Литмир - Электронная Библиотека

Прошло три дня. Следы девушки потерялись. Работа успокаивала, притупилась обида. Вечером в дверь застучали. В клубах жидкого пара пришла измождённая женщина с обмороженной чёрной щекой и с мальчиком. Лет пяти. Из валеночных дыр торчали соломенные усы.

— Мы станем с вами жить, — Кашляя, проговорила она, блестя голодными глазами.

— Живите, — эхом отозвался Иван, добывая из печи горшок с просяной кашей.

Утром приходили за самоварами, приносили продукты. Иван отдавал их женщине. Она неумело затопила печь, пыталась сварить галушки, пожарить сало в принесённой от соседей щербатой сковороде. Чагин весь день провёл в каком-то непонятном состоянии. Его будто снова контузило. Сознание мутилось и тонуло в глубоком тоннеле, из которого нет выхода. Он мёрз у воротец, смотрел на сверкающий, как рафинад, снег, курил и думал обо всём сразу и не о чём конкретно.

Женщина с мальчиком рано забрались на печь, а Иван пытался записать впечатления. Керосин быстро кончился, а керосинового бидончика не мог найти. Он думал о Кате, как о человеке прекрасном и понимающем. Груша не хотела переделывать себя, не хотела понять для чего строится новая жизнь, для чего погибли его товарищи, победившие тех, кто хотел возвратить царские порядки, которые привычны им и понятны. А кто воевал за новое, были отчаянней и смелей. Они приближали это своё новое, намереваясь разрушить мир насилья. Это была очень значимая идея, хотя и не совсем понятная, но в неё верили беззаветно. Поэтому и победили. Невозможно переубедить русского человека, если он чего-то страстно захочет.

Ночью пришла обмороженная тётка. Она плакала и целовала руки, благодаря за доброе отношение.

— Нет у меня ничего, чем бы я смогла вам отплатить за то, что вы спасли нас от голода. Мы ходили в куски. Паспорт я свой выбросила, когда бежала из Уфы. Лежала в госпитале, работала на телеграфе в штабе 1-й армии. …Мне сказали, что вы офицер.

— Да. — вздохнул Иван, откидывая одеяло. — Командир роты. Только из 4-й армии, 25-й дивизии. Иван Чагин.

Женщину неведомая сила скинула с дивана. Она стояла у голого стола, незная, что ей делать. Иван хотел рассмеяться, но не мог.

— Почему не пошли со всеми?

— Поняла, что союзники не хотят нашей победы. Они вредили, помогая вам. Не открыто. Стало ясно, что победа будет за ними, за интервентами; за чехами, за американцами, французами, за англичанами. Александр Васильевич тоже понимал, что война со своим народом проиграна. Не хотел воевать.

— С кем же мы тогда воевали? — удивился Иван. — Что стоите. Ложитесь. Пол холодный.

— Можно было победить. Не хотели слушать Верховного. Каждый генералишко мнил себя Наполеоном, хотел первым въехать в Москву. Неразбериха и разобщённость. Огромные потери. Мальчика я подобрала. Он тоже был ранен. Но он не знал, где его фронт. Он воевал за свою маленькую жизнь. …Вы пошутили?

— Пошутил. Потрогайте мою голову. Раз я без рог, значит, не красный. У красных рога. У всех. Голову мыть очень неудобно. Поэтому и пошили им шлемы, чтобы не так видно были…

— Это глупости. — усмехнулась женщина, обнимая его. — Не бойтесь. Я имела покровителей в штабе. Блюла себя. При мне всегда бритва. Чиста перед вами и перед родиной. …Ушла воевать гимназисткой. Я не могу ошибиться. Вы воспитанный человек, умный и вежливый.

Чагин удивился, пытаясь понять женщину, которая считает, если красный, то людоед. Спросил иронично и зло:

— Если коммунист, значит, грубый, невежественный, ест людей без соли? Кто же вам такое сказал?

— Общепризнанное мнение, — потерянно сказала женщина.

— Клянусь вам, я не съел ни одного ребёнка, умею читать, говорю на французски, понимаю английский и польский. Сдавали латынь, математику. Мог на рояле Лунную сонату до конца сыграть. Давно не музицировал. Готовился в институт. Знаете, Стелла, за мной грех. Утром умываюсь. Зубы перестал чистить после съедения детишек. …А что вы так? Не обижайтесь. Наслушались глупостей. Сколько вам лет? Вы младше меня. …Прощаю. О нас и не такое распускали. Вы-то почему поверили гадостям? Образованная девушка и даже симпатичная, хотя и помороженная в путешествиях. Давайте спать. Диспут продолжим с утра. Только не убегайте ночью. Не стану кушать вашего мальчика. Подошью валенки. У меня есть материал и некоторое умение. Научили эти дядьки с красными рогами.

