Не думаю, что все заграничные капиталы ленинской гвардии изъяли в пользу СССР. Но суммы валюты, фигурирующие в отчетах спецгруппы по изъятию, — очень внушительны. Фрагменты отчетов ксерокопированы и помещены в моей книге. Имеются в ней и фотокопии писем советских олигархов к хранителям их денег на Западе. Когда книга пойдет в продажу, я при свидетелях под расписку передам письма с отчетами на хранение в государственный архив. Пусть специалисты проведут экспертизу на подлинность документов, и пусть наши с тобой, мил друг Никола, коллеги-историки перетолковывают их — каждый на свой лад.

— Тихон Лукич, не смею вам не верить. Но если воровство некоторых подсудимых на процессах 1937–1938 годов было документально доказано, то почему никому из них не поставили в вину хищения через Коминтерн, Профинтерн и Наркомат внешней торговли?

— Однажды товарищ Сталин обронил фразу: "Логика обстоятельств выше логики намерений". Он сам всегда придерживался этого правила. И когда сотрудники его канцелярии в усадьбе на реке Москве обещали арестованным за возврат денег из-за границы помилование, то, считаю, они выражали искреннее намерение Сталина: проявивших благоразумие нет необходимости расстреливать. Но их судьбу предопределила логика обстоятельств. Возник страшной силы враг СССР — гитлеровская Германия. Чтоб мобилизовать дух страны перед грядущей внешней угрозой, надо было ей продемонстрировать: нет и не будет пощады врагам внутренним. Поэтому в канун войны ленинских гвардейцев выставили на судах исключительно как врагов, а не жуликов, и потому Сталину пришлось отказаться от намерения их помиловать.

— Внешняя угроза миновала. Наступил победный 1945-й. А документы о воровстве пламенных революционеров остались строго засекреченными. Чем это было вызвано?

— Опять-таки — логикой обстоятельств. Мы сломали хребет чуду-юду неимоверной мощи. Перед рейхом Гитлера дрожал весь мир. И наша Победа над ним породила небывалые симпатии к СССР и его идеям справедливости. Коминтерн Сталин распустил, денег зарубежным компартиям ни во время, ни после войны не давал, но их авторитет в разных странах рос и рос, ибо рос и рос авторитет великого Советского Союза. Мы бесплатно обретали на Западе союзников в лице крепнущих компартий. Рассекретить документы об аферах в Коминтерне и Профинтерне — значило бы подложить свинью западным коммунистам. А нашей стране этого совсем не надо было…

В наш с Тихоном Лукичем разговор влезла Вера:

— Прекрасное французское вино 1945 года выдыхается. Пора выпить. У меня тост: кто историю не изучает, того история проучает. За вас, мои историки.

Мы втроем содвинули разом фужеры.

Употребив старое вино и свежий салат, я обратился к Тихону Лукичу:

— Вы назвали Хрущева и Брежнева троцкистами. Но они трубадура мировой коммунистической революции Троцкого не реабилитировали и его 4-й Интернационал не реанимировали. За что ж вы им троцкизм шьете?

— Мыслили они догмами Троцкого, следовали им и тем страшный вред стране нанесли. Особенно мы пострадали от того, что они сталинизм в международных делах подменили троцкизмом. Ты можешь сформулировать суть внешней политики СССР при Сталине?

— Боюсь, нет.

— Послушай тогда меня.

Осенью 1944-го наши танковые части вышли на южную границу Болгарии и их командующий Ротмистров позвонил в Ставку Верховного Главнокомандующего: "Товарищ Сталин, я в броске от исконной столицы православия — Константинополя. Позвольте сделать подарок русским верующим людям?" Сталин ответил: "Дух витает где хочет. Москва давно — Третий Рим. Нам нет смысла враждовать с турками ни за православные святыни, ни даже за проливы Черного моря". На следующий день Ротмистров опять позвонил в Ставку: "Товарищ Сталин, я провел разведку — Константинополь не готов к обороне". Сталин разгневался: "Если вы еще раз поднимете эту тему, то будете понижены в звании и должности".

Зимой 1945-го в Ливадийском дворце в Ялте Черчилль заговорил о входившей некогда в Российскую империю Финляндии — не намерен ли мистер Сталин добиваться включения ее в состав империи Советской. Сталин сказал: "Амбициозным финнам трудно ужиться в многонациональной семье наших дружных народов. Мы забрали у них часть необходимых нам земель накануне войны с Германией, и пусть финны теперь живут своим умом-разумом".

Летом 1945-го Сталину доложили: греческие коммунисты подняли восстание, поможем мы им деньгами и оружием — Эллада сделается социалистической республикой. Сталин отреагировал так: "Я люблю мифы Древней Эллады и не вижу перспектив социализма в современной Греции".

В конце 1947-го — начале 1948-го руководитель социалистической Югославии Тито стал отворачиваться от СССР и заигрывать с США и прочими странами капитала. Это вызвало раскол в правящей партии — в югославском Союзе коммунистов. Почти половина членов его ЦК склонялась к смещению Тито со всех постов — с помощью советских денег и войск. Разрешения на интервенцию Сталин не дал, молвив: "Маршал Тито со своей партизанской армией сковал в Югославии несколько гитлеровских дивизий, предназначенных к отправке на наш фронт. Его свержение нами будет морально не оправданным и потребует слишком много сил и средств".

Подчинить СССР финнов, турок, греков и народы Югославии Сталин мог. Но не подчинил. Потому, что их подчинение дорого бы стоило стране. А вот на очень недешевый разгром миллионной Квантунской армии Японии Сталин не поскупился. Великому Советскому Союзу необходим был великий Тихий океан — с южным Сахалином и Курилами, с огромными природными дарами и возможностью строить базы для надежной защиты наших границ на Востоке. Необходим был СССР и буфер безопасности на Западе. И Сталин отнял у Германии Кенигсберг с портом на Балтике, навязал деморализованным немцам в Берлине марионеточный социалистический режим и такие же режимы создал в государствах не буйных славян.

Внешняя политика Сталина — политика сугубо меркантильная. То есть — скрупулезно-расчетливая: все, что сулит больше ущерба, чем пользы, все, что не приносит нашему государству прямой выгоды, — нам не нужно. Так СССР выступал на международной арене до захвата Кремля Хрущевым — до того, как вместо сталинизма в советской внешней политике восторжествовал троцкизм.

Почему Сталин не поддержал восстание греческих коммунистов в 1945-м? Захватить и удержать власть они могли только при солидной материальной подпитке из нашей страны. А СССР за свои траты на идейно близкий ему режим в удаленной от него нищей Греции — что мог получить? Ничего. И именно поэтому в культурной Элладе с традициями справедливости Сталин не увидел перспектив социализма.

Хрущев же полез внедрять социализм к дикарям — в Африку, Азию и Латинскую Америку. Полез не с миссио- нерами-проповедниками, а с деньгами, техникой, продуктами. Выгоду СССР от громадных расходов на распространение троцкистских идей мировой коммунистической революции никто не подсчитывал. Обирая русских и другие народы, экономившие на всем и вся, Хрущев кормил и кормил дикие, якобы социалистические режимы за морями- океанами.

Брежнев не был одержимым троцкистом. Ему, в отличие от Хрущева, не снились ни построение коммунизма в СССР к 1980 году, ни сокрушение власти капитала в США и Западной Европе до конца XX века. Но поскольку он не страдал от избытка ума, то из плена сонма расплодившихся при Хрущеве агентов влияния Запада не выбрался. Троцкизм во внешней политике Советского Союза не только сохранился — укрепился. Колоссальные ресурсы, надобные на обустройство наших городов и сел, на модернизацию отечественного производства, уходили за тридевять земель на социализм-коммунизм в братские как бы по строю государства негров, арабов, азиатов. Добра им хрущевско-брежневская троцкистская власть отвалила в кредит — видимо-невидимо. А они как жили своими племенными укладами, так и живут и сотни миллиардов долларов долга никогда уже нам с тобой не вернут.

Племянница Тихона Лукича — старушка Катюша — принесла к нам в беседку в соснах три дымящиеся тарелки с грибным супом. Молча их расставила, разложила ложки и молча подалась обратно в дом. Тишину я нарушил: