Профессор завершил свою речь. Цы молча смотрел на него. Отчасти юноша признавал его правоту, однако его полного презрения к медицине никак не мог принять. Если, что не раз бывало, естественную смерть не отличать от насильственной, то как же, черт подери, вершить правосудие? Цы продумал ответ и заговорил.

— Досточтимый профессор! — с подчеркнутой вежливостью начал он. — Я здесь вовсе не для того, чтобы победить в каком-либо сражении или состязании. Я не намерен ни превозносить мои ничтожные навыки, ни умалять те великие познания, которыми обладают учителя и студенты академии. Я всего-навсего желаю учиться. Учению неведомы стены, границы и любые пределы. Неведомы ему также и предрассудки. Если вы позволите мне поступить в академию, заверяю, что буду работать так же старательно, как и любой другой студент, и даже оставлю в покое — если возникнет такая необходимость — все эти внутренности и кишки, которые вам столь не милы.

Полный, мягкотелый профессор с обвислым ртом поднял руку, прося слова. Он тяжело и одышливо отдувался; несколько шагов, которые пришлось проделать толстяку, совсем сбили его дыхание, как будто он забрался на гору. Сцепив руки на животе, профессор внимательно уставился на Цы:

— Насколько мне известно, вчера ты запятнал доброе имя академии, ворвавшись в здание, подобно дикарю. Этот случай заставил меня припомнить историю о человеке, про которого соседи отзывались так: «Ну ладно, он разбойник, зато знали бы вы, какой он великолепный флейтист!» На что я ответил: «Ну ладно, он великолепный флейтист, но все-таки разбойник!» — Тонкий язык профессора увлажнил мясистые губы, пальцы почесали жирную шею. Толстяк медленно склонил голову, точно размышляя, что бы еще добавить. — Где правда, Цы? То ли, что молодой человек нарушает правила, но зато умеет обследовать трупы? Или то, что молодой человек умеет обследовать трупы, но зато нарушает правила? Скажу и больше. Почему мы должны допускать в столь уважаемую академию бродягу вроде тебя?

Цы вздрогнул. Он для себя заранее решил, что Мин, как директор академии, в силах навязать свое мнение всем прочим учителям, но в сложившихся обстоятельствах предпочел изменить свою речь.

— Досточтимый учитель. — Юноша снова поклонился. — Умоляю вас простить мое неприемлемое поведение. Я совершил постыдное деяние, которое можно объяснить лишь моей неопытностью, бессилием и отчаянием. Я понимаю, что слова мало чего стоят и что в любом случае я должен доказать своими поступками, что достоин вашего доверия. Но чтобы привести ряд доказательств, я, в свою очередь, прошу вашего дозволения меня выслушать.

Юноша снова поклонился и обернулся к остальной части аудитории.

— Людям свойственно ошибаться. Даже мудрейшим из них, — продолжал Цы. — А я всего-навсего — молодой поселянин. Но молодой поселянин, охочий до знаний. А разве не столь уважаемая академия призвана распространять знания? Да если бы я уже знал все правила, соблюдал все предписания, если бы не жаждал познавать новое — тогда зачем мне вообще учиться? И как бы тогда я мог стараться избавиться от собственного несовершенства? Сегодня я могу получить возможность столь же великую, сколь и сама жизнь. Ведь что есть жизнь без знания? Нет зрелища более печального, чем слепой или, например, глухой. А я — в какой-то мере — именно таков. Так разрешите мне видеть и слышать, и заверяю вас: вы об этом не пожалеете.

Учитель-толстяк пару раз шумно вздохнул. Затем кивнул и тяжело попятился на свое место в общем ряду, тем самым передавая слово последнему из профессоров — сгорбленному старичку с потухшим взглядом. Тот поинтересовался, по какой причине юноша соглашается принять предложение Мина. Цы нашел только один ответ:

— Потому что это моя мечта.

Старик покачал головой:

— Только поэтому? Жил-был человек, мечтавший летать по небу, и вот он прыгнул в глубокую пропасть, однако все, что ему удалось, — это разбиться о камни.

Цы смотрел в умирающие глазки старика. Да, это была самая заветная мечта. Юноша сбежал с помоста и приблизился к профессору с пустым взглядом.

— Когда мы желаем чего-то, что уже видели, нам стоит просто протянуть руку. Когда то, чего мы желаем, — есть только мечта, мы должны тянуться к ней сердцем.

