Она забилась в истерике и принялась хлопать себя по щекам. Его глаза наполнились слезами, он протянул вперед кровоточащую руку.

– Сделай что-нибудь!

Ева выступила вперед, схватила его раненую руку, вывернула ее ладонью к себе и осмотрела порез.

– Тащите сюда полотенце, воды, антисептик и бинты. Это всего лишь царапина, не стоит из-за такой ерунды вызывать «Скорую».

– Но его руки, его прекрасные руки! Кармайкл – артист!

– Ну да, он артист с порезом на ладони. Ничего страшного. Пибоди! Носовой платок есть? – Здесь, лейтенант.

Взяв платок, Ева забинтовала порез. Ли тем временем бросилась вон из комнаты. Наверное, звать на помощь пластического хирурга.

– Сядьте, Кармайкл. Повторяю, это всего лишь царапина.

– Вы не имеете права, не имеете никакого права врываться в мой дом и расстраивать меня таким ужасным образом! Это недостойно! Вы не имеете права нарушать мое душевное равновесие, угрожать мне!

– Не помню, чтобы я вам угрожала, а память у меня хорошая, особенно на такие вещи. Офицер Пибоди, я угрожала мистеру Смиту?

– Нет, лейтенант, не угрожали.

– Думаете, если я живу в довольстве, люблю покой и красоту, мне неизвестны более темные стороны жизни? – Теперь его зубы оскалились, он прижал пораненную руку к сердцу. – Вы собираетесь вымогать у меня деньги, плату за молчание о том, что вас совершенно не касается. Женщины вроде вас всегда хотят, чтобы им заплатили.

– Женщины вроде меня?

– Такие, как вы, думают, что они лучше мужчин. Вы используете ваши чары, секс, чтобы взять власть над мужчинами, выжать из них все соки. Все вы просто животные. Суки и гадины. Вас бы стоило…

– Вот с этого места поподробнее, пожалуйста. Что с нами стоило бы сделать? – спросила Ева, когда он умолк на полуслове, стараясь овладеть собой. – Убить нас, замучить, заставить заплатить за все?

– Я ничего такого не говорил!

Он вновь рухнул в кресло, придерживая руку за запястье и укачивая ее как младенца.

Вернулась Ли с пушистым белым полотенцем, бутылкой воды и запасом бинтов, которого с лихвой хватило бы на перевязку целого эскадрона после кровавой битвы.

– Пусть моя помощница об этом позаботится, – посоветовала Кармайклу Ева. – Эта ваша истеричка все испортит и причинит вам гораздо больше боли.

Смит коротко кивнул и отвернулся, чтобы не смотреть на Пибоди и на кровь.

– Ли, уйди, прошу тебя. Закрой дверь.

– Но, Кармайкл…

– Я хочу, чтоб ты ушла.

Она заморгала, расслышав жесткие нотки в его голосе, и выбежала из комнаты.

– Как вы узнали о… о ней? – спросил он Еву.

– Это моя работа – узнавать то, что нужно.

– Поймите, это может меня погубить. Моя публика не желает знать… Моим поклонникам не нужны неприглядные подробности. Они приходят ко мне ради красоты, романтической фантазии, а не ради безобразной действительности.

– Меня не интересуют ваши поклонники, и я не собираюсь придавать гласности какую бы то ни было информацию, если только это не в интересах следствия. Я вам уже говорила, мне не нужна шумиха.

– Она всем нужна, – бросил он в ответ.

– Думайте, что хотите, я здесь не по этому поводу. Ваша мать была лицензированной проституткой. Она жестоко обращалась с вами.

– Да.

– Вы оказываете ей финансовую поддержку.

– Пока эта сторона дела в порядке, она держится от меня подальше, не вмешивается в мою жизнь. Она не настолько глупа, чтобы не понять: если она высунется, продаст свою историю журналистам, ей, конечно, обломится кое-какой гонорар, но курицу, несущую золотые яйца, она зарежет. Если мой доход пострадает, она тоже останется на мели. Я ей все это объяснил очень подробно еще до первой выплаты.

– У вас с матерью враждебные отношения?

– У нас нет никаких отношений. Я предпочитаю вообще о ней не думать. Это создает дисбаланс.

– Джейси Вутон была лицензированной проституткой.

– Кто?

– Вутон. Женщина, убитая в китайском квартале.

