На кухне уютно пахло свежезаваренным кофе, но было сумрачно, и Адам включил свет.

— Садись, я сейчас налью, — сказала Лили.

— Нет. — Он загородил ей дорогу, но по-прежнему не касался ее. — Ты садись, я сам все сделаю.

— Ты сердишься? — спросила Лили, ненавидя себя за страх, прозвучавший в ее голосе. Почему она так боится мужчин? Даже этого, который ничего плохого ей не сделает. — Извини…

— За что? — выкрикнул Адам, не в силах сдержаться. Лили попятилась.

— Какого черта ты все время извиняешься? За что?

— За то, что я тебе ничего не рассказывала.

— Ты и не обязана была мне что-либо рассказывать.

Он с силой захлопнул дверцу шкафа и заметил, что Лили вжала I голову в плечи.

— Перестань ты всего пугаться!

Он закрыл глаза, несколько раз глубоко вздохнул.

— Не нужно меня бояться, Лили. Я скорее отрублю себе руку, чем ударю тебя.

— Я знаю. — У нее на глазах выступили слезы, и Лили отчаянно заморгала. — Сердцем я это знаю. Но что делать с мозгом? Я стольким тебе обязана… — Она подошла к круглому кухонному столу, на котором в простой белой вазе лежали румяные яблоки. — Я должна была быть с тобой откровенной. Ведь ты мой друг, мой якорь. С тех пор, как я поселилась здесь, ты стал самым важным человеком в моей жизни.

— Ты мне ничем не обязана, — устало сказал Адам. — За дружбу не платят.

— Я знаю, ты ко мне неравнодушен. — Она судорожно вздохнула, и Адам медленно повернулся к ней. — Сначала я думала, что это… ну, как обычно бывает с мужчинами.

Лили нервно провела рукой по волосам, подтянула джинсы.

— Но ты никогда не навязывался мне, никогда не приставал, не пытался воспользоваться моей зависимостью. Ты не представляешь, как это ужасно — уступать мужчине только потому, что не хочешь его обидеть. Это унизительно… Я должна многое тебе рассказать.

Она не могла смотреть ему в глаза и отвернулась.

— Начну с Джесса. Можно я пока буду готовить завтрак? Адам застыл с чашкой в руке:

— Что-что?

— Мне будет легче говорить, если я что-то делаю. Иначе у меня слова застрянут в горле.

Адам поставил чашку, сел за стол. Если ей так удобней — пусть.

— В холодильнике бекон и яйца.

Она шумно вздохнула.

— Хорошо.

Налила ему кофе, по-прежнему не глядя в глаза.

— Кое-что я тебе рассказывала. Про то, как работала учительницей. Понимаешь, я никогда не была такой умной и способной, как моя мать. Она просто поразительная женщина. Такая сильная, полная жизни. Мне было лет двенадцать, когда я впервые увидела ее плачущей. Она рассказывала подруге о моем отце. Как раз перед этим мать познакомилась с моим будущим отчимом и очень боялась, что из этого ничего не получится. Она говорила подруге, что предпочитает быть одна, не хочет снова раскрываться перед мужчиной. Еще она рассказывала, как отец выгнал ее из дома, хотя она его очень любила. Он выставил ее за дверь, потому что она не смогла родить ему сына.

Адам молчал. Лили переворачивала на сковородке шипящие кусочки бекона.

— И я поняла, что мать стала несчастной из-за меня.

— Какая чушь. Виноват во всем только Джек Мэрси. — Сердцем я это знаю, — улыбнулась Лили. — Но что делать с головой? В общем, этот разговор я не забыла. Два года спустя мать все-таки вышла замуж. Они с отчимом очень счастливы. Он замечательный человек. Со мной, правда, он был строг. Не жесток, а именно строг. И все время держал дистанцию. Понимаешь, он любил мать, а не меня. Я досталась ему в качестве нагрузки. Он желал мне добра, заботился обо мне, но между нами не было добрых, родственных отношений. Для этого я была уже слишком большой.

— И ты, должно быть, очень тосковала по отцовской ласке.

— «Тосковала» — не то слово. — Она взбивала яйца в миске. — Потом я наслушалась от психоаналитиков, в чем суть моей проблемы. У меня никогда не было хороших, доверительных отношений с мужчиной. В детстве я не чувствовала, что нужна мужчине — сначала отцу, потом отчиму. Поэтому в школе я была очень застенчивой, особенно с мальчиками. На свидания почти не ходила, все время только училась, училась.

Она улыбнулась чуть менее скованно, натирая сыр.

— Я была ужасно серьезная. И совсем непохожая на мать. Меня интересовали только факты и цифры. Правда, я легко находила общий язык с детьми, поэтому и стала учительницей. Мне было двадцать два года, когда я познакомилась с Джессом. Это произошло в кафе, недалеко от моего дома. Первый месяц самостоятельной жизни, я только что сняла квартиру. Джесс был такой обаятельный, такой красивый. А главное — он очень мной интересовался. Я была потрясена.

Автоматическим жестом Лили посолила и поперчила яичницу.

— В общем, он меня, как говорится, «снял». Это было для меня чем-то совершенно новым, небывалым. В тот же вечер мы отправились в кино. Потом он стал заходить за мной после уроков. Дарил цветы, подарки. Джесс работал механиком и в два счета починил драндулет, на котором я тогда ездила.

— И ты в него влюбилась, — подсказал Адам.

— Да, до безумия. Я совсем не знала этого человека, но мне и в голову не приходило, что это необходимо. Уже потом выяснилось, что он все мне наврал — про свою семью, про прошлое, про работу. Гораздо позже я узнала, что его мать находится в психиатрической лечебнице. В детстве она избивала его, пьянствовала, употребляла наркотики. По этой части он пошел в матушку, но это выяснилось лишь после того, как мы поженились. Когда он ударил меня в первый раз…

Она не договорила и откашлялась. Стало тихо, лишь масло потрескивало на сковородке.

— Это произошло через месяц после свадьбы. У одной моей подруги, тоже учительницы, был день рождения, и мы договорились отметить его в клубе. Был там такой дурацкий клуб, где мужчины танцевали на сцене, изображали стриптиз, а женщины совали им долларовые бумажки. Ничего особенного, просто глупая забава и все. Джесс относился к этому так же. Но когда он увидел, как я прихорашиваюсь, подкрашиваюсь, наряжаюсь, с ним что-то произошло. Внезапно он схватил мою сумочку, выпотрошил ее, разорвал мои водительские права. Я была в ужасе, разозлилась, толкнула его, и тогда он сбил меня с ног, навалился, стал осыпать пощечинами, обзывать всякими словами. А потом сорвал платье и изнасиловал меня.

Она сама себе поражалась — руки совсем не дрожали.

— Потом он разрыдался, как ребенок. Весь сотрясался от рыданий. — Лили вздохнула. Она так и видела перед собой ту сцену. — Джесс служил в морской пехоте, очень гордился своей дисциплинированностью и силой. Ты не представляешь, что это такое — видеть сильного человека рыдающим. Я была потрясена, подавлена, растерянна.

Адам подумал: сила — это вовсе не бицепсы и не военная форма. Понимает ли это Лили?

— Он умолял о прощении, — продолжала она. — Сказал, что сошел с ума от ревности. Представил себе, как на меня будут пялиться другие мужчины. Еще он рассказал, что мать бросила их с отцом, когда он был еще ребенком. Сбежала с другим мужчиной. Раньше он говорил, что мать умерла. На самом деле он опять соврал, но я ему поверила. И простила. — Быть честной до конца оказалось совсем не просто, но Лили хотела рассказать все как есть. — Да, Адам, я простила его, потому что почувствовала себя сильной. И еще я решила, что если он до такой степени утратил власть над собой, значит, он меня по-настоящему любит. Дальше все шло по замкнутому кругу. В следующий раз он поднял на меня руку через два месяца.

Она медленно, тщательно помешивала яичницу.

— Теперь уже неважно, из-за чего это произошло. История повторялась снова и снова, а я все никак не могла уразуметь, что часть вины лежит на мне самой. Джесс начал пить, его выгнали с работы, он бил меня все чаще и чаще. Ой, я забыла про тост, — как ни в чем не бывало произнесла она и направилась к хлебнице.

— Лили!

Она лишь покачала головой:

— Потом он убедил меня, что во всем виновата только я. Я — и больше никто. Я была недостаточно умной, недостаточно сексуальной, недостаточно тихой, недостаточно громкой. И так далее. Так продолжалось больше года. Дважды я попадала в больницу. Врала там, что неудачно упала. А однажды посмотрела на себя в зеркало и словно увидела себя со стороны. Ведь друзья уже давно говорили мне, как я изменилась, хотели помочь. Я увидела синяки, затравленный взгляд, выпирающие кости. Она аккуратно перевернула яичницу.