— Я не смотрел на машину.

— Да? Ну ты даешь! — раздраженно бросил Доминик и на сей раз пошел спать сам, не дожидаясь, пока его начнут загонять в постель. Он рассказал родителям о своем возвращении домой на «карманн-гиа», ибо по опыту знал, что, если они не видели этого своими глазами, кто-нибудь из соседей уж наверняка наблюдал это зрелище и не преминет поведать о нем, развешивая на просушку белье или подстригая лужайку перед долгой зимой. Лучше уж самому выдать им должным образом отредактированную версию происшедшего, и машина — прекрасное средство отвлечения родительского внимания. Но если отец и впредь будет подкидывать такие шпильки, придется скрываться по темным углам и отмалчиваться в обществе родных.

Банти Фелз пробудилась от легкой дремоты в самом начале первого. В голову ей пришел один занятный вопрос, и она принялась будить Джорджа, поглаживая его с той безжалостной нежностью, которую жены часто предпочитают грубости.

— Джордж, — позвала она, когда он сонно и протестующе промычал что-то в ее рыжие волосы. — Ты помнишь ту певичку в Вестон-супер-Мэр прошлым летом? Ту, что затащила Дома к себе на сцену, как они это умеют делать?

— Ммм! — ответил Джордж, сбитый с толку этим вроде бы притянутым за уши вопросом. — Ради бога, ну что она тебе далась сейчас?

— Ведь он положил на нее глаз, верно?

— Да уж как ее было не заметить, — согласился Джордж. — Она так и висла у него на шее. И как ей только удалось затащить его туда? Какой-то хитростью, что ли. Не помню. Знаю только, что я за него краснел.

— Ты-то краснел, — многозначительно заметила Банти. — А вот он — нет. Несколько дней этим хвастался, дурачок. Говорил, она — девчонка что надо.

— Начитался всех этих книжонок в бумажных обложках.

— Нет, по-моему, тут дело в пластинках с поп-музыкой. Но вот что любопытно: похоже, эта девчонка Норрис действительно что надо, но Дом ни разу так не сказал. Почему, как ты думаешь?

— Дело вкуса, — промямлил Джордж. — Может, он вовсе не считает ее конфеткой.

— Но почему? Ведь все другие считают. Ты, например, — проговорила Банни и, продолжая размышлять над этой неувязкой, снова начала погружаться в сон, когда вдруг зазвонил телефон.

— Проклятье! — буркнул Джордж, садясь на постели и протягивая руку к трубке. Сна как не бывало. — Что там еще случилось?

Он с трудом узнал сбивчивый блеющий голос в трубке, голос Бенни Блоксиджа.

— Мистер Фелз, — жалобно скулил этот голос. — Ох, мистер Фелз, уж и не знаю, правильно ли я делаю, но решил лучше к вам обратиться, к тому же, вы ближе всех живете, а поскольку вы были у нас сегодня вечером, я подумал, что вам-то и нужно позвонить. У нас тут, понимаете, беда приключилась. С хозяином, мистером Армиджером. Он тогда все не возвращался. Пора бар закрывать, а его все нет и нет — и в одиннадцать нет, и в половине двенадцатого, и свет еще там горит. Вот мистер Колверли и забеспокоился: мол, хоть он и требовал, чтобы его не тревожили, а надо пойти посмотреть, все ли с ним в порядке…

— Давай-ка покороче, — попросил Джордж, ерзая по полу ногами в поисках тапок. — Что там случилось? Я уже еду, но все-таки что у вас стряслось? Давай в трех словах, а не в трехстах.

— Он мертв, — сообщил Бенни, уложившись в два слова. — Там, в амбаре, совсем один, без всяких признаков жизни, и всюду кровища.

Момент истины грянул для Армиджера посреди зала, не уступавшего размерами арене для боя быков, с новеньким полом цвета мелкого песка. Армиджер лежал в ярком свете своих только что приобретенных ламп. Лежал он ничком, раскинув руки и ноги, прижавшись правой щекой к вощеному паркету. Наклонившись и присмотревшись повнимательнее, можно было увидеть, что черты багрового лица совершенно не пострадали и даже сохранили цвет. Но затылок был проломлен, и из рваной раны еще сочилась кровь, которая образовала темную лужицу на полу. С кровью смешивалось разлившееся шампанское, и по краям эта лужа сделалась розовой. А кроме того, всю ее поверхность покрывали розовые разводы, похожие на перья или листья папоротника.

