— евреи ради личного благополучия всегда и любыми способами стремятся обжулить народное государство.

Огласка дела кремлевских медиков с выпячиванием в нем евреев и нехитро замаскированные антисемитские выпады в прессе по разным поводам в январе-феврале 1953го, по сути, легализовали ранее потаенную в стране неприязнь к еврейству. Открытая молва теперь превращала всех евреев-врачей в злодеев, остальных — в прохиндеев. И у еврейской общины в СССР появился повод опасаться не только преследований со стороны власти, но и погромов рядовыми гражданами иных национальностей.

Дискомфорт советские евреи уже ощущали везде, и как им было не думать о том, чтоб податься прочь из страны. А это значит, что операция "Чемодан — вокзал — Израиль" подходила к завершению. Оставалось лишь провести суд над врачами-вредителями, обнародовать их признания в преступных деяниях и намерениях, довести, таким образом, антисемитскую истерию до пика и приступить к организации массовой добровольной эмиграции евреев на Землю обетованную и, возможно, к родственникам в другие страны.

Во второй половине февраля 1953-го следователи Министерства госбезопасности отрапортовали о полной готовности дела врачей. Суд над ними планировали запустить в течение ближайшего месяца. То есть до середины марта. Тогда же советским дипломатам надлежало вступить в переговоры с лидерами мирового сионизма: мы обеспечиваем переезд советских евреев на историческую родину, вы их там привечаете и обустраиваете.

Итак, последняя стадия операции "Чемодан — вокзал — Израиль" должна было начаться в первый месяц весны

1953- го. Но не началась. Нежданно-негаданная смерть Сталина поставила крест и на этой последней стадии, и на всей операции в целом.

27 февраля 1953-го Сталин посетил репетицию в Большом театре. Следовательно, никакие недуги не мешали ему наслаждаться искусством. 28 февраля Сталин после сна долго гулял окрест дачи в Кунцево, затем поехал в Кремль и посмотрел там кино вместе с Булганиным, Берия, Маленковым и Хрущевым. После того все четверо получили от Сталина приглашение отобедать на его даче. Обед длился до четырех утра 1 марта. Проводив гостей и отпустив внутреннюю охрану на отдых, Сталин лег спать. И с того момента на ногах его больше никто не видал.

Сын Вождя, Василий Сталин, позвонил отцу по прямому проводу 1 марта около полуночи. Ему ответил охранник: "Товарищ Сталин не может подойти к телефону — он нездоров". Что случилось? Вчера еще отец был, как обычно, бодр и деятелен, на недомогание не жаловался и находился в добродушном настроении. И вдруг сегодня он нездоров — так нездоров, что не может взять трубку телефона.

В бессознательном состоянии Сталин пребывал пять дней. Дыхание его остановилось 5 марта в 21 час 50 минут. В дни угасания отца Василий Сталин стал заявлять: Вождя медленно действующим ядом отравили соратники за едой-питием в ночь с 28 февраля на 1 марта.

Официальное заключение патологоанатомов версию об отравлении не подтвердило. Но можно ли верить анатомам, за пером которых пристально следили наделенные огромной властью?

Причины смерти Сталина — тайна. Ну а если все-таки его отравили соратники, отравили в канун завершения операции "Чемодан — вокзал — Израиль", то двигало ли ими желание предотвратить эмиграцию советских евреев или они исходили из иных мотивов?

До вопросительного знака, завершавшего текст на последнем из данных мне листов, я дошел в одиночестве. Евгений Петрович и Потемкин все еще где-то шептались, и мне в сей момент ничего не оставалось, как захлопнуть папку с листами и вспомнить реплику из советского юмора:

— Токарь Сидоров, возвращаясь с женой с балета "Спартак", чувствовал себя неудовлетворенным: он никак не мог понять — кто выиграл на сцене и с каким счетом.

