Черешня жила вместе с семьей на самом берегу реки, в домишке, что из последних сил держался на полусгнивших деревянных сваях. Цы подъехал к домику промокший до нитки, до краев исполненный беды. По дороге он обдумал тысячу способов, как поведать любимой о случившемся, но ни один из них не годился. Несмотря на проливной дождь, Цы остановился перед дверью, раздумывая, что же все-таки сказать.

«Что-нибудь да придумаю!»

Он поднес руку к двери, кусая губы и до боли сжимая кулаки. Руки дрожали еще сильнее, чем тело. Еще помедлил и наконец постучал.

Ответом была только тишина. После третьей попытки Цы понял, что никто ему не откроет. Тогда он перестал стучать и отправился домой.

Как только Цы открыл дверь, батюшка принялся выговаривать ему за опоздание. Судья Фэн пришел к ним на ужин, и все ждали только ученика. Увидев гостя, Цы приложил руки к груди и склонился в поклоне, выражающем извинения, однако Фэну извинений не требовалось.

— Клянусь всеми чудищами преисподней! — добродушно улыбнулся судья. — Чем ты тут питаешься? В прошлом году ты казался еще совсем юнцом!

Цы об этом не догадывался, но в свои двадцать лет он уже не был тем щуплым пареньком, над которым в Линьане все потешались. Сельская жизнь превратила его из тщедушного подростка в жилистого юношу, чьи мышцы, пусть и тонкие еще, напоминали пучки туго сплетенных камышин. Цы застенчиво улыбнулся, обнажив безупречный ряд зубов, и оглядел гостя с ног до головы. Старый судья почти не переменился. На испещренном мелкими морщинками лице все так же выделялись тщательно подстриженные седые усики. На голове красовалась шелковая чиновничья шапка с двумя торчащими по бокам твердыми от лака завязками — знак высокого ранга.

— Досточтимый судья Фэн, — приветствовал его Цы, — простите мое опоздание, но…

— Не тревожься об этом, сынок, — перебил судья. — Давай, проходи, ты весь вымок.

Цы пробежал в дальнюю комнату и вернулся с изящным свертком из великолепной красной бумаги. Этого момента он ждал целый месяц. Ровно столько времени прошло с тех пор, как юноша узнал, что к ним приедет Фэн и они наконец увидятся. Как и полагается по обычаю, Фэн трижды отказывался от подарка, прежде чем принять его.

— Не стоило беспокоиться. — С этими словами судья спрятал сверток, не развернув; ведь иначе можно было бы подумать, будто он придает больше значения его содержимому, нежели самому факту подарка.

— Да, Цы в самом деле подрос, — вставил отец, — но, как видите, он все такой же безответственный.

Цы колебался. Правила этикета запрещают докучать гостю делами, не относящимися к его визиту, однако убийство выходит за рамки всяких приличий. Судья сможет это понять.

— Простите мою невежливость, но я должен сообщить вам ужасную новость. Шана убили! Ему отрезали голову!

Отец взглянул сурово:

— Да. Твой брат Лу нам уже рассказал. А теперь присядь-ка, давайте ужинать. Не будем заставлять нашего гостя ждать.

Цы был поражен равнодушием, с которыми Фэн и батюшка восприняли случившееся. Шан ведь был лучшим другом отца, а теперь хозяин и гость как ни в чем не бывало спокойно приступали к ужину. И тогда Цы последовал примеру старших, приправляя свою долю трапезы собственной желчью. Отец угадал его состояние.

— Как бы то ни было, мы мало что можем сейчас поделать, — заговорил он наконец. — Лу отвез тело Шана в управу, и родственники уже сидят с покойным. К тому же тебе известно, что наш уезд не подведомствен судье Фэну. Нам остается ждать только чиновника, который займется этим делом.

Цы понимал, что так все и есть, а еще Цы понимал, что, пока чиновник едет, убийца успеет скрыться. Но что его возмущало более всего — так это спокойствие батюшки. По счастью, Фэн сумел прочитать его мысли.

— Не горячись. Я уже переговорил с родственниками убитого. Завтра я осмотрю тело, — заверил судья.

