— Закон, закон… Эта статья изобретена только для того, чтобы семья не подкупила следователя, но если люди не знают, что за ними ведется наблюдение, то вряд ли сумеют кого-то подкупить. И потом, никакой ты не следователь.

— Очень жаль, — не сдержавшись, выпалил Цы. — Если вам так угодно, я и дальше буду наблюдать за этой женщиной, но в ее доме я жить не стану.

— Что еще за глупости? Да это ведь уникальная возможность! Такую даже нарочно не выдумаешь!

В последнем Цы был уверен — Кан сейчас выглядел как воришка, которому улыбнулась удача. Юноша призвал на помощь все свое красноречие, он твердил, что не может обмануть доверие человека, который был другом его отца. Он ведь покроет позором батюшку, судью Фэна, себя самого — а этого он допустить никак не может.

— Так, стало быть, ты позволишь, чтобы друга твоего отца столкнула в пропасть его собственная жена? Рано или поздно ее вероломство раскроется, Фэн об этом узнает, и уж тогда он точно будет опозорен.

— Прекрасно. Но если вас так тревожит будущее Фэна — тогда арестуйте ее.

— Вот распроклятый болван! — Министр побагровел. — Я ведь тебе уже объяснял: мы должны вычислить ее сообщников. Если мы ее возьмем, они разбегутся раньше, чем она под пыткой выдаст нам их имена. К тому же на кон сейчас поставлено много больше, чем честь несчастного старца, опасность угрожает самому императору.

Цы хорошо подумал над своим ответом. Он знал, что за свои слова может поплатиться жизнью, но колебаний в его душе не было.

— Досточтимый министр, поступайте, как хотите, но на меня не рассчитывайте. Я не поставлю будущее судьи Фэна ниже будущего императора.

Кан пронзил взглядом своего помощника. Министр наказаний не произнес ни слова, но сердце юноши сжалось от неописуемого ужаса.

Войдя в свою комнату, Цы почувствовал, что вот теперь настал момент для бегства. И если он поторопится, то еще успеет спастись. Нужно было просто вызвать Бо и придумать предлог, чтобы чиновник сопроводил его за внешнюю стену. А потом — при первой возможности раствориться в темноте и навсегда уйти из Линьаня. Цы позвал слугу и приказал послать за Бо.

Пока юноша собирал вещи, он в который уже раз успел вволю посетовать на свою несчастную судьбу. Он знал, что второго шанса никогда не будет. Он успел уже схватить за хвост свою удачу, а теперь должен был навсегда выпустить ее из рук. Цы вспомнил о своей младшей сестренке, о ее невинном личике цвета персика. Вспомнил о гибели всей семьи, о своем страстном желании сделаться судьей и доказать всему миру, что существуют разные способы вести расследование и докапываться до истины. Все это тоже теперь будет для него утрачено. Единственное, что Цы мог еще сохранить, — это свое достоинство.

Услышав стук в дверь, юноша стер с лица печаль и подхватил суму, в которую уложил свои тетрадки. За дверью стоял Бо. Цы объяснил, что им нужно еще раз наведаться в бронзовую мастерскую. Седой чиновник ничего не заподозрил. Юноше казалось, что его вот-вот ухватит за шиворот чья-нибудь крепкая рука, и он все ускорял шаги. Караульный в воротах первой стены приказал им остановиться. Цы страшно нервничал, пока Бо предъявлял караульному пропускные документы; стражник изучал их с особым пристрастием. Потом он внимательно вгляделся в лицо юноши. Поколебавшись несколько бесконечных мгновений, он пропустил обоих к внешней стене. На втором посту их снова остановили. Повторилась та же процедура; Цы ждал, глядя в сторону. Караульный не переставал коситься на юношу, Цы кусал губы. Их впервые подвергали столь тщательной проверке. Юноше пришлось сделать глубокий вдох и ждать, когда все кончится. Вскоре караульный вернулся с документами в руках. Цы попытался их забрать, но солдат не отдал.

— Эти бумаги подписаны самим министром наказаний, — неохотно произнес Цы.

Караульного это, казалось, не напугало.

— Пройди-ка со мной в башенку, — скомандовал он.

Цы пришлось подчиниться. И тут же он вздрогнул от неожиданности: внутри башни его поджидал Кан. Министр поднялся, забрал у караульного документы и скомкал их, не глядя.