Подобное неудовлетворение и мной овладело. Я абсолютно не понимал — ну на фига Евгений Петрович, человек из бизнеса ельцинско-путинской поры, уже не один час грузит меня устными и письменными рассказами о полковнике эпохи Сталина — Тихоне Лукиче Щадове? Нет, рассказы эти были мне не скучны. Напротив — интересны. Но чего ради Евгений Петрович с трудами превеликими добыл информацию о деяниях полковника Щадова и зачем ее обрушил на меня?

С чувством токаря Сидорова я сидел минут пять. Сидел бы и больше — куда деваться. Но нужда подняла с насиженного места. Я вышел из кабинета в зал ресторана. Оглядел в нем столы и ни за одним из них Евгения Петровича с другом моим Серегой не обнаружил. Зато углядел роскошно отделанную лестницу вниз и по ней устремился — туда, где должны были быть комнаты для уединения.

Вернувшись из туалета в кабинет, я застал обоих сотрапезников на их стульях. Они уже не спиртное пили, а кофе — протрезвевший почти Серега вкушал его с удовольствием, не охмелевший ранее Евгений Петрович при- гублял чашку.

Мне кофе тоже был поставлен. Я приступил к потреблению слегка дымившейся черной жидкости, думая: как вопросить Евгения Петровича на предмет истребления моей неудовлетворенности? Но он первым завел со мной разговор, показав на закрытую мной недавно папку:

— Вам там все удалось прочитать?

— Конечно.

— Благодарю вас. Вы, надеюсь, уразумели из прочитанного, что смерть Сталина означала крах операции "Чемодан — вокзал — Израиль". Вы, полагаю, догадались, что крах этой операции не мог не повлиять на карьеру ее дирижера — сталинского особиста полковника Щадова. Ну и каково ваше предположение — где оказался товарищ Ща- дов Тихон Лукич в те дни, когда страна скорбела о кончине Вождя?

— Если бы мне выпало пребывать в мундире сталинского особиста Щадова, если бы все вами ему приписываемое было свершено мной, то, узнав, что на второй день после похорон Сталина выпущена на свободу Жемчужи- на-Молотова, я рванул бы в Министерство обороны с рапортом:

— Прошу меня, сотрудника сталинской канцелярии и армейского полковника в недалеком прошлом, зачислить вновь в Вооруженные силы и направить на службу в Забайкалье или на Дальний Восток.

— Извините, — глянул поверх чашки в мои глаза Евгений Петрович, — но вы совсем не оценили нашего с вами полковника. Не оценили как талантливого ученика Сталина — великого мастера закулисных интриг. Он, наш полковник, оставшись без Вождя, не только не помышлял куда-то драпать из политики, но и немедля влез во вновь разгоравшуюся политическую драку. Освобождение же Советской Эсфири — Полины Жемчужиной-Моло- товой — полковник Щадов не мог воспринять как сигнал тревоги лично для него. Не мог потому, что и помилование Жемчужиной, и закрытие уголовного дела на врачей- евреев он же, полковник Щадов, сам и инициировал. Каким образом и зачем?

Сталинскую операцию "Чемодан — вокзал — Израиль" способен был довести до конца только Сталин. Не стало Сталина с его безграничной властью и непререкаемым авторитетом в стране и в мире — не стало и возможности завершить успешную антисемитскую кампанию переселением советских евреев на Землю Обетованную.

Мысли о завершении этой операции наш полковник после 5 марта 1953-го в голове уже не держал. Теперь его всецело занимало лишь одно — кому с уходом Сталина достанется Кремль? Этот вопрос для нашего полковника был вопросом его жизни или смерти.

Он, полковник Щадов, с особого своего поста в сталинской канцелярии узрел истинные, не портретные лица претендентов на высшую власть. И если победит тот из них, кто захочет предстать перед народом в ином, чем при

Сталине, свете, то ему, Щадову, как нежелательному свидетелю, не уцелеть — ни в столице, ни в глухой провинции. Выжить он мог, только встроившись в команду такого нового руководителя страны, который не отречется от Сталина и сталинских идеалов. Так где же оказался наш полковник в дни прощания с Вождем?

Евгений Петрович поставил опустошенную им от кофе чашку на тарелочку и скрестил пальцы рук: