Стремительные ракетные катера уже нетерпеливо-сердито рычали дизелями, обдавая бетонную стенку сизой вонью соляра. Возле ноль-девятого стоял Тутаринов, подгоняя Сергея резкими жестами: «Давай, скорей!»

— Поспел! Сигай на катер: «Абакан» на работе, тебя забросят на него.

Испросив у головного «добро», ноль-девятый просигналил мателоту и вышел из походного ордера. Взревев двигателями, рванул к «Абакану».

Едва ступив на палубу родного корабля, Сергей увидел Голодова, а рядом с ним — Шнейдера!

— Видим, что прибыл, — добродушно прервал доклад Сергея мичман. — Весь корабль любовался твоим шикарным прибытием: адмирал, да и только!.. Вот, — указал на Шнейдера, — наш новый командир третьего отделения. Вместо Шлунка. Да вы же знакомы давно.

Улыбаясь, херсонец подтвердил:

— Давно. Связаны, так сказать, крепкой и нежной дружбой. Здравствуй, Сергей!

— Здравствуй. С прибытием... — пробормотал Сергей и поспешил доложиться вахтенному офицеру.

Значит, херсонец стал не только сослуживцем, но и соседом по койке в их старшинской каюте. «Только этого и не хватало для полного счастья!» — с усмешкой подумал Сергей.

Так началась их совместная служба.

Пауль вернулся в Балтиморск злым и раздосадованным. Оскар сделал вид, что не заметил этого.

— Ну-с, как съездилось в столь любимую и памятную вам Белоруссию? Как принял вас Минск?

— Великолепный город, черт бы его побрал. Шикарные магазины, торговля богатая...

— Вы ездили «Гастрономы» ревизовать? Я что-то запамятовал.

— Вроде того получилось... — Пауль хмуро помолчал. — В общем, соорудил я превосходный портативный газорезный аппарат. И что же?..

— Что же?

— Украли! Уже в поезде. Сперли самым наглым образом! Вышел в туалет, вернулся — чемоданчика как не бывало! Это в храме-то коммунизма!

— Действительно. Я просто не представляю, как вы переживете такую медлительность коммунистического воспитания народов СССР!

— Перестаньте паясничать. Нет, Оскар, низшая раса так и останется низшей, сколько ее ни...

— Но-но, коллега! Не забывайте, что я тоже принадлежу к ней. И здесь все же моя родина.

— Что-о? Бросьте, «патриот», не смешите. Ваша родина — в паспорте без подданства и чековой книжке.

— Тоже неплохо: всегда у сердца! Однако — к делу. С аппаратом пока потерпим. Сейчас важнее, чтобы вы экстренно повидались снова с резидентом.

— Почему?

«Да потому, что хотя вы оба и зубры, но я вас оставлю в дураках! Наступило мое время!» — подумал Оскар и ответил с язвинкой:

— Потому, что я не удостоен явки к нему, это ваша привилегия. И еще потому, что этот Марс безусловно располагает немалыми финансами, на которых сидит, как собака на сене. А разве вам не досадно это? Мне досадно...

— Оскар, давайте действительно к делу. Вам, вижу, что-то удалось без меня. Что? Неужели смотритель?

Оскар выглянул из кабинета — не пришла ли Алиса? — вернулся, ответил:

— Нет. Вы же сами убедились: кремень с партбилетом. Сейф возьмет водолаз.

— Вот как? Это великолепно! Просто здорово! Как вам удалось?

— Вам детали важны или результат?

— Вы правы. Каковы его условия?

— Это деловой вопрос. Десять тысяч и загранпаспорт с визой.

— Только-то? Это даже сверхскромно.

— В его глазах это состояние!.. Я тоже считаю эту сумму мизерной. Поэтому мы увеличим ее. А то даже неловко перед Марсом, несолидно.

— Увеличим? Зачем? Я что-то не понимаю...

— Стареете. В успехе нашей операции больше всех заинтересован сам Марс. И если вы втолкуете ему, что я ничего уже сделать не смогу и водолаз — его единственный шанс, он все отдаст. А сколько запросил водолаз, он же не знает!.. Себе я назначаю двадцать тысяч. Сколько вы еще накинете для себя — дело ваше.

— Однако! Да вы просто акула, Оскар! — усмехнулся Пауль.

— Отнюдь. Акула рвет добычу только себе, а я равно забочусь и о своем товарище.

— Очень заботитесь. Пароль-то — у меня! — отыгрался Пауль.

— Впрочем, если вам не важна дотация в какие-то там десятки тысяч, вы вольны отказаться от своей доли.

