Лесник отвернулся и поскорее зарядил ружье.

— Ну, ребята, не глядите… Щелкнул затвор.

— Отец, отец, не стреляй! — закричала Анни. — Посмотри: она глотает снег. Какая же она бешеная?

Лесник и ребята наклонились к собаке. Она действительно, свесив голову, жадно хватала снег.

— Отдай ее нам! — попросили ребята. — Мы свезем ее к Ивану Фомичу. Наш учитель все может, он ее вылечит…

Ребята обступили лесника.

— Отдай ее нам, дяденька Матти. Если она выживет, вот он обрадуется! Всегда будет нас помнить!

— Только мы ему скажем, чтобы сапогом не пырял, — мрачно добавил Тяхтя. Ребята говорили и спорили все сразу.

— А что я ему скажу? Ведь собака его, и он велел ее убить, — упорствовал Кярне.

— Собака Дик не его, а служебная. Понимаешь? — строго сказала Анни.

— Понимаю, — серьезно ответил отец и выстрелил прямо в воздух.

Ребята повеселели. А вдруг Дик останется жить? Анни снова укрыла собаку потеплее.

— Везите-ка поскорее к Ивану Фомичу. А завтра, пораньше — к нам. Будем выхаживать все вместе.

Ребята деловито запахнули тулупчики, надели рукавицы и потянули саночки.

Когда ребята увезли Дика, Анни, сияя глазами, подошла к отцу. Громадный Кярне наклонился к девочке. Она обняла его за шею и потерлась щекой о жесткую щетину его бороды.

— Ну, беги, дочка, домой, к гостю. Может, ему чего подать надо. Ведь взять и сделать себе чего — он не может. Беги… А я пойду… Василий Федорович каждому задал на сегодняшную ночь дел.

Кярне погладил дочку по плечу, вскинул на спину ружье я торопливо исчез в лесу.

Анни, очень довольная, возвращалась домой. Она улыбалась, представляя себе, как завтра обрадуется пограничник, когда увидит Дика живым и невредимым.

Их шефы будут всем говорить:

— Это наши ребята-пионеры спасли знаменитую собаку. Ее хотели совсем уж застрелить, а они не дали. Вот они какие!

Анни подпрыгнула и тоненько запищала от восторга.

Среди высоких, темных деревьев затеплилась огнями избушка, маленькая, вся в пушистом снегу.

Анни любила вечерние огни своего жилья, снег и лес.

«Хорошо как у нас!» — радостно подумала девочка и заторопилась.

Когда Анни подходила к избушке, ей показалось, что в доме кто-то двигается.

«Кто бы это мог быть?» — подумала Анни и прильнула К окошку.

Нет, в избе никого не было, а гость по-прежнему лежал на койке, укрывшись шинелью. Только из-под шинели Анни увидела на его ногах валенки.

— Вы зачем надели валенки? — спросила Анни, вбегая в избу.

— Ноги застыли чего-то, — уклончиво объяснил ей гость и глухим голосом, в свою очередь, спросил Анни: — Что, готово?

— Готово, — поняла вопрос Анни и отвернулась, чтобы скрыть радость.

— А где твой отец? — снова спросил гость.

— Пошел в обход.

— А когда вернется?

— К утру, не раньше, — ответила Анни и, весело напевая, прикинула на себя костюм деда Мороза.

— Ну что, хорошо? — показалась ему Анни.

— М-да… — нерешительно произнес он.

Анни выглядела очень забавно. Она совсем утонула в пушистой белой вате. Огромная борода со свежих, розовых щек падала до ее колен, а из-под огромной шапки с красным верхом синели и смеялись глаза Анни.

— Завтра вы увидите настоящего деда Мороза, — пообещала Анни. — А игрушки какие ребята делают! Для вас все, — застенчиво и мягко улыбнулась она.

— Ладно… А сейчас гаси свет и поскорей ложись спать. Поздно! — нетерпеливо сказал гость.

Анни убрала костюм в ящик и живо постелила себе на лавке.

Щенок, подарок Юрики, все время скулил, катаясь шариком по избе, и путался под ногами у Анни.

— Кушать хочешь? — спросила его девочка.

Щенок завилял хвостом. Анни достала с полки горшок с молоком, размешала его деревянной ложкой и поискала глазами, во что бы налить.

