- Жуть как интересно, - пожала плечом Лана.

Мемориальный Парк, раскинувшийся на территории в 300 акров, меньше всего походил на кладбище. Мягко переходящие друг в друга склоны холмов покрывал сплошной, сочно зеленевший газон со свободно разбросанными деревьями. Лишь приглядевшись повнимательнее с близкого расстояния можно было заметить вкрапления двухфутовых плит, уложенных рядами, вровень с землей.

- Какая прелесть! - не слишком уместно воскликнула Лана. - Вот это мне нравится. Посмотри! Никто ни над кем не выделяется, никто не кричит каменным надгробием: Я выше вас! Я богаче! Я знатнее! Все перед Богом и перед вечностью равны. И какой покой. Какое умиротворение. Прах усопших возвращен природе и с природою воедино слит. А живущие, гуляя здесь, не почувствуют себя подавленными.

Миновав готическую церковь дивной красоты, утопавшую в цветах, и взбираясь все выше и выше по аллее, они обнаружили, что Мемориальный Парк это не только кладбище.Здесь были церкви, в которых отпевали, и церкви, в которых венчали - совершенно очаровательные по архитектуре. Их многочисленные стрельчатые окна являли собой уникальную коллекцию, вывезенных из Европы, красочных средневековых витражей религиозной тематики. Вдоль струившейся, как ручей, дороги то и дело попадались великолепные скульптурные композиции, не имевшие никакого отношения к смерти. Они обнаружили “Террасу”, внутри которой этак запросто экспонировался огромный витраж -“Тайная вечеря” Леонардо да Винчи. Тут же можно было познакомиться с коллекцией всех видов монет, упомянутых в Библии.

На самой вершине холма их ждал еще один сюрприз. В специально с этой целью построенном здании экспонировалась одна-единственная картина - “Распятие и Воскресение” Jan Styka - самое большое в мире живописное полотно, размером 65 х 15 метров. Картина демонстрировалась в большом зале с рядами стульев, как в кинотеатре. Луч прожектора поочередно выхватывал идеально прописанные композиционные детали, а голос в динамике рассказывал ее историю.

- Какой же ты молодец, Левон, что придумал эту прогулку! Я и не подозревала, что прямо у нас под боком находится такая красота.

- А кто-то поначалу готов был съесть меня за это, - проворчал Левон.

Спускаясь по той же аллее к выходу, мимо зеленых холмов с двухфутовыми плитками, Лана сказала:

- Ты сейчас будешь ругать меня или смеяться, но, знаешь, когда придет мой час, я бы предпочла оказаться на такой вот лужайке, в таком мирном сообществе.

- А мое “предпочтение” было и останется неизменным, - вдруг очень жестко, глядя ей прямо в глаза, проговорил Левон, будто оглашал завещание: - Мой прах должен быть рядом с моими родителями. - И как бы про себя добавил: - Хотя бы прах.

- Ты хочешь сказать, что память родителей тебе дороже меня и детей?

- Я хочу сказать, что для человека нет ничего дороже родной земли. К сожалению, это понимание иногда приходит слишком поздно.

Первый год обучения в американской школе подошел к концу. Инга закончила его с хорошими, стабильными показателями, но и только. Вике же удалось осуществить неосуществимое - она вытянула Ника в успевающие ученики. При этом никто в классе так и не узнал об их совместных занятиях. Более того, благодаря ей был снят с повестки дня сам вопрос о его пребывании в школе. Миссис Морисон пригласила Вику к себе в кабинет и, сердечно обняв ее, выразила ей благодарность и свое личное восхищение.

Глава 21

Время шло. Строительная фирма Давида довольно успешно развивалась. Он снял под нее другое помещение, более просторное, с офисами и большим, отдельно стоящим складом, в котором держал стройматериалы уже не только для себя, но и на продажу. Теперь у Давида был штатный бухгалтер, менеджер, зав.складом, секретарь и небольшая бригада рабочих на все руки. Однако, по его собственному признанию, капиталистом он себя не чувствовал. “У меня нет в голове ничего, кроме гвоздей, брусьев two by four, drywall, кафельных и мраморных плиток, паркетин, балясин и прочего мусора, - жаловался он в приливе откровения отцу. - Даже обнимая Пегги, я думаю о работе. Это какое-то безумие! Я постепенно превращаюсь в машину. Целый день - в уме, на компьютере, на калькуляторе - считаю, прикидываю, планирую. Кто бы мне сказал, ради чего. А жить-то когда? Или отныне и до конца это и есть моя жизнь?”