Старшие перевели разговор на другие предметы, ливень все колотил по кровле. Летние тайфуны часто оборачиваются потопом и несут опасность для неосторожных путников, но для Лу в тот вечер все кончилось благополучно. Вот он появился на пороге, промокший до нитки, пахнущий прелью, с мутными глазами. Шагнув внутрь, он споткнулся о деревянный сундук и растянулся на полу, но тотчас вскочил и со всей силы пнул сундук, будто тот был виноват в его падении. Затем неловко поздоровался с судьей и тотчас исчез в своей комнате.

— Ну что ж. Полагаю, мне пора, — произнес Фэн, отерев усы. — Надеюсь, ты обо всем этом еще поразмыслишь, — сказал он отцу семейства. — А что касается тебя… — Фэн обернулся к юноше. — Увидимся завтра в час Дракона, у старосты по надзору. Я в его доме остановился.

Фэн распрощался и ушел. Как только дверь за ним закрылась, Цы впился взглядом в лицо батюшки, сердце его колотилось от нетерпения узнать новости.

— Ну что? Он говорил, когда мы сможет вернуться? — наконец отважился спросить Цы. Пальцы его барабанили по столу.

— Присядь, сынок. Хочешь еще чаю?

Отец сделал глоток из своей чашки, потом налил другую для сына. Взглянул печально, а потом и вовсе опустил глаза.

— Мне очень жаль, Цы. Я знаю, как тебе хочется вернуться в Линьань… — Он звучно прихлебнул. — Но иногда все выходит не так, как было задумано.

Цы так и не донес свою чашку до рта.

— Не понимаю! Что-то еще произошло? Разве Фэн не предложил тебе должность?

— Да. Вчера. — Отец неторопливо отпил еще.

— И что же? — Цы опять вскочил.

— Сядь.

— Но, батюшка… Ты же обещал. Ты говорил…

— Я велел тебе сесть! — возвысил голос отец.

Цы повиновался; глаза его увлажнились. Отец подлил ему чаю, да так, что пролилось через край. Цы хотел было вытереть лужицу, но отец знаком остановил его.

— Послушай, Цы. Есть вещи, которых тебе не понять…

А сын недоумевал, что здесь еще нужно понимать. Что он должен каждый день терпеть оскорбления Лу? Что должен отказаться от будущности, которую сулит ему Императорский университет Линьаня?

— А как же наши планы, батюшка? Что теперь с нашими?..

Пощечина заткнула ему рот. Отец вскочил, будто подброшенный пружиной. Голос его дрожал, но взгляд был жёсток.

— Наши планы? С каких это пор у детей планы? — рявкнул он. — Мы останемся здесь, в доме твоего брата! И так будет до самой моей смерти!

Цы молча смотрел, как отец уходит из комнаты. Он задыхался от ярости.

«А твоя больная дочь?.. Она так мало для тебя значит?»

Цы убрал посуду и направился в комнату, которую делил с сестрицей.

Стоило лечь, кровь шумно застучала в висках. С первого же дня в деревне Цы мечтал о возвращении в Линьань. Не было вечера, чтобы бывший студент, закрыв глаза, не вспоминал прошлую жизнь, прежних товарищей, их состязания в конкурсах учеников (в которых Цы нередко выходил победителем), или преподавателей, обожаемых им за строгость и настойчивость, или судью Фэна и день, когда тот взял его помощником в свою канцелярию. Цы страстно желал стать таким же, как Фэн, выдержать императорские экзамены, получить должность в судейской управе… А не как отец, после многих лет безуспешных попыток добившийся всего-навсего места мелкого конторщика.

Почему батюшка не хочет возвращаться? Он ведь подтвердил, что Фэн предлагает ему службу, о которой он все это время мечтал. Но не прошло и суток, как он без видимой причины меняет свое решение на противоположное. Неужели из-за дедушки? Вряд ли. В конце концов, прах умершего ведь можно перенести и в Линьане исполнять полагающиеся почтительному сыну траурные ритуалы.

И в этот момент Третья раскашлялась. Девочка спала рядом и вся дрожала. Цы ласково погладил ее по голове, ему было и вправду жаль сестрицу. Третья оказалась крепче, чем Вторая и Первая, — ведь ей уже исполнилось семь лет, однако Цы сомневался, что она дотянет до десяти. Болезнь была как родовое проклятие. И ко всему прочему, брат надеялся, что в Линьане сестренке, по крайней мере, будет обеспечен надлежащий уход.