— Ты так уверен? Порою мечтанья приводят нас к поражению…

— Может быть. Но если бы мы не мечтали, если бы совершенные мудрецы прошлых эпох не придумали для нас лучший мир, мы до сих пор ходили бы в звериных шкурах, как варвары. Однажды мой батюшка сказал, — голос юноши задрожал, — что если вдруг мне возжелается построить воздушный замок, за дело нужно браться не откладывая. Ведь только в воздухе ему и место. Просто нужно постараться и сначала выложить для него надежный фундамент.

— Твой батюшка? Вот странно! А Мин говорил, что ты потерял память.

Цы прикусил губу; слезы заволокли ему глаза.

— Это все, что я о нем помню.

Еще до появления нового ученика студенты в Судейском зале нетерпеливо переговаривались, перебивая друг друга. Все и каждый задавались вопросом — кто же на самом деле этот Толкователь трупов и каковы его необычайные способности, позволившие ему избежать сложнейшей процедуры отбора — ведь ее проходил каждый, кто поступал в академию. Главные фантазеры уже пустили слух, что странные таланты этого малого имеют магическую природу; юноши более скептического склада, которых здесь тоже было немало, отказывали Цы в сверхъестественных свойствах и поговаривали насчет опыта, приобретенного им на скотобойне. А поодаль от спорщиков стоял седовласый студент — он дожидался появления Цы, покусывая веточку солодки. Когда Мин ввел нового студента в зал, Серая Хитрость выплюнул солодку на пол, вовсе не заботясь о чистоте академического зала, отошел еще подальше и лишь искоса поглядывал оттуда с презрением.

Мин представил Цы ученикам, вместе с которыми ему теперь предстояло жить, — все они претендовали на места в императорской системе судопроизводства. Большинство — юные аристократы с длинными ногтями и приглаженными волосами; их изысканные манеры поневоле напомнили Цы поведение знакомых с давних времен куртизанок. Мин успел ему сообщить, что в академии обучаются разным искусствам, в том числе живописи и поэзии, однако ему предстоит поселиться среди законоведов. Несмотря на некоторое недоверие, все студенты приветствовали новичка вежливо — за исключением седого угрюмца, так и не вышедшего из своего угла. Как только Мин это заметил, он громко велел студенту подойти. Седовласый юноша, не торопясь, отлепился от стены и с равнодушным видом предстал перед учителем.

— Я вижу, ты не разделяешь любопытства, которое проявляют твои товарищи, Серая Хитрость.

— Не понимаю, что тут интересного. Я пришел сюда учиться, а не соблазняться выдумками умирающего с голоду щенка.

— Прекрасно сказано, мой юный друг… Ведь тебе придется все время наблюдать за ним и самому убедиться, насколько правдивы эти «выдумки».

— Мне? Я не совсем понимаю…

— Отныне этот юноша — твой новый сосед по комнате. У вас будут общие книги и общий отдых.

— Но, учитель! Я не смогу жить рядом с крестьянином… Я…

— Замолчи! — прикрикнул Мин. — В этой академии не имеют никакого значения ни деньги, ни род занятий, ни связи семьи! Либо ты подчиняешься и приветствуешь Цы, либо собираешь свои книжки и укладываешь вещи!

Серая Хитрость склонил голову, но глаза его сверкали недобрым блеском. Затем он попросил разрешения удалиться. Мин разрешил, однако, когда седовласый был уже на пороге, академик остановил его властным окриком:

— Прежде чем уйдешь, подбери ветку солодки, которую ты сплюнул на пол.

Остаток дня Цы провел, знакомясь с распорядком жизни, принятым в академии. Ему сообщили, что подниматься здесь следует на рассвете — чтобы без спешки привести себя в порядок и воздать должное предкам. Затем студенты завтракают и приступают к занятиям. Еще будет перерыв на обед, а вечер проходит за чтением книг или же обсуждением практических примеров из пройденного днем материала. После ужина Цы ожидает работа в библиотеке — в уплату за пребывание в академии. Мин объяснил юноше, что, хотя Университетский совет и закрыл медицинский факультет, он все равно посвящает часть своей академической программы изучению медицины и, в частности, проблеме выяснения причин смерти. Иногда он водит студентов в судебные морги, чтобы они могли собственными глазами увидеть, как проводят вскрытия, а порою они ходят в суд, чтобы своими глазами увидеть, как ведут себя преступники и что делают судьи, дабы уличить их во лжи и покарать.