— Куда собрался? — спросил Кан.

— В бронзовую мастерскую. — Цы чувствовал, как бешено колотится сердце. — Бо идет вместе со мной, — добавил он.

Министр вскинул бровь и помолчал.

— Что, новые зацепки?

— Только одна, — пробормотал Цы.

— Может быть, это и правда. А может быть, как я и подозреваю, ты по глупости решил, что у тебя есть возможность сбежать. — Кан недобро улыбнулся. — Ну так если дело в этом, то, хочу тебе заметить, было бы крайне невежливо уйти, не попрощавшись со своим учителем, с Мином. Он сейчас в нашем подземелье. И он просидит там до тех пор, пока ты не переберешься в павильон к Фэну.

Когда Цы увидел, в каком состоянии находится учитель Мин, его захлестнула ярость. Старец лежал на ветхой койке, с потерянным взглядом, лицо его было равнодушно ко всему. Заметив Цы, Мин попробовал приподняться, но ноги его не слушались: они были покрыты синяками, ссадинами и царапинами. Когда Мин заговорил, во рту его обнаружилась кровавая брешь.

— Эти варвары… меня избили, — прошептал старик.

У Цы не оставалось выбора. Он взмолился, чтобы Мину оказали помощь и перевели в другое место. И пообещал Кану сотрудничать отныне безо всяких оговорок.

Слуги помогли юноше перенести вещи в Павильон кувшинок. Оставшись один, Цы в отчаянии оглядел свое новое прекрасное жилище. Комната была просторная, с окном, за которым виднелся лимонный сад. Запах этих деревьев пропитывал воздух, превращая комнату в благоухающий рай. Цы разложил вещи и вышел навстречу Фэну, который прямо-таки сиял от удовольствия. Юноша издалека начал сгибаться в церемонном поклоне, но судья обнял гостя, не дав завершить ритуал.

— Мальчик мой! — Он радостно потрепал Цы по волосам. — Как же я рад видеть тебя с нами!

Потчуя гостя горячим и необыкновенно вкусным чаем, Фэн принялся расспрашивать. Цы поведал о гибели семьи, о своих злоключениях в городе, о встрече с прорицателем, о трагическом угасании сестренки, о поступлении в Академию Мина и о том, как впоследствии его переселили во дворец. Однако умолчал о подробностях своего побега и о причинах появления в этом доме. Фэн слушал изумленно, точно не в состоянии поверить услышанному.

— Ты вытерпел столько лишений… Но почему же ты не отыскал меня? — спросил судья.

— Я пробовал. — Цы раздумывал, не открыть ли прямо сейчас, что он — беглый. В конце концов юноша опустил глаза. — Господин, мне бы не следовало здесь находиться. Я недостоин того, чтобы делить кров с…

Фэн, не дав ему договорить, приложил палец к губам. И заверил юношу, что тот выстрадал уже достаточно, чтобы не обсуждать теперь, кто чего достоин. Фэн был явно рад, что снова его встретил, и готов был делить с учеником и радости, и печали. Цы онемел — неспокойная совесть тисками сдавила ему горло. Он молчал до тех пор, пока Фэн не спросил об экзаменах.

— Ты ведь собирался подать прошение об участии, верно?

— Да, верно. — Цы рассказал, как пытался получить сертификат пригодности и как ему отказали из-за недостойного поведения отца. Глаза его повлажнели.

Фэн печально склонил голову.

— Итак, ты все узнал сам, — горестно произнес он. — Я не хотел тебе рассказывать, для меня это было бы очень тягостно. Даже когда там, в деревне, ты спрашивал, почему батюшка переменил решение, почему он отказывается возвращаться в Линьань, я не смог тебе рассказать. — Старец кусал губы. — В тот момент тебе и так хватало проблем с арестом брата. Однако теперь я, возможно, смогу тебе помочь. У меня есть влиятельные знакомые, и если эти сертификаты…

— Мой господин, я не хочу, чтобы ради меня вы поступались своим добрым именем.

— Ты ведь знаешь, как я всегда ценил тебя, Цы. И теперь, когда ты нашелся, я хочу, чтобы ты навсегда стал частью нашей семьи.

Потом Фэн заговорил о Лазурном Ирисе: