В избушке пахнет молодым ягненком,

Вчера лишь окотилась пестрая овца.

В передрассветной мгле спросонку

Старуха охает. Болит у костреца.

Тряпье горбом развесилось с полатей.

Тулуп махорится дубленым рукавом.

Молодка разметалась на кровати.

Прижалась к армяку зардевшимся лицом.

Рука висит на переплетах зыбки.

Ребенок дремлет. Теплый воздух полон снов.

И только кот, неугомонно-прыткий,

Свершает свой обход вокруг пустых горшков.

Весна. Весенний гам. Торопятся капели,

Срываясь жемчугом, пробить зернистый снег.

Вот неожиданно сосульки загремели,

С застрехи сорвались, рассыпав звонкий смех.

Дорога ухнула. И сколько канители,

Пока обоз с пенькой до городских утех

Дотянет большаком. Погонщики взопрели,

И сладкая мечта теперь томит их всех:

В трактире у окна заняв скрипучий стол

С клеенкой липкою, из вывернутых пол

Извлечь горсть медяков не без скупого стона,

Оправить волосы и осенить крестом

Маститый крупный лоб, чтоб, закусив, потом

Пить желто-бурый чай под хрипы граммофона.

Деревья в инее, а снега вовсе нет.

Зима задумалась у столбовой дороги.

Радимов Павел я, художник и поэт,

Советский гражданин и человек нестрогий,

В Коломенском краю свой написал сонет,

Бродя вблизи Оки, где берега пологи,

Где протекла пора моих ребячьих лет,

Где ездил много раз, усевшися на дроги.

Я помню, помню вас, поемные луга!

Вот на реке паром, вот Ловцы, Белоомут,

Вот бричка ямщика и с колкольцем дуга,

Вот Горки на яру и под горою омут.

Внизу ж стоят стога, и зелени нет края,

Дай ширь твою вдохнуть, о сторона родная!

Воспоминаньями себя тревожу,

Я помню Глебово и речку Вожу.

Передо мною луг некошен и нетронут,

Вдали лесок, осинник молодой,

У Глебова обрыв и черный омут,

Что там лежит под темною водой?

И мысль бежит вопросам тем навстречу,

Былых времен страница мне ясна,

Здесь дал Донской впервой татарам сечу

С дружиной москвитян, и кровь алей вина

Стекала в омут тот. Следов я не примечу

Боев старинных. Край цветет. Весна,

И марево волной колеблется далече,

И неба высока немая тишина.

С детства помню вас, Ослябя, Пересвет,

Монахи-иноки несокрушимой силы.

Стоял туман в лугах, слетал с небес рассвет,

И солнце купы рощ лучом позолотило.

А на земле была великая вражда:

Донского тихий стан, пред ним гроза – орда.

Вот тучный богатырь от ней несется вскачь

И алой епанчой по росным травам плещет,

Он наводил на Русь полон, и стон, и плач,

Он яростно коня ременной плеткой хлещет.

Но смерть найдет себе неистовый палач,

Сжал Пересвет копье и сдвинул брови резче,

Вот сшиблись, пыль кипит, подковы искры мечут,

Богатыри мертвы, и бой трубит трубач.

Как хорошо! И нет нужды в стихах,

Прозрачный день воздвигнут над буграми,

Луч солнечный их золотит утрами,

И листьев осени насыпан прах.

Уж льдинок светится меж лужами стекло,

В дыму курчавится соседнее село,

И гнется журавель в колодец у колоды;

Над русскою землей идут бессменно годы.

Как долог путь для ней, скажу наверняка,

Не счесть столетия, не перечесть века.

Свой отблеск бросивши в зенит,

Мерцают зимние закаты.

И пламень желто-розоватый

В тумане сумерек сквозит,

Как исчезающая тайна

Неуловимой красоты.

О, сколько милой простоты

И прелести необычайной

Во всем: в глубоком рыхлом снеге,

В примолкших избах и дворах,

В далеком вскрике, в хрустком беге,

В тычинках, вешках и кустах,

В пустых однообразных склонах,

В леске, синеющем едва,

И в распушившихся воронах,

Нагнувших веток кружева.

В перелесках застряли туманы,

Дождик брызжет весь день спозарань,

Но мила мне страна глухомань,

Косогоры и травы-бурьяны,

И еловая роща седая,

И кукушки волнующий стон,

И моя в людях жизнь прожитая,

И заштатных церквей перезвон.

Смутно эхо разносится с бора,

Дорог осени плач золотой,

Каркнул ворон в небесном просторе,

Рад я жизни неспешной, простой.