«Для меня стало очевидно, что наша штаб-квартира в Константинополе имела совсем иную точку зрения на происходящее, чем военная миссия в южной России. Она смотрела на членов этой миссии как на подчиненных. Последние энергично отрицали подобный взгляд на вещи и продолжали сообщаться напрямую с Лондоном. Однако большая часть дорогостоящих военных поставок, отправленных Деникину, шла через Константинополь, точно так же как телеграммы в Лондон. Все это вызывало трения, и наши люди в Константинополе препятствовали продвижению груза. […] Когда я покидал город, уезжая в Россию, один из наших офицеров штаба пытался меня предостеречь:

— Вы не очень доверяйте нашим друзьям в России. Они там все немного сошли с ума. Я думаю, что это как-то связано с климатом».

Это предупреждение пропало впустую. Едва приехав к добровольцам, британский корреспондент поддался воздействию «климата» и стал своим в племени «сумасшедших друзей».

Между тем ВСЮР шаг за шагом осуществляли программу, которую их главнокомандующий вынашивал с января. В конце февраля Северо-Кавказская Красная армия прекратила свое существование. Белые взяли 50.000 пленных, захватили 150 пушек, 350 пулеметов. Обеспечив себе тыл на юге, бойцы Деникина теперь повернули в северо-восточном направлении, на Царицын, где дралась 23-тысячная армия Егорова, в северном направлении, где действовали 28.000 красноармейцев Всеволодова, и в западном — отсюда угрожали 27.000 красноармейцев Тухачевского, 25.000 — Кожевникова и 27.000 — Опанасюка. 43.000 белых с нетерпением ждали приказа начать генеральное сражение с красными, общая численность которых достигала 128.000 человек. Кое-кто роптал, что этот приказ запаздывает из-за того, что главнокомандующий со дня на день ждет рождения сына.

Деникин действительно находился в сильном беспокойстве. Все гинекологи Екатеринодара давали пессимистический прогноз: ребенок слишком крупный и никак не проявляет себя. 4 марта, когда Деникин проводил совещание со своим штабом, позвонил хирург и задал вопрос:

— В случае крайней необходимости о чьей жизни я должен думать — о жизни вашей жены или вашего сына?

— Конечно, о жизни моей жены!

На рассвете 5 марта Романовский пришел разбудить своего начальника. Чувствуя, как будет разочарован Деникин, он не осмеливался сказать правду. Главнокомандующий спросил:

— Плохие новости?

— Не совсем, Антон Иванович, Ксения Васильевна чувствует себя хорошо.

— Маленький Ваня мертв?

— Нет, нет! Нет маленького Ивана… Крупная девочка, она весит больше десяти фунтов!

Нескрываемое разочарование. В госпитале Екатеринодара оно еще увеличилось. Роды оказались трудными, голова новорожденной сплющилась, на макушке была заметна некрасивая ямка. Ася, казалось, совершенно не обращала внимания на уродливость головки в форме тыквы. Она нежно вздохнула:

— Мы назовем ее Ариной.

— Ни в коем случае. Столь претенциозное имя не подходит такому уродцу. Нужно простое имя… почему бы не Мария?

Был заключен компромисс, и через несколько дней генерал Лукомский и жена генерала Романовского держали над купелью маленькую Марину, которая постепенно начала приобретать человеческих облик.

На двери палаты появилась дощечка с надписью: Марина Антоновна Деникина. Отныне в этой палате могли бесплатно лежать нуждающиеся женщины — будущие матери.

Моя мать часто, смеясь, вспоминала о «сильномразочаровании отца».

Любовь, которую проявлял ко мне отец, заставляла меня с недоверием относиться к ее словам. Картина прояснилась только тогда, когда я перед тем, как приступить к этой книге, просмотрела всю семейную корреспонденцию. В тридцати письмах, написанных в течение года после моего рождения Антоном к Асе, я нашла только одно-единственное упоминание о… «твоей дочери». Как мне кажется, я завоевала любовь моего отца только в возрасте шестнадцати — восемнадцати месяцев, в первые месяцы нашей жизни в эмиграции в Англии.

Деникин 15 марта 1919 года отдает приказ перейти в наступление по всему фронту. 19 мая Врангель берет Великокняжескую, в 320 километрах к северо-востоку от Екатеринодара. 4 июня Май-Маевский, командующий теперь Добровольческой армией, захватывает Славянск, в 450 километрах к северо-западу от Екатеринодара, а генерал Кутепов — Харьков, в 600 километрах к северо-западу от Екатеринодара, где тремя неделями ранее Троцкий клялся «всем пролетариям, что Харьков никогда не попадет в руки белых».

В Лондоне эти события чрезвычайно обрадовали министра обороны — главное ответственное лицо в помощи белым. Даже премьер-министр Ллойд Джордж, отрицательно относящийся к вмешательству в русские дела, мало знакомый с русской историей и географией, выступая в Палате общин, отдал должное доблестным генералам Деникину и… Харькову.

На юге России в руках белых оказался весь Крым. Шкуро уже занял Екатеринославль. 29 июня торжественной службой в Новочеркасске было отмечено полное освобождение Донской области. В результате охватившего местное население энтузиазма численность Донской армии за несколько дней выросла с 18.000 казаков до 40.000…

Врангель захватил Царицын 30 июня. В то время как доблестные «войска юга России» одерживали победы, их сибирские друзья начали выдыхаться, несмотря на все усилия Колчака. Чехи в конце концов сдали оружие, продолжая тем не менее обеспечивать охрану Транссибирской магистрали. Поскольку личные телеграммы Верховного правителя Колчака и Деникина проходили транзитом через Париж (в то время как военные сводки переправлялись через Лондон), то Деникин только в апреле получил послание, отправленное из Омска в январе. В нем речь шла о «едином правительстве». Деникин послал ответное письмо, в котором говорилось, что эта проблема могла бы быть разрешена объединением двух командующих и их армий, которое, как он надеялся, произойдет в ближайшем будущем в Саратове на Волге. Еще не отошедший от раздражения, вызванного недавними событиями в Одессе и Севастополе, он прибавил несколько резких критических слов в адрес французов. Не желая, чтобы письмо с его размышлениями проходило через Париж, он предпочел его доверить верному посланнику. Но, увы, Гришин-Алмазов, однодневный губернатор Одессы, попал в руки красных. У него хватило времени пустить себе пулю в лоб, но он не успел уничтожить письмо Деникина. Оно было опубликовано в московской прессе, вызвав ужасный гаев Клемансо и сосредоточение красных частей в районе Саратова. Предполагаемая Деникиным встреча, впрочем, с самого начала была обречена на провал из-за начавшегося отступления белых в Сибири.

Клемансо, Ллойд Джордж, Вильсон, Орландо и Сайондзи[2], пять глав союзнических правительств, 14 мая послали совместную телеграмму адмиралу Колчаку. В ней говорилось, что они готовы официально признать правительство Колчака как правительство России, при условии, что Верховный правитель даст им гарантии относительно определенных пунктов, как-то: автономия Польши, Прибалтийских стран, Финляндии и скорый созыв «свободно избранного» Учредительного собрания. Это решение было важным для Белого движения, так как оно позволяло присутствовать на мирных конференциях. Курьеры были спешно посланы к Деникину и прибыли в Екатеринодар 9 июня. Согласится ли он признать Колчака в качестве Верховного правителя и подчиниться его власти? Деникин провел совещание с членами своего правительства, которые выступили против такого решения и выдвинули другое: почему бы Колчаку не подчиниться Деникину? Таковым было положение вещей, когда «весь» дипломатический и военный Екатеринодар собрался на банкет, организованный в честь главы британской миссии генерала Бриггса, слывшего «большим русофилом», и заменяющего его на этой должности генерала Хольмана (который не замедлил стать более «сумасшедшим», чем его предшественник). Подошло время тостов. Деникин что-то писал на клочке бумаги, набрасывал свою речь. Он встал, воцарилась тишина: «Безмерными подвигами Добровольческих армий, Кубанских, Донских и Терских казаков и Горских народов освобожден юг России, и русская армия неудержимо движется вперед к сердцу России. […] Спасение нашей Родины заключается в единой Верховной власти и нераздельном с нею едином Верховном командовании. Исходя их этого глубокого убеждения, отдавая свою жизнь служению горячо любимой Родине и ставя превыше всякого ее счастье, я подчиняюсь адмиралу Колчаку как Верховному правителю Русского государства и Верховному главнокомандующему Русских армий.