Десять часов вечера. Раздался удар: прицепили паровоз. Бетлингу удалось задвинуть дверь с риском зажать вцепившиеся в нее руки. Прозвучало два выстрела. Кто выстрелил? В кого?.. Поезд тронулся.

Станцию Калиновичи проехали без происшествий, здесь тоже ожидали «товарищей», боялись столкновения. Состав прибыл в Житомир. Пересадка. Новый товарный вагон. Пленные, юнкера, назначенные их эскортировать, и два делегата комитета Бердичева, безмерно устав, уснули. Проснулись все только в Быхове. Юнкера остались на вокзале, так как им нужно было возвращаться. Лимузин и коляска ожидали генералов.

Штаб польской дивизии, расквартированный в городе, взял на себя инициативу встречи. Деникина, Маркова и Орлова посадили в автомобиль. Двух делегатов комитета возмутила такая заботливость. В конце концов им разрешили ехать на подножках. Машины стремительно неслись по дороге и к полудню достигли решеток новой тюрьмы.

«Не всегда же будут решетки», — писал Антон своей невесте. В Быхове решеток на окнах не было, и комнаты оказались простые, но комфортабельные. Общая столовая. Разрешалось свободно ходить по длинному коридору. В саду могли постоянно прогуливаться заключенные, не более двадцати одного человека. Имелись два зала со скамьями и кафедрой, где можно было собираться в любое время для дискуссий или конференций. Это здание когда-то принадлежало католической школе, а теперь превратилось в «политическую тюрьму». Была ли охрана? Конечно, и даже две. Снаружи тюрьмы вдоль садовой ограды стояли солдаты Георгиевского полка, в определенной мере поддавшегося большевистской пропаганде. Внутри тюрьма охранялась текинцами. Последние были преданы Корнилову и постоянно угрожали расправиться с георгиевцами, если те осмелятся хотя бы на один враждебный жест по отношению к заключенным. Множество прислуги занималось кухней и хозяйством. Регулярно приходил совершать богослужения священник. Визиты родных считались естественными, терпимо относились и к просто знакомым. Существовал лишь одни запрет: выходить за решетку сада.

Корнилов встретил Деникина вопросом:

— Не держите ли вы на меня обиду, Антон Иванович, что я втянул Вас в дело, столь Вас компрометирующее?

— Обиды, Лавр Георгиевич? Но наше дело общенациональное и оно исключает какие-либо личные обиды.

Затем Деникин сам стал расспрашивать и узнал обо всех этапах неудавшегося «дела Корнилова».

Все началось с определенного согласия между Корниловым и Керенским. Оба они хотели продолжения войны, ликвидации Советов, постоянно покушающихся на законную власть, создания сильного правительства. Что касается последнего момента, то каждый из протагонистов видел себя (втайне) во главе государства, Корнилов — временно, Керенский — навсегда. Первоначальный союз создавался Борисом Савинковым. Керенский передал свои полномочия военного министра этому бывшему бомбометателю, которого Черчилль позднее назовет «террористом с умеренными целями», уточнив, что с помощью динамита и пролития крови удивительный «маленький человечек с лукавыми глазами на мертвенно-бледном лице» хотел добиться в России такой же свободы и терпимости, как на Западе. Трое политических лидеров условились, что 3-й корпус кавалерии будет отозван с фронта и направлен в Петроград для подавления восстания большевиков, намеченного на середину сентября. Будет использована любая возможность для роспуска Советов силой. Керенский воспротивился только присутствию в 3-м корпусе Дикой дивизии, состоящей из северокавказских горцев, которые заслужили прозвище «пожирателей социалистов», всех социалистов, независимо от того, являются ли они такими патриотами, как Керенский, или нет. Он также требовал заменить командующего 3-м корпусом генерала Крымова, известного прохладным отношением к социалистам.

Это был первый этап «дела Корнилова»: за Россию, с Керенским, против Советов.

Приближался решительный момент, авторитет Корнилова рос, Керенского охватил страх, тем более что Дикая дивизия по-прежнему входила в 3-й корпус, готовящийся захватить столицу, и им по-прежнему командовал Крымов.

