Пока та проходила обследование, Лана, сидя в приемной, разговорилась с ожидавшей своей очереди пациенткой. Эта была молодая американка оказавшаяся сотрудницей одного из институтов Университета. Поинтересовавшись, кто Лана по специальности,она воскликнула с чисто американской эмоциональностью:

- Подумать только! Может вас сам Бог нам послал! От нас неделю назад уволился художник-дизайнер, а он нам сейчас позарез нужен. Босс дал объявление в университетский бюллетень. Как вы смотрите на перспективу работать у нас?

Лана растерялась.

- Но... но я совершенно не знакома с профилем вашей работы. Да и может я совсем не то, что вам нужно.

- Так это ж легко проверить.Босс предложит вам пару заданий-тестов и скажет либо “да”, либо “нет”. Кстати, давайте познакомимся. Меня зовут Sarah Smith.

- А я Светлана Прокофьева.- Лана впервые почувствовала, как длинно и неудобно звучат для американского уха ее first and last name.

Вышла Инга.

- Ну что? - поднялась ей навстречу Лана, тревожно заглядывая в глаза дочери.- Беременности нет?

- Нет. С этим порядок.

- Тогда что же? Давай я зайду к доктору и сама поговорю с ним.

- Нет необходимости. Он мне все объяснил и выписал рецепт. Небольшой воспалительный процесс, который пройдет, как он обещает, за несколько дней.

Лана взяла дочь под руку, намереваясь покинуть приемную, и, вспомнив про свою собеседницу, обернулась, чтобы попрощаться. Зная, что в Америке, где на все есть своя форма, своя строгая последовательность, такие дела так не дела- ются, она попросту не восприняла их разговор всерьез.

- Погодите, куда же вы! - Сара Смит тоже встала.- Наш институт в двух шагах отсюда, прямо через дорогу. Почему бы вам не испытать себя?

- Вы это серьезно? - с сомнением спросила Лана.

- Ну конечно! Вы ничем не рискуете... Подождите минуточку, я скажу регистратору, что вернусь через 15 минут.

Инга удивленно смотрела то на мать, то на незнакомую молодую особу и не могла взять в толк, о чем идет речь. Все трое вышли из здания, пересекли улицу.

- Доча, посидишь на этой скамейке? - попросила Лана.- Я потом тебе все объясню.

- Зовите меня просто Сарой, - сказала американка, поднимаясь вместе с ней по широким каменным ступеням двухэтажного здания, на котором значилось: Institute for Biological Imaging.

Попетляв по тесным, разветвлявшимся коридорам, она подвела Лану к двери с надписью Interactive Media Lab и, набрав цифровой код, предложила войти.

Миновав просторную, заставленную компьютерами лабораторию, они прошли в боковой офис. Кабинет “босса”, догадалась Лана. Просто одетый мужчина лет 35-и, приятной европейской наружности, оторвавшись от работы, выжидательно и приветливо посмотрел на вошедших.

- Джим!- жизнерадостно обратилась к нему Сара.- Вот, привела тебе художника-дизайнера. Подойдет она нам или нет, решать не мне.

Лана им подошла. И неделю спустя уже вышла на работу. В тот же день вечером позвонила Вика:

- Как дела, мамулик? Чем порадуешь?

- Викуля! Солнышко! Меня приняли на работу! Художником-дизайнером! Угадай куда. Ты не поверишь. В UCLA! Это фантастика. Меня. Иммигрантку. С ужасным английским.

- Я-то поверю,- услышала она спокойный голос дочери.- Поверишь ли ты? Твой английский не преграда. В университетах они к этому привыкли. Здесь учатся и работают люди со всего мира, всех национальностей и вероисповеданий. Так что я тебя поздравляю и ужасно тобою горжусь.

В задачи компьютерной лаборатории входило освещение опыта и научных достижений Института на интернете, составление художественно оформленных, проиллюстрированных презентаций для конференций и семинаров, выпуск бро- шюр и бюллетеней и тому подобное. Лана делала на компьютере анатомические рисунки, составляла сложные диаграммы, придумывала целые мультипликацион- ные клипы с использованием animation.

В лаборатории работало 16 сотрудников разных национальностей. Лане, привыкшей к сплетням, зависти и пересудам в отечественных коллективах, было странно, что никто ни с кем не враждовал, никто ни на кого не наговаривал, не злословил за спиной. Никто никому насильно не лез в душу, не выспрашивал о семейном положении и соответственно не навязывал своих проблем. Зато если той же Лане требовалась помощь (а на первых порах помощь ей требовалась постоянно), не было случая, чтобы ей отказали или даже просто заставили ждать. Лана нашла здесь то, что меньше всего ожидала найти - она почувствовала себя членом единой семьи.

Джим руководил лабораторией прямо-таки ювелирно. Со стороны могло показаться, что он - обычный член коллектива, настолько прост и дружелюбен он был со всеми и с каждым в отдельности. К нему обращались запросто, по имени, его можно было по-приятельски обнять или даже хлопнуть по плечу. Никто никогда не слышал от него окрика или замечания. Но невидимая дистанция, подтянутость в его присутствии каждого стала очевидна для Ланы позднее, когда она начала ощущать коллектив не снаружи, а изнутри.

Вся жизнь для нее превратилась в праздник - праздник самораскрытия и самореализации. Им с Левоном пришлось купить, вернее, взять в loan, вторую машину, и теперь она самостоятельно ездила на работу, испытывая за рулем этакую радостную независимость, не лишенную доли самолюбования. Вот она какая я! - готова была выкрикнуть Лана, совсем как лягушка-путешественница из сказки. Я гоняю на машине по фривеям, я работаю в крупнейшем американском университете, я член группы компьютерных программистов. Ай да я!

Левон добровольно взял на себя большую часть домашних дел. Опьяненная собственными успехами, озабоченная необходимостью соответствовать занимае- мому месту, что требовало от нее неустанной дополнительной работы над собой, Лана почти забыла о муже. Она уже не могла помогать ему с газетой, и их “Оазис” начал медленно но верно хиреть, пока Левон не принял окончательного решения закрыть газету. Это решение явилось большой жирной точкой на активной жизни Левона, практически - на всей его жизни. Будучи по натуре лидером, привыкшим масштабно мыслить и действовать, он - совсем еще не старый мужчина - окончательно оказывался теперь не у дел.

Когда поутру домочадцы разбегались и разъезжались по своим делам, он, оставшись в гордом одиночестве, метался по дому, пытаясь хоть чем-то занять себя. Хватался за пылесос, за швабру, драил и без того чистую плиту или раковину, искал, что бы засунуть в стиральную машину. Полистав кулинарную книгу, принимался за готовку... А когда делать становилось нечего, садился перед телевизором и смотрел все подряд, пока сон не смаривал его. Не зная языка, он практически мог лишь догадываться, что происходит на экране, а это быстро надоедало. И так изо дня в день. Единственной отдушиной его стало казино. К счастью, совершать такие дальние вояжи они с Ланой могли теперь только по выходным. И он, как ребенок, всю неделю нетерпеливо поглядывал на календарь в предвкушении долгожданной вылазки.

Индейцы не просчитались, пооткрывав в своих резервациях казино. Калифорнийцы теперь к ним валом валили. За один только год шатры сменились фундадаментальными сооружениями, рядом появились многоэтажные паркинги. Полным ходом шло строительство гостиниц при них. И все это за счет таких же, как Левон, “мотыльков”, опрометчиво летящих на свет-приманку. Его новое пристрастие било не только по семейному бюджету, но и по его здоровью. Одержимый эфимерной идеей выиграть очень крупную сумму денег, которая с лихвой компенсировала бы отсутствие его вклада в семейный бюджет, Левон, от того что ожидания его не оправдывались, лишь нервничал и злился. А потом хватался за сердце и глотал лекарства.

Хоть с новой работой жены жизнь его стала совсем унылой и бесцельной, он искренне радовался за нее, повторяя про себя, как заклинание: пусть хоть она, пусть хоть она, прекрасно понимая, что успехи другого человека, даже самого дорогого и близкого, не наполнят твою собственную жизнь ароматом и смыслом, если таковых в ней нет.