— А, вспомнила — в куриную плошечку можно… Анни наклонилась под стол, к своим курам, послушала: тихо.

— Спите, голубчики? — любовно сказала Анни и отвернула скатерть.

«Голубчики» действительно спали, но как-то очень странно: на полу клетки и вверх ножками.

Встревоженная Анни сняла со стены лампочку и посветила. Вместо розовых гребни кур сделались черными, глаза затянулись пленкой. Куры были мертвы.

Анни заплакала.

— Ты чего, девочка? — окликнул ее раненый.

— Курята чего-то померли, — горестно сказала Анни. — Породистые были, из совхоза…

— Ну, возьмешь новых, там много, — сказал гость. Тон его неприятно подействовал на Анни. Она сразу же перестала плакать.

Щенок продолжал скулить. Анни, расстроенная гибелью своих кур, вся в слезах, не глядя, налила в плошку молока и поставила щенку.

Щенок принялся жадно лакать молоко. От удовольствия он слегка помахивал хвостиком. Ел, ел — и вдруг жалобно взвизгнул. Его схватили судороги, он закачался и, как-то странно покружившись вокруг себя, лег и через секунду вытянулся — умер.

Пораженная Анни так и осталась сидеть на полу, подле клетки и погибшего щенка. Она вытерла слезы. Осторожно, за самый край взяла плошечку и приблизила ее к свету.

На краю плошки блестело несколько тончайших кристалликов какого-то порошка.

Сахар? Нет, у них не было сахарного песку, они всегда покупали кусковой, он крепче. Тогда что это? И почему погибли ее курята и щенок?

Анни вспомнила, как Дик потянулся к плошке пить и не стал пить, когда ее коснулась рука их гостя — пограничника.

«Рука… такая неприятная, белая с рыжими волосами… — вспоминала Анни, — с простреленной кистью… как у диверсанта…»

Охваченная тревогой и смутными подозрениями, Анни, сидя на полу, осторожно выглянула из-за угла печки и чуть не вскрикнула.

«Пограничник» свободно, как вполне здоровый человек, шагнул к столу, взял один из больших пирогов, принесенных ему ребятами, чуть надломил его и засунул внутрь какой-то круглый металлический предмет.

Затем, воровато оглянувшись по сторонам, положил пирог на окошко, подле себя.

«Зачем он это сделал? — подумала Анни. — И зачем всех обманул?! Ведь обманул… сказал, что не может идти на облаву, а сам ходит как здоровый… обманул… или струсил?»

Мысли одна удивительней другой нахлынули на Анни, и никак невозможно в них разобраться.

Очень трудно, когда вдруг много мыслей… Но одна мысль проста и понятна для Анни: пограничник не может обмануть тех, кто его любит, и никогда не струсит. Проводник Онни выступил один против семи человек… один со своим Диком.

«Дик вцепился в него зубами… прямо подошел к нему и вцепился, — вспоминает Анни. — Он умный, этот Дик, и не бешеный… А если не бешеный, то он не мог броситься на своего же проводника… Значит, этот человек не проводник Дика и не пограничник… Кто же он?»

Анни страшно. Ей хочется закричать, выбежать вон, позвать отца.

Но страх сжал горло. Ноги приклеились к полу, и невозможно шагнуть.

— Что ты притихла, девочка? — раздался вкрадчивый голос гостя.

— Я ничего, — ответила Анни.

— Гаси свет и ложись спать, — приказал гость, не спуская с нее острого, наблюдающего взгляда.

Анни погасила свет и, собрав все свои силенки, бросилась к двери.

— Ты куда? — человек грубо схватил Анни за платье.

Ей показалось, что кто-то окатил ее с ног до головы горячей водой, а кончики пальцев остались холодными как лед.

— Я в сени… закрыть дверь… — пролепетала Анни.

— Я закрою сам.

Он вышел в сени. От луны в избе стало светло. Анни колотил озноб… На окошке четко выделялся пирог с необыкновенной начинкой.

Что он спрятал в пирог, этот неизвестный человек, выдавший себя за пограничника? Если спрятал — значит, важное…

Анни прислушалась к лязгу и возне со щеколдой в сенях. Человек вышел на крыльцо…

Она схватила с подоконника пирог, разломила его и вынула какую-то металлическую штучку.