— Поймите, — говорил он, — я бы рад вам помочь, но не могу, не имею права…

Увидев Бридько, он обрадовался.

— Иван Иванович, ну-ка рассуди: вот человек до войны работал врубмашинистом и теперь просится туда же. Разве имею я право принять его, скажи?..

Бывший врубмашинист выжидательно смотрел на них снизу вