Было вполне понятно, что симпатизирующие белым или колеблющиеся могли быть разочарованы или возмущены «незаконными реквизициями», постоянным беспорядком, экономическими трудностями. Это можно было бы расценить как временное «неудобство». Но существовало и нечто более серьезное. Уже два или три десятилетия аграрная проблема вносила раскол в русское общество. Большинству раздел земель казался неизбежным, но каковы пути к нему? Сознавая важность этого вопроса, Деникин не сумел разработать точную и реалистическую аграрную политику. Солидаризируясь в этом отношении с Колчаком, он просто подписался под его программой: «Временно предоставить земли тем, кто их обрабатывает до момента созыва Учредительного собрания, которое путем свободного голосования установит порядок землевладения, справедливого раздела земли». Эта формулировка лишь вызвала беспокойство одних и неудовольствие других.
Население Кубани, Украины, Кавказа и в несколько меньшей степени Дона высказывало сепаратистские настроения и предоставляло свою финансовую и военную помощь ВСЮР только в обмен на обещание автономии, то есть будущей независимости. Убежденный сторонник «великой, единой и неделимой России», Деникин был не способен на двоедушие и отказывался от любого, даже чисто устного и ни к чему не обязывающего компромисса. Кадровый офицер и горячий патриот, он был честным человеком и не обладал умением обходить в своих высказываниях острые углы — умением, столь необходимым хорошему дипломату и руководителю государства.
Нельзя также недооценивать еврейского вопроса. Волна антисемитского настроения охватила юг задолго до вступления Белой армии в черту оседлости. Оно проявлялось ярко, страстно, убежденно в верхах и низах интеллигенции, в народе и в армии; у простолюдинов, повстанцев, махновцев, красноармейцев, зеленых и белых. Войска ВСЮР не избежали общего недуга и запятнали себя еврейскими погромами.
Однако гнев белых против евреев объяснялся отчасти высоким процентным соотношением последних к числу советских руководителей и большевистских палачей (82 %, как утверждали англичане, 40 %, как считал Деникин). Генерал не проповедовал никакого филосемитизма, но был воспитан в традициях христианской морали и являлся врагом любого бессмысленного насилия. И здесь его ждала ловушка.
«Добровольцы питали глубокое предубеждение против евреев, — писал военный корреспондент Джон Эрнест Ход-сон. — И здесь Деникин попадал в неожиданный и драматический тупик, поскольку если бы он принял жестокие меры для того, чтобы заклеймить и предотвратить антиеврейские репрессии, то его обвинили бы в слабости или, что еще хуже, в том, что он платный агент евреев. Всем было известно, что украинец Петлюра завербовал в свою армию тысячи бойцов, а priori более благосклонно настроенных к Деникину, проповедуя антисемитский крестовый поход и утверждая, что русский генерал находится в руках евреев».
Петлюра, эмигрировавший во Францию, был убит в 1926 году неким Шварцбартом, который хотел отомстить за своих многочисленных соплеменников, уничтоженных во время петлюровских погромов. На последовавшем затем процессе адвокат Шварцбарта г-н Эрни Торрес представил суду массу свидетелей, один из которых в своей речи ассоциировал имя Деникина с именем Петлюры. Раздались протесты со стороны присутствовавших евреев. Г-н Голдштайн и г-н Г.Сласберг и другие стали утверждать, что если последний устраивал погромы, то первый их в высшей степени осуждал.
Это осуждение привело Деникина в декабре 1919 года к разрыву с командующим его самой верной армией — Добровольческой — с генералом Май-Маевским, прекрасным стратегом, храбрым солдатом, но изрядным пьяницей, за что он и получал выговоры от Деникина. Но последний не знал, что генерал покрывал виновных в грабежах и погромах и даже потворствовал им. Когда же наконец Деникина поставили об этом в известность, он высказал свое решительное недовольство близким сослуживцам Май-Маевского.
— Почему вы не предупредили меня раньше? Начальник штаба Май-Маевского дал свои объяснения:
— Я боялся, что, если я вас проинформирую, Ваше высокопревосходительство, вы начнете меня подозревать в желании занять место… И потом… это такой храбрый солдат!
«Храбрый солдат» был все же снят с должности, но отступление продолжалось. Новый удар судьбы обрушился на белых: их предали, оставили союзники.
Командование ВСЮР с некоторого времени стало отдавать себе отчет, что Соединенные Штаты отказываются понимать их проблемы. Президент Вильсон взял на себя столь же странную, сколь и неуместную инициативу подготовить конференцию между союзниками, белыми и красными на турецком острове Принкипо. Могла ли такая неистовая, беспощадная гражданская война, какая развернулась в России, разрешиться иначе, чем полной и окончательной победой одного лагеря над другим? Белое командование отказалось присутствовать на конференции. Адмирал Каллен, глава военной миссии США при Деникине, с этих пор ограничился ролью наблюдателя, оказывая белым только гуманитарную и медицинскую помощь.
После драмы, происшедшей в Одессе и Севастополе, никто уже не рассчитывал на помощь Франции, она так же была неспособна понять нужды Белой армии, как и Соединенные Штаты. Все лишь пожимали плечами, вспоминая демарш Клемансо, который открыто заявил о необходимости «тесного сотрудничества» между украинским сепаратистом Петлюрой и сторонником «великой, единой и неделимой России» Деникиным… Какая-то надежда появилась в сентябре 1919 года, во время приезда в Таганрог чрезвычайной миссии во главе с генералом Манженом. Увы, переговоры ни к чему не привели. В обмен на помощь Манжен потребовал от обнищавшего правительства юга России конкретных и немедленных материальных компенсаций.
«Речь идет не о помощи союзников, — вздыхал Деникин, — а только о коммерции…»
Польша, независимость которой было признана, но границы еще окончательно не определены, имела свои счеты с большевиками и казалась Деникину естественным союзником. Польская миссия, прибывшая в Таганрог 30 сентября 1919 года, была принята самым радушным образом. Но вскоре стало ясно, что ее единственной задачей было склонить Деникина к формальному обещанию отдать Польше Курляндию с ее балтийским побережьем, Волынь, Литву и Белоруссию, и всякий энтузиазм пропал. Полковник Долинский, представитель Деникина в Варшаве, писал своему шефу об унижениях, которым он постоянно подвергался, о свирепствовавшей в Польше дикой «дерусификации» и о растущей враждебности прессы к армии юга России. Таким образом, взаимопонимание и сотрудничество между Деникиным и новым главой польского государства Пилсудским стали невозможны.
Я хочу дополнить эти соображения, касающиеся отношения поляков и французов к Белой армии, следующим личным документом.
Мой отец в мемуарах упоминал о своем представителе в Варшаве полковнике Долинском. В апреле 1981 года я получила письмо от немецкого преподавателя математики Р. Долинского. Сын полковника (затем произведенного моим отцом в генералы) раздобыл мой адрес, чтобы поделиться своими отроческими воспоминаниями, относящимися к его жизни на Украине в 1919 году. Он задал мне вопрос, на который я должна была ответить «нет».
«Марина Антоновна, нет ли случайно в бумагах, оставленных Вашим отцом, деталей, связанных с миссией моего отца в Польше осенью 1919 года? Мой отец говорил мне об этом лишь однажды перед своей смертью».
Вот что я узнала: «В Восточной Пруссии в районе Данцига находились склады немецкого оружия и боеприпасов, которые по Версальскому договору должны были быть уничтожены. Определенным ответственным лицам в Германии пришла идея предложить оружие белым, которые сразу же приняли предложение. Но, чтобы переправить оружие на юг России, необходимо было получить разрешение Польши на его перевозку через ее территорию. Мой отец был ответственным за проведение всей операции. Она могла быть осуществлена только при содействии какого-нибудь члена союзнической комиссии. В Варшаве моему отцу рекомендовали некоего француза, так сказать, подходящего для нашего дела и будто бы вполне достойного доверия. На самом деле этот человек выдал моего отца и провалил все предприятие.
