— Через в высшей степени надежный источник я вышел на информацию о том, что директор ЦРУ не только втянут в дикую любовную связь с женщиной — членом Верховного Суда (естественно, имя ее я назвать не могу), но в то же самое время еще и находится в гомосексуальных отношениях с бывшим астронавтом, которому в одной из клиник Перу поставили диагноз как ВИЧ-инфицированному — болен СПИДом.

— Верн, я отнюдь не вижу…

— Погоди. — Он предостерегающе поднял руку. — Это еще не все. ЦРУ готовит заговор с целью свержения законного режима в Лихтенберге, постоянно подает телеграфный сигнал на обе груди Долли Партон и вот-вот осуществит убийство Эйба Хершфелда, чтобы завладеть всеми автостоянками Большого Нью-Йорка в случае ядерного нападения. Как тебе такой сюжет?

Она засмеялась.

— Коллетт, детка, в этом ничего смешного нет!

— Где Лихтенберг? Ты хотел сказать Лихтенштейн.

— Я сказал то, что хотел — Лихтенберг. Это кратер на Луне. ЦРУ чхать хотело на Лихтенштейн. Луна — вот что им нужно.

— Верн, я тебе серьезно говорю, — сказала она.

— Зачем? По-прежнему состоишь в рядах национальной гвардии бойцов невидимого фронта?

— Нет, но… это не важно.

— Кто сказал тебе, что я готовлю статью про ЦРУ?

— Я не могу сказать.

— Ой, как это дьявольски демократично! Я, как водится, обязан перед тобою душу распахнуть, зато леди «не может сказать». Не ожидал от тебя, Коллетт. Вспомни, что я написал в твоем дневнике.

— Помню, — вымолвила она.

— Это радует. Есть что-нибудь новое о твоем приятеле Хаблере?

— Нет.

— С англичанином этим, Хотчкиссом, говорила?

— Да, столкнулась с ним у Барри в агентстве. Он теперь там управляет. Стал владельцем.

— Это как же?

Она объяснила ему все про партнерское соглашение и рассказала о своем разговоре с адвокатом Мэйер.

— Что-то, сдается мне, не все тут кошерно.

— Мне тоже так сдается, но, очевидно, Барри сочла подобную сделку выгодной.

— Такой отчаянной была?

— Более или менее, хотя и не до такой степени.

Он подсел к ней на тахту, обнял рукою за плечи. Стало так сладостно: чувствовать его рядом, вдыхать его запах. Она заглянула ему прямо в глаза и увидела в них жалость и нежность. Он легко тронул ее губы своими. Приготовившись к отпору, она поняла, что противиться не станет. Он был предугадан и предопределен, этот момент, на всех картах: неизбежность, к которой она тянулась всей душой…

Они проспали все утро. Коллетт проснулась как от толчка. Посмотрела на Верна, лицо его во сне было спокойно и безмятежно, на губах затихла улыбка умиротворения. «Не играешь ли ты со мною?» — молчаливо вопрошала она. Все мысли, всплывшие было во время беседы накануне вечером, были сметены волной страсти и наслаждения, какую они сотворили сами для себя в постели. Теперь уж солнце вовсю било в окна. Страсть отбушевала, реальность занявшегося нового дня вышла на авансцену. Реальность угнетала, ей она предпочла бы то, что чувствовала под одеялом, где, как однажды кто-то сказал: «Им тебе не навредить».

Она встала, ушла в другой угол комнаты и просидела там в кресле, ей показалось, очень долго. На самом деле и нескольких минут не прошло, как проснулся Верн, зевнул, потянулся и рывком уселся, опершись о спинку кровати.

— Сколько времени-то? — спросил он.

— Не знаю. Поздно уже.

Еще один зевок, ноги перемахнули через край постели. Взъерошил пятерней волосы, головой потряс.

— Верн.

— Ага?

— Тому, что было ночью, я отдалась всем сердцем, только все же…

Он медленно обернулся, все лицо его напряглось.

— Только все же что, Коллетт?

Она вздохнула.

— Ничего. Кажется, мне просто ненавистно было пробуждаться, вот и все. Я уеду на несколько дней.

— Куда едешь?

— На Британские Виргинские острова.

— Это как же?

— Просто убраться отсюда. Мне это необходимо.

— Само собой, это я понимаю, но почему туда? У тебя там знакомые?

— Один-два.

— Где ты будешь жить?

— А!.. Наверное, на наемной яхте, у меня там приятель есть, он организует.

— Богатенькие у тебя приятели. — Он поднялся, сделал наклон, коснувшись руками пальцев ног, и скрылся в ванной.

Тут только Кэйхилл осознала, что сидит в кресле голая. Она подняла с пола сброшенный вчера халат и включила кофеварку.

Когда Верн, приняв душ и одевшись, вернулся, от него веяло холодком. Пробежав какие-то бумаги, он упрятал их в портфель и направился к выходу.

— А кофе не будешь? — спросила Кэйхилл.

— Нет, надо идти. Слушай, может получиться, что я не увижу тебя до твоего отъезда.

— Ты разве не вернешься вечером?

— Попробую, но может так случиться, что я уеду из города на ночь. Во всяком случае, желаю хорошо отдохнуть.

— Спасибо, я постараюсь.

И он ушел.

Вечером Верн не приехал, и это ее обеспокоило. Что такое она сделала, чтобы обратить напоенную теплом ночь любви в морозное утро? Все оттого, что она уезжает? Он ревнует, думает, на БВО она уляжется в постель к кому-нибудь еще, к какому-нибудь старинному или нынешнему поклоннику. Жаль, что она не вправе рассказать ему, что за поездка ей предстоит, но стоило этой мысли пробудить в душе у нее печаль и горечь, как она тут же отогнала ее прочь, сообразив, что и он, видно, с ней не откровенен до конца.

В субботу она поднялась спозаранку и уложила вещи. В последнюю минуту огляделась, отыскивая какую-нибудь книжонку — почитать в дороге. Книги стопками лежали повсюду. Она подхватила штук шесть с ночного столика у кровати и пробежала глазами названия. Одно сразу же привлекло внимание. «Гипноз», автор некто по имени Дж. Х. Эстабрукс. Она сунула книжку в сумку, которую собиралась взять с собою в самолет, вызвала такси и отправилась в аэропорт.

После того как стюардесса в форме «Панам» угостила ее кофе, она вытащила книжку из сумки и раскрыла ее на странице, где давалась краткая биографическая справка об авторе. Эстабрукс получал стипендию имени Родса, в 1926 году в Гарварде ему дали докторскую степень по психологии образования, был профессором психологии Колгэйтского университета, специализировался на отклоняющейся от нормы и промышленной психологии. Книга, которую Кэйхилл держала в руках, написана в 1943 году, а в 1957-м она переработана и дополнена.

Первые несколько страниц содержали описание проходившего в Дании судебного процесса по обвинению в убийстве: один человек загипнотизировал другого, с тем чтобы тот совершил убийство. Главный государственный свидетель, доктор П. Й. Райтер, авторитет в области гипноза, заявил, что любой человек способен на любое деяние, находясь под гипнозом.

Кэйхилл бегло пробежала текст дальше, пока не добралась до шестнадцатой страницы, где Эстабрукс писал об использовании гипноза как современного средства ведения войны. Она внимательно вчиталась в его рассуждения.