В трамвае — тишина. В такую рань никому не хочется говорить, каждый пребывает в глубине себя. Общественный транспорт — один из лучших аттракционов для путешествия по своим мысленным лабиринтам. Заходишь в салон — и выпадаешь из реальности на какое-то время.

И вот, упираясь своими железными рожками в городские сухожилия, проводящие электрический ток, трамвай тронулся с остановки, чтобы доставить в пункты назначения замёрзших утренних путников. Я один из них. Решил проведать отца. Он так и не пришел вчера домой. Это стало уже слишком частым явлением. До школы был ещё целый час, и я надеялся с ним поговорить. Я скучал по нему, хоть мне это и сложно было признать. Его уже давно не интересовала наша с мамой жизнь. Он почти не общался с нами. Как будто мы были разделены расстоянием в десятки, сотни километров, хоть и жили в одной квартире.

За большим окном трамвая огоньки домов, газетных киосков, магазинов, офисов неторопливо увеличивались в количестве. Скоро невидимые нити потащат из-за холодной линии горизонта оранжевый диск солнца. Однако в зиму от его лучей толку нет — холодно. Очень холодно. Трамвай лязгал о рельсы, и в моменты его приближения к следующим остановкам я каждый раз непроизвольно ёжился, глядя, как за окном мёрзнут люди, ожидая своего заветного транспорта-спасителя. Склонив голову и напрягшись в плечах, они подтанцовывали на месте.

В салоне было очень светло. Да и вообще, трамвай для меня являлся вагончиком света. В самую рань, когда ещё практически весь город дремлет, эти красно-оранжевые уличные поезда уже вовсю гремят своим весом об рельсы и пронизывают темноту небольшим потоком света, вселяющим тепло в сердца ожидающих пассажиров.

За окном рябил деревянный забор какого-то старого полуразрушенного домика, а за ним расстилалось открытое снежное поле. Деревья, точно скелетные кости, торчали из белой земли. Скоро трамвай въедет в другой район города, где и находилась обсерватория отца. Я мысленно продлевал расстояние — так не хотелось покидать своего тёплого места. Пригревшись, даже чуть не заснул. Часто заморгав, я тут же подавил сонный порыв — спать нельзя. Потом ещё в школу ехать.

Уже через пять минут я стоял на пустынной остановке. Вокруг никого. Трамвай, словно змея, уполз за ближайший поворот, и я остался один в глухом переулке. Жилых домов в этой округе было мало, да и те — развалившиеся деревянные бараки. Лишь старинное, но огромное четырёхэтажное здание заметно возвышалось за остановкой. Мне туда.

Пройдя мимо нашего старенького «Ниссана», я поднялся по лестнице к дверям астрономической обсерватории и, к своей радости, обнаружил, что они не заперты. Однако внутри было совершенно безлюдно. Ещё очень рано. Я сделал несколько шагов, которые отдались кратким эхом в тёмных уголках коридора. На четвёртом этаже я вошёл в просторный зал, обставленный разным оборудованием и телескопами.

А вот и он, мой отец: стоит и разглядывает какие-то бумаги, одетый в помятую домашнюю майку и офисные брюки. Он даже отрастил бороду по причине элементарного отсутствия времени и желания обратить на себя внимание.

В эту секунду он был чем-то взволнован: приподняв очки, с серьёзным видом что-то напряжённо высматривал в своих картах звёздного неба. На лице читались сомнения и неопределенность.

— Привет, — сказал я и бросил свой рюкзак на стул.

Отец оторвался от листов и удивлённо взглянул на меня. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что перед ним стоит его родной сын.

— Максим?.. Что ты здесь делаешь в такую рань?

— Тебя решил проведать. Ты не пришёл ночью домой. Мама очень переживает, — соврал я.

— Возникли неотложные дела… Как видишь, я здесь, и у меня всё хорошо, — устало произнёс он.

— Ты не спал?

Он потёр рукой глаза.

— Тебе же к восьми в школу. Ты успеешь?

— Ещё полно времени.

— А как у тебя с математикой?

— Да так, средне, — увиливая, сказал я, зная, что отец сейчас снова начнёт своё традиционное «мозговыносительство».