— Ну, зачем же... Так что́ надо доставить, конкретно?

— Оформленный паспорт без фотографии. Переводную пленку с печатью, чтобы поставить потом на фотографию. Ну, и чеки на предъявителя в швейцарский или другой банк. Все. Вечерний самолет через четыре часа.

Пауль ушел.

Оставшись один, Оскар развалился в кресле посмеиваясь. Никакого водолаза у него на прицеле не было, разумеется. Паспорт требовался ему самому: он намерился разыграть свой вариант эндшпиля. «Итак, первый шах хотя и не объявлен, но сделан. Пауль согласился и выжмет из Федотова требуемое — это он умеет. Стало быть, я должен решительно действовать, чтобы к возвращению Пауля у меня все было готово. А если самому добыть документы и доставить их — перевод в высшую категорию обеспечен: генерал ценит ловких, находчивых и решительных!..»

Подремывая в кресле самолета, Пауль тоже размышлял. «Вырос волчонок, заматерел. И школа сказывается, хватка бульдожья, и умишком бог не обнес... Ну да ничего, не с такими справлялись! Деньги ладно, бери, черт с тобой. А уж паспорт получит из моих рук только сам водолаз! И фотографию его я своими руками наклею и припечатаю. Только так!» — мудро парировал он, не предполагая еще, что Марс тоже сделает ход конем: деньги даст, а паспорт только покажет и придержит у себя, пока ему не предъявят доказательства выполнения задания, то есть документов из сейфа «Флинка».

Все трое стоили один другого.

Сегодня «Абакан» остался на ночь на «точке». Уже близко к закату Юнга пулей вылетел на полубак и, задрав голову, залился озорным лаем.

Описав круг, гидроплан приводнился близ «Абакана». Боцман Трофимыч опустил шлюпку и доставил на борт двоих — высокого ладного капитана первого ранга и бодрого, но совершенно седого мужчину в штатском. Ожидавший гостей у трапа Ладога представился.

— Запорожец Дмитрий Васильевич, — опустив свое звание, попросту назвался офицер. — Здравствуйте, Иван Иванович. Знакомьтесь: наш консультант Тихон Тарасович.

Обменявшись рукопожатиями, Ладога увел гостей в свою каюту.

Недолго поговорив там с хозяином, гости вяло поужинали и тотчас легли спать в отведенной им каюте.

Вскоре жизнь на корабле затихла, и только монотонная молотьба «вспомогачей» в его утробе нарушала тишину.

Перед тем как лечь, Ладога еще раз перечитал допуск консультанта, поморщился и позвонил вахтенному начальнику.

— Гладышев? Это я... Если Голодов еще не спит, пусть придет ко мне. Только, пожалуйста, сходите сами, а то посыльный непременно разбудит.

Не прошло и трех минут — мичман явился.

— Садись, — сказал Ладога. — Извини, что тормошу после отбоя...

— Пустяки, Иван Иванович, я еще и не думал ложиться.

— А вот это напрасно, распорядок надо чтить... Скажи, как на твой проницательный взгляд: этот седой инженер — водолаз?

— Штатский-то? Не похоже. Скорее, лектор какой-нибудь.

— Вот и обмишурился. Водолаз. Только давний уже. И потому необходимо его...

— Подстраховать?

— Особенно! Ты сам пойдешь с ним на грунт. И если там хоть чуть заметишь слабину его — сразу сигналь мне. Сразу!

— Понял. Если что, я стану о фонаре травить. Можно так?

— Давай.

Утром после подъема флага все занялись своими делами по распорядку, а Юнга отправился в обход своих владений. Пес уже совершенно освоился, прижился и радовал моряков своей редкой смышленостью и веселым нравом. Точно знал распорядок дня, отлично понимал все сигналы и команды и, что особенно ценилось, тонко чувствовал, как себя вести в каждой конкретной ситуации. Например, при торжественном подъеме флага и других церемониалах присутствовал обязательно, но — в сторонке, а при обычных построениях команды — мчался и занимал место последнего на левом фланге. По сигналу аврала или учебно-боевой тревоги бежал к себе и сидел, чтобы никому не мешать. Кстати, в людях Юнга разбирался тоже исключительно. Как и везде, на «Абакане» тоже нашлись два-три человека, недолюбливавшие собак. И хотя они не обижали Юнгу — да и попробуй обидь! — пес обходил их, не удостаивая своим вниманием. С остальными же был весело дружен, а Сафонова просто обожал, сразу признав новым хозяином.