26 августа (8 сентября) французский дипломат Луи де Фобьен, служивший в Петрограде, записал в своем дневнике: «В последнюю ночь в посольстве меня разбудил телефонный звонок. Мне сообщили, что генерал Корнилов объявил о свержении Временного правительства и идет на Петроград».

Страх Керенского перерос в ужас, к которому прибавилось еще и возмущение, когда обер-прокурор Святейшего Синода Владимир Львов — однофамилец князя — передал предложение Верховного главнокомандующего: убежище в Ставке на время волнений в столице и портфель… министра юстиции в будущем правительстве. Не зная, что безответственный Львов представился наивному Корнилову как посланник Керенского, и поняв превратно слова главнокомандующего, Керенский счел, что последний пытается заманить его в Могилев, чтобы убить (на самом деле Корнилов был искренне озабочен безопасностью своего союзника). Желая подкрепить эту почти уверенность, он лично звонит в Могилев, имитируя голос Львова. С помощью наводящих вопросов он хочет убедиться, что тот был принят Корниловым.

Когда главнокомандующий вышел на линию, «комедиант в истории» объявил:

— Я передаю трубку Керенскому.

И тогда своим обычным голосом Керенский задал вопрос:

— Могу ли я Вас попросить подтвердить информацию, переданную мне Владимиром Николаевичем Львовым?

Корнилов, не уточняя, о какой именно информации идет речь, поторопился ее подтвердить. Керенский настаивал:

— Должен ли я понять, что Вы подтверждаете все сказанное мне Владимиром Николаевичем относительно моего приезда в Могилев? Да? Я не могу приехать сегодня. Надеюсь, что завтра мне представится такая возможность. Вам нужен и Савинков?

— Да, я настаиваю на том, чтобы Борис Викторович вас сопровождал… Хочу вас заверить, что лишь мое беспокойство о вас двоих объясняет мою настойчивость.

Итак, все «ясно»! Корнилов хочет ликвидировать председателя правительства и военного министра! Керенский был горд тем, что ему удалось проведать о коварном заговоре. Он не видел другого средства сохранить свою жизнь, как присоединиться к Советам, всенародно обличить ужасный «заговор» и сместить Верховного главнокомандующего.

В Могилеве в первый момент были ошеломлены, потом начали говорить о провокации и предательстве. Корнилов, уверенный, что глава правительства вновь подпал «под пагубное влияние крайне левых элементов», решил проигнорировать свое смещение и 28 августа (10 сентября) направил воззвание к народу и армии, которое кончалось следующими словами: «Я, генерал Корнилов, сын крестьянина-казака, заявляю, что моими действиями не движет никакой личный интерес. Я хочу лишь спасения Великой России. Клянусь вести народ дорогами победы к одной цели — Учредительному собранию, на котором он сам решит свою судьбу… Русский народ, судьба Родины в твоих руках!»

Это было начало второй фазы «дела Корнилова»: за Россию, против Керенского, против Советов.

Министр-председатель отдал приказ идущим на Петроград войскам остановиться. Но, подчиняясь приказу Корнилова, они продолжали продвигаться, правда, медленно — их все время задерживали в пути стачки железнодорожников и телеграфистов. Тех в свою очередь подстрекали Советы, которые отнюдь не были обмануты переменой в настроении Керенского, но торопились воспользоваться ею. Бесчисленные специальные посыльные распространяли «добрую» весть среди солдат, как русских, так и кавказцев, из которых состояла Дикая дивизия. Командующие, вынужденные изменить первоначальную формулировку на новую «с Корниловым, против Керенского», задавали себе вопрос: «А почему не с Керенским против Корнилова?»

29 августа (11 сентября) Луи де Фобьен отмечал в своем дневнике: «Керенский, тщеславный и жадный до удовольствий адвокатишка, мечтавший стать главой России только потому, что спал в кровати императора… создал комитет народного спасения из восьми членов… Но в это время Корнилов… со своими войсками двинулся к Петрограду. Народ, как кажется, на его стороне. Сегодня ждут вступления Корнилова в столицу».