— Ты же знаешь, чтобы поступить в хороший университет, нужно знать математику. От итоговых школьных экзаменов будет зависеть твоё будущее! В нашем городе не так-то много хороших университетов, и тебе нужно приложить особые усилия, чтобы…

— Да-да-да, знаю, — раздражённо перебил я. — Со всеми предметами, кроме математики, у меня порядок. Я постараюсь. И чего мы обо мне да обо мне. Чем ты-то здесь целыми сутками занимаешься?

— Мне кажется, у меня появился шанс открыть что-то новое, — ответил он, бросив на стол свои бумаги.

— И что же?

Если дело касалось каких-то космических открытий, то я тут же забывал обо всём на свете. И даже про натянутые отношения с отцом.

— Посмотри сам, — сказал он и подошёл к огромному красному телескопу, труба которого имела полуметровый диаметр и исчезала в потолке. Настроив фокус, отец отодвинулся, освобождая мне место.

Особенностью этого уникального телескопа являлось то, что в поле зрения смотрящего попадал не маленький участок звёздного неба, как это бывает у многих рядовых телескопов, а внушительное пространство галактик и созвездий.

Я посмотрел в глазок. Ну и что он хотел мне показать? Я всё это видел и не раз… Стоп. А это ещё что?.. Между созвездиями Девы и Большой Медведицы что-то непонятное. Новая звезда? И не одна звезда. Раз.. два.. три.. четыре — четыре звезды. И какие-то они необычные. Чрезвычайно яркий блеск.

— Что это за звёзды?.. — выдохнул я.

— Мне кажется, что это — то самое созвездие, о котором говорилось в китайских астрономических писаниях тринадцатого века, — оживлённо заговорил отец. — Это созвездие состоит из четырёх звёзд, и каждая звезда больше предыдущей ровно в два раза. При этом три из них находятся вблизи друг от друга, создавая равносторонний треугольник. А вот самая маленькая звёздочка расположена чуть ниже и почти не заметна. Если верить писаниям, это созвездие появляется раз в семьсот тридцать лет и становится видимым примерно в течение полугода. И если мои прогнозы верны, то уже в июле оно снова пропадёт.

— У этого созвездия есть название?

— Нет. Пока нет.

— Поэтому ты так задерживаешься на работе?

— Я перерыл всю научную литературу в поисках информации о данном созвездии. Изучал его появление, особенности. Это уникальное созвездие, необычное! — энергично отвечал отец.

— Может, просто — сверхновые¹?

— Я тоже так сперва подумал, но спада свечения я не замечаю. Эти звёзды светят с постоянной величиной, и это очень странно.

— Не могли же появиться сразу четыре звезды? — недоумевал я. Моих познаний в астрономии было достаточно, чтобы разговаривать с отцом почти на одном уровне. — Это точно взрыв. Оптические транзиенты…

— Не думаю, — маневрировал отец. — У этих звёзд даже гамма-всплеска² не наблюдается.

— Не могли же на ровном месте появиться четыре звезды… Что это за галактика?

— «M64».

— Хм… «Спящая Красавица»³… — произнёс я. — Возможно, ты и правда открыл что-то удивительно новое. В «М64», откуда ни возьмись, родилось новое созвездие.

Отец задумчиво посмотрел в сторону и тихо сказал:

— Знаешь, если верить этим древним записям, то оно уже было кем-то открыто…

— Но ведь они так и не поняли, что это, верно? — размышлял я вслух. — Эти древние астрономы не разгадали, по какой причине оно вдруг появилось в небе.

— Ещё в этих записях сообщается о некой мистичности этого созвездия. Будто появляется оно не просто так. Словно это предчувствие Космоса, что на нашей планете должно произойти что-то очень важное.

— Прекрати. — Я махнул рукой, не отводя взгляда от таинственного созвездия. — Раз уж эти писания дошли до нас спустя столько столетий, значит, те люди хорошо пережили появление созвездия. Да и в 2012-м сколько пророчили конец света, а что в итоге? В итоге мы с тобой стоим здесь и разглядываем это созвездие. Вокруг ничего не рушится, никаких километровых цунами, масштабных землетрясений, схода материков под воду — ни-че-го.