, вы потеряете здесь самое главное - себя. Вы утратите веру в себя, уважение к себе. Почва уйдет из-под ваших ног, и вы будете пребывать во взвешенном состоянии - между небом и землей, между Родиной и чужбиной. “Между” означает “нигде”. Кем бы вы не были Там, кем бы вы себя не считали, приготовьтесь к тому, что здесь вы станете ничем. Пустым местом... Даже для жены и собственных детей. Вы станете тунеядцем. Потребителем не вами созданных и вами не заработанных благ. Жизнь будет течь совсем близко от вас, почти у ваших ног, как полноводная река с неприступными берегами, в которую вам никогда не войти. Потому что к этой жизни вы не имеете никакого отношения. Она не ваша. Ваше место до конца ваших дней будет всегда только сбоку. И предопределили его вы сами. О, не волнуйтесь, сыты и одеты вы будете, и даже будете пользоваться усредненными благами этой страны. И прохожие на улице, не зная вас, будут вам приветливо улыбаться. Но если завтра вас не станет, это для всех, не считая разумеется вашей семьи, останется незамеченным. Потому что вас ни для кого нет. И вот это чувство полной моральной опустошенности, ни с кем не разделенное, вы унесете с собой в могилу. Всё. Простите, я закругляюсь. Желаю вам искренне и от души, чтобы все сказанное мною не имело к вам ни малейшего отношения.

Медленно положив трубку на рычаг, Левон уперся тяжелым взглядом в одну точку. Хорошо, что никто сейчас не мог видеть его глаз...

Глава 56

В промежутке между стремительно учащавшимися схватками Пегги позвонила Давиду и сообщила, что она в госпитале. Все бросив, он тут же поспешил к ней. Она так и не вернулась домой, до последнего дня, оставшись у родителей. Давид виделся с ней всего несколько раз, когда передавал ей деньги. Поскольку в настоящее время Пегги не работала, то без его помощи она обойтись не могла.

Акушер поджидал Давида в приемной.

- Что-нибудь не так? Какие-то осложнения? - забеспокоился Давид.

- Нет-нет, все идет своей чередой. Я хотел предложить вашей супруге кесарево сечение.

- Вы считаете, что есть такая необходимость? Она не может разрешиться естественным путем?

- Может. Конечно может. Но подавляющее большинство американок отдает предпочтение этому методу, как менее мучительному, имеющему меньше последствий... Для женщины во всех отношениях лучше. Да и плод не травмируется, как это часто случается при прохождении родовых путей.

- Дело в том, что ни у жены, ни у меня нет медицинской страховки, - ответил сбитый с толку Давид.

- Мое дело было вам предложить. - Акушер сразу же потерял к нему всякий интерес. - Лично я сторонник естественных родов. Не волнуйтесь, все будет как надо. Пойдемте, я провожу вас к жене.

- Может лучше я останусь здесь, в приемной? Ей сейчас не до меня.

- Нет, молодой человек. Наши ученые пришли к заключению, что отец обязан присутствовать при рождении своего ребенка, сопереживать вместе с женой, наблюдать весь процесс. Они считают, что это способствует пробуждению отцовских чувств у мужчины и укреплению семьи.

Давид покорно последовал за акушером - в чем пришел, ему даже халата не предложили. Он увидел Пегги в тот момент, когда анестезиолог всаживал ей в позвоночник огромную иглу.

- Это еще зачем?! - испугался Давид.

- Обезболивание. Теперь ваша жена, рожая, сможет даже беседовать с вами.

Два часа спустя Давид позвонил родителям и сообщил, что Пегги благополучно разрешилась. Встречая их в приемной, он принял поздравления со смешанным чувством вины и неловкости.

- Как и ожидалось, девочка,- сказал он, все еще находясь под впечатлением, теперь уже далеко не таинства, рождения новой жизни, свидетелем которого только что стал. И, если быть честным с самим собой, он совсем не был уверен, что созерцание данного процесса пошло на пользу его отношениям с Пегги. Иными словами, как мужчина, он предпочел бы этого не видеть - в первую очередь, из чисто эстетических соображений. - Акушер говорит, что ребенок в полном порядке. Вес, рост, активность - все в норме.

- А на кого она похожа? - Лана прилагала усилия, чтобы осознать, что с этого дня она переходит в статус бабушки.

- Точная копия матери, если той дать пожевать лимон с кожурой.

- Скажешь тоже, - смеясь, отмахнулась Лана.- Лучше дочку показывай. Пустят нас к Пегги?

К Пегги их пустили. Тоже безо всяких халатов - в чем с улицы пришли. Она лежала одна в двухместной палате, бледная и безучастная. Поцеловав и поздравив молодую маму, Лана водрузила на стол большой букет роз с летучим серебристорозовым шариком в виде зайченка, и только после этого бережно взяла в руки крохотный кулечек, именуемый внучкой. Левон не рискнул дотронуться до новорожденной, лишь с любопытством разглядывал ее сморщенную красную мордочку. Заметив, что Пегги с трудом удерживает глаза открытыми, они на цыпочках покинули палату. Давид вышел их проводить.

- Ты остаешься? - спросила Лана.

- Да, - пожал он плечом и поспешил добавить: - Конечно. Ее нельзя сейчас оставлять одну. Ребенка они сразу же отдали ей. А она еще слишком слабая, чтобы ухаживать за ним.

- Как это!? - поразилась Лана. - Так ведь за матерью за самой еще уход нужен. Она должна восстановить силы, окрепнуть...

- Их ученые считают, что разлучать ребенка сразу же после родов с матерью - значит наносить ему глубокую психическую травму.

- А что. Вполне логично, - подумав, согласилась Лана. - Ведь мать и дитя девять месяцев были как бы единым организмом. У них даже аура единая. А тут совсем другая, незнакомая среда - как у нас, эмигрантов - да еще и насильственное отделение от матери... Вот что, Давид, давай-ка с Пегги останусь я. Как женщина, я ей буду больше полезна.

- Спасибо, мама. Я справлюсь сам.

- Ну тогда мы принесем тебе поесть, - сказал Левон.

- Не имеет смысла. Тут, на первом этаже больницы кафе, а в подвальном - кафетерий. Так что не отощаю.

Возвращаясь домой, Лана вспомнила, как рожала Давида.Сутки корчилась в полном одиночестве на узкой больничной койке от схваток, впиваясь посиневшими пальцами в железную раму, кусая в кровь губы, чтобы не кричать. И никому даже в голову не приходило облегчить ее страдания. А родив, провела десять дней в 12-местной палате среди таких же, как она. На мужа можно было взглянуть лишь взобравшись на подоконник,сквозь густую металлическую сетку на окне, с высоты четвертого этажа - его, как и прочих посетителей, даже близко к родильному отделению не подпускали, будто данное событие его вообще не касалось. Правда семья их от этого, к счастью, не распалась, а вот в Америке, по статистике, две трети браков кончаются разводом. Новорожденных содержали в отдельном помещении, под круглосуточным присмотром медсестер и нянечек, принося их матерям только на кормление. Пожалуй американцы правы. Не отрывая ребенка от матери и позволяя мужу ухаживать за обоими сразу после родов, они стремятся укрепить семью, пришла к заключению Лана. Вот только поможет ли этот психологический маневр семье сына. Больше всего ее тревожила сейчас судьба маленького существа, отцом которого он стал.