– Это не имеет никакого отношения ко мне. – Несколько успокоившись, Смит отмахнулся здоровой рукой. – Я тоже предпочитаю не думать о темных сторонах жизни.

– В воскресенье была убита еще одна женщина. Мать взрослого сына.

В этот момент он бросил на нее взгляд, в котором явственно читался страх.

– Это опять-таки не имеет никакого отношения ко мне. Я был жертвой насилия, но я выжил. Я хочу положить конец насилию, а не продолжать его.

– Жертвы насилия часто сами обращаются к насилию. Дети, терпевшие побои в детстве, вырастая, начинают бить тех, кто слабее. Одни убийцами рождаются, другие ими становятся. Женщина причинила вам боль. Эта женщина имела власть над вами, вам приходилось ей подчиняться. Она годами причиняла вам боль, а вы были бессильны помешать ей. Как же заставить ее заплатить за эту боль, за унижение, за все те годы, что вы прожили в страхе?

– Никак! Она никогда не заплатит. Такие, как она, никогда не платят. Она побеждает снова и снова. Она побеждает всякий раз, как я посылаю ей деньги. – Теперь по его щекам потекли слезы. – Она побеждает, потому что вы врываетесь сюда и напоминаете мне о ней. Моя жизнь – не иллюзия, это реальность, которую я создал сам. Я ее сотворил. И я не позволю вам врываться в мою жизнь и разрушать ее, забрасывать ее грязью.

В душе у Евы шевельнулось сочувствие. Те же слова, наполненные искренней страстью, могла бы произнести она сама.

– У вас есть дом здесь и еще один в Лондоне.

– Да, да, да! И что с того? – Он дернул рукой и поморщился, когда Пибоди отпустила его руку. Его взгляд упал на окровавленное полотенце, лицо побелело как мел. – Уходите! Ну почему вы не можете просто уйти?

– Скажите мне: где вы были в воскресенье утром?

– Не помню. Разве я могу все помнить? У меня для этого есть люди, они заботятся обо мне. Я имею на это право. Я дарю наслаждение. Я заслуживаю награды.

– Воскресным утром, Кармайкл. С восьми до полудня.

– Здесь. Я был здесь. Спал, предавался медитации, выводил токсины из организма. Я не выношу стрессов. Мне нужен покой.

– Вы были один?

– Я никогда не бываю один. Она прячется в каждом шкафу, под каждой кроватью, за дверью в соседнюю комнату. Притаится и ждет, чтобы меня ударить. Я от нее запираюсь, но она все равно ждет.

Еве больно было на него смотреть. Она его прекрасно понимала. Как никто на свете.

– Вы покидали дом воскресным утром?

– Я не помню.

– Вы знали Лоис Грегг?

– Я знаю многих людей. Многих женщин. Они меня любят. Женщины любят меня, потому что я безупречен. Потому что я им не угрожаю. Потому что они не знают, что я вижу их насквозь. Знаю, какие они на самом деле.

– Вы убили Лоис Грегг?

– Мне больше нечего вам сказать. Я приглашу своих адвокатов. Я хочу, чтобы вы покинули мой дом. Ли! – Смит поднялся, пошатываясь, убрав пораненную руку за спину, и опасливо отступил подальше от запачканного кровью полотенца. – Ли, прогони их, – приказал он, когда она вновь появилась в комнате. – Пусть они уйдут. Мне надо прилечь. Мне плохо. Мне нужен покой.

– Вот так, вот так. – Ласково приговаривая, Ли обхватила его за талию. – Я обо всем позабочусь, не беспокойся. Бедный мой мальчик! Успокойся. – Уводя Смита из комнаты, она бросила свирепый взгляд через плечо.

– Чтоб вас тут не было, когда я вернусь. Если вы не уберетесь, все доложу вашему начальнику.

Она опять заворковала, обращаясь к Смиту, и вскоре ее голос затих вдали. Ева поджала губы.

– У этого парня серьезные проблемы, – заметила Пибоди.

– И не говори. Он, видимо, думает, что может с ними справиться при помощи медитаций, травяных настоев и отупляющей музыки. – Ева пожала плечами. – Может, все это и вправду помогает. Он не выносит вида крови, – добавила она, изучая полотенце. – Ему стало дурно при виде крови. Трудно сотворить такое с двумя женщинами, если не выносишь вида крови. А с другой стороны, может, на него так действует только его собственная кровь? – Ева проверила время, когда они вышли из дома. – Быстро же мы здесь управились. Теперь у нас образовалось «окно».