Поменяли они, наконец, и квартиру на более просторную, в хорошем, тихом районе, с большим балконом, выходящим в зеленый двор. Давид сам обставил ее по каталогам, не тратя времени на нудные мотания по мебельным салонам, благо фирма его успела наладить контакты с поставщиками мебели для клиентуры. Но семейная жизнь от этого не стала привлекательнее. Приходя усталый домой, он бросал свое, не знавшее отдыха, тело в кресло и тупо смотрел в экран телевизора. Пегги, получив за счет занятости Давида и его растущих доходов, массу свободного времени и избавившись от острой необходимости зарабатывать деньги, смогла, наконец, осуществить свою заветную мечту. Она поступила в университет, на экономический факультет, и усиленно, с удовольствием занималась, целиком отдавшись учебе.

- А ведь когда заказов не было вовсе, я мечтал, как о великом счастье, оказаться по уши в работе, - усмехался Давид.

- По-моему, ты сам не знаешь, чего хочешь, - пожимала плечом Пегги. - Да тебе каждый позавидует, так лихо у тебя пошли дела. Разве, когда мы не могли позволить себе купить лишнюю бутылку соды или заказать целую пиццу, было лучше?

“Видишь ли, те времена, к счастью, не единственная для меня точка отсчета. Была и другая. Была Настоящая Жизнь!”, - подумал про себя Давид. А вслух сказал:

- Наверное я просто очень устал, honey. В моей стране ежегодный месячный отпуск был святым делом. А здесь я даже не знаю, что это такое.

- Но ведь и я тоже не знаю. Я тоже устала от такой жизни,- возможно впервые за все время, что они вместе, пожаловалась Пегги. - Давай устроим себе отгул на мои каникулы. Уедем куда-нибудь на недельку и действительно вспомним, что мы еще и люди.

Идея Давиду понравилась и он тут же вышел через интернет на туристические бюро, посмотреть, какие есть предложения.

- Давай рванем на зимний курорт, в горы! - сразу размечтался он. - Когда-то я очень любил горные лыжи.

- Но я не умею кататься на лыжах.

- Будешь съезжать с горы на snowboard, лежа на животе. Снег и легкий морозец - это такое чудо.

- Ненавижу, когда холодно и когда надо много всего на себя надевать.

- Ладно, - помрачнел Давид. - Тогда на какое-нибудь озеро. Lake Tahoe, например. Погоняем на jet ski. Порыбачим.

- Jet ski я боюсь, а рыбачить не умею. Лучше давай зарезервируем номер в отеле на берегу океана. Поплаваем в бассейне. Позагораем. Попринимаем разные процедуры в Spa. А вечерами в бар, на дискотеку.

- Но это же скучно.

- А по-моему очень даже здорово. Настоящий, полноценный отдых.

- Ладно, honey, подумаем, - сказал Давид, чтобы как-то, помягче, закончить разговор, и больше к этой теме не возвращался.

Лана теперь не только редактировала чужие статьи, но и писала сама, и даже открыла в “Авангарде” рубрику - “Потусторонние новости”, мгновенно нашедшую своего читателя, помешанного на всякого рода невероятностях. Среди ее оппонентов появились доморощенные астрологи, прорицатели, гадалки, экстрасенсы. Материал для новых статей сам сыпался ей в руки. Все это было безусловно интересно, да только одним эмоциональным стимулом сыт не будешь, особенно когда думать нужно еще и о двух взрослеющих дочерях, которые ничем не должны отличаться от своих сверстников. А хозяин газеты почти за два года работы не увеличил Лане зарплату ни на один цент. Хорошо хоть Давид мог теперь немного помогать им с деньгами.

Нашел себе, наконец, занятие и Левон. Познакомившись, благодаря жене, с технологией и тонкостями выпуска газет (предельно в Америке упрощенного), приобретя новых знакомых из журналистской братьи и проанализировав, со свойственной ему основательностью, местную иммигрантскую ситуацию, он решил создать свою газету, назвав ее “Оазис” - этакий спасательный круг для русскоязычных армян, иммигрировавших из Советского Союза.