— Простите. …Пожалуйста. Честное слово. Не подумала. Я — пойду. — сказала виновато женщина.

— По вашим понятиями я должен на вас накинуться, за косы тащить в сарай. Такая плата не подходит. Война кончилась. Не считайте меня своим врагом. Хорошо? Вы спасаете ребёнка. Я помогу вам. Мы же люди. Попробуйте забыть войну… И у меня не получается…

Утром Чагин растопил печь, навощил дратву. Сделал шило из гвоздя и взялся за валенки. Когда печь разогрелась, начал замешивать на молоке тесто. На сковородке зашептались подрумяненные кусочки сала, Иван положил сверху раскатанный пласт теста и придавил большой деревянной ложкой.

— Так моя бабушка делала, — сказала радостно Стелла. — Все мои умерли от тифа. Давайте я стану печь. А вы подшивайте…

— В горшке варится мясо. Почистите картофель, порежете, капусту, свёклу. Будет у нас борщ…Это меня тётя учила. Яйца сварите мальчику в этой жестянке. Проснулся наш человек будущего. Вспомнит ли он это утро. Мы с ним на горку пойдём, санки были в сарае.

— Нет. Я — сама. Вы уедете, а он привыкнет к вам. А расставаться будет нам тяжело. Мне сказали, что вы нэпман из бывших, намекнули, будто… Понимаю, что не останетесь.

Иван задумался. Его рука держала шило и подрагивала. Неожиданно сказал:

— Вы грамотная. Запишу вашу фамилию. Предложу открыть тут школу. Будете ликвидировать безграмотность населения — учить больших и маленьких людей. …Сможете? Отбросьте в сторону всё, что когда-то было. Забудьте. Служите своей родине. …Никто вас не расстреляет. Вы не сестра генерала Пепеляева. Ваши грехи малы. А его помиловали, а он командовал 1-й армией. Вы его знали?

Уезжая, отсыпал женщине в ящик из-под сала полмешка муки, разделил и крупы. Мальчик счастливыми глазами оглядывал Чагина, не по детски вздыхал. Секретарь волостного правления прочитав мандат, театрально поднял плечи.

— Надо школу восстанавливать. Была церковная. Сожгли. Идут ко мне читать письма. Целыми днями с писарем пишем ответы. Пусть будет и у нас школа. Директивы пришлите и план работы. Бумагу найдём, на паёк будем продукты собирать. Лишь бы приказ был с печатью. Я ж не против ученья детей. Библиотеку начнём собирать и комсомольцев припряжём в помощь ей. Просили они театру с постановками организовать. Никто ничего не понимает в этом. Раз человек знающий, пусть и театром ведает. Это очень хорошо…

Женщина молча кивала, теребя пуговицу старой душегрейки. Секретарь искоса смотрел в окно на кошеву, недоумённо мотал головой, всё ещё не понимая, кто сидит перед ним — лудильщик самоваров и котелков или представитель уездного комитета партии.

15

Чагин повесил в шкаф полушубок-борчатку, причесал перед большим зеркалом ржавый чубчик. Из-за двери редактора доносились неспокойные голоса. Два дня назад Иван возвратился из командировки, доложив Гребневу о том, что смог узнать о тех силах, которые недовольны новым порядком. Секретарь сопел, что-то записывал в тетрадку, смотрел в лицо Ивану с прищуром рысьих глаз и всё спрашивал, спрашивал насчёт тех, кого нужно арестовать, как врагов народа. Чагин не выдержал допроса, сказал, что в таком случае арестовать можно всех, начиная с секретарей волкомов и, кончая, придурковатыми побирушками.

— Ты не узнал, чей броневик?

— Нет. Явных врагов советской власти нет. Но много недовольных НЭПом из тех, кто воевал на фронтах. Они открыто выражают враждебность. Любой агитатор их легко может склонить на свою сторону. Нужно людям объяснять, что это не уход с позиции социализма, а вынужденная мера, чтобы победить разруху и голод. …Об этом я не говорил, так как не было полномочий.

21
{"b":"233125","o":1}