Диаметр лужи составлял фута два-три, но в общем и целом крови было меньше, чем говорил старый Бенни.

Во всяком случае, к нему можно было подойти, по крайней мере сзади. С этой стороны и был нанесен сокрушительный удар, размозживший голову жертвы, — так решил Джордж, когда присел на корточки возле тела. Казалось, убийца Альфреда Армиджера боялся смотреть в лицо жертвы, когда наносил удар. Горлышко бутылки валялось в луже крови рядом с проломленной головой, на мощных плечах убитого поблескивали мелкие осколки стекла. Ярдах в двух лежало то, что осталось от бутылки — ее цилиндрическая часть; тонкая алая пунктирная линия отмечала путь, по которому она откатилась прочь от тела.

Что ж, по крайней мере, можно обойтись без хрестоматийных сомнений, мрачно подумал Джордж, и не гадать, что это — несчастный случай, самоубийство или убийство. Армиджер погиб так, как, скорее всего, и должен был погибнуть, и едва ли кому-то придет в голову оспаривать это.

Прежде чем выйти из дома, Джордж позвонил в комербурнский участок. После осмотра места преступления он позвонил туда еще раз, а затем выгнал всех из танцевального павильона и стал ждать труповозку. В его распоряжении было от силы четверть часа. Он был потрясен и пока не верил, что огромная демоническая энергия Армиджера могла вот так в одночасье взять и иссякнуть. Больше никаких чувств Джордж не испытывал. Темное пятно на светлом фоне новенького паркета напоминало раздавленную муху на оконной раме.

Он осторожно отошел, стараясь не наступить на кровавую лужу, и огляделся вокруг. Место преступления создавало ощущение нереальности, словно это была загодя поставленная сцена, помпезная и вульгарная, как в заурядном боевике. Этот амбар когда-то явно служил главной залой старого дома. Его планировка отличалась изысканностью, а крыша с консольными балками наверняка была даже красивой, пока за нее не принялся Армиджер. Он-то все и погубил. Консольные балки и опоры, стропильные фермы и криволинейные связи, прогоны — все было позолочено, а квадраты подстропильных брусьев сияли яркими белилами; при этом с центральной балки свисали четыре паукообразные люстры в стиле модерн. Сконцентрированный отраженный свет немилосердно резал глаза. Верхнюю часть стен на всем их протяжении Армиджер застроил галереей с возвышением для оркестра в одном конце и баром из стекла и хрома — в другом. Наверх вела двойная лестница, извивавшаяся нелепой спиралью в стиле барокко. Стены под галереей были украшены полукруглыми альковами с сиденьями, и в каждом алькове имелась арочная ниша с белой гипсовой танцовщицей — имперский стиль. В изгибах балюстрады на всем протяжении галереи уютно примостились столики. Стены, покрытые белой краской и позолотой, сверкали зеркалами. Да, думал Джордж, потрясенный этим зрелищем, знатной публике такое придется по вкусу. Бедный Лесли Армиджер, ему уже больше никогда не увидеть ту прекрасную, пустую, просторную мастерскую, о которой он мечтал. Впрочем, он не смог бы отопить ее как следует, и зимой тут был бы просто арктический холод.

Так выглядело место преступления. Безликий и безукоризненный порядок был нарушен лишь дважды, и это бросалось в глаза. Одна из стоявших в альковах гипсовых фигурок — та, что находилась справа от двери, лежала разбитая в футе от стены. Этому факту не было никакого очевидного объяснения: лежала она в добрых пятидесяти футах от того места, где свалился Армиджер, и, кроме разбитых черепков, не было никаких признаков борьбы. Даже следа ноги, и то не было. Вторая мелочь вызывала ощущение легкого злорадства: кто-то, почти наверняка сам Армиджер, принес из бара два фужера для шампанского и поставил их на столик, ближайший к позолоченному возвышению над лестницей. Очевидно, он ничего не подозревал, пребывал в веселом расположении духа и намеревался продолжать праздник. Но почать бутылку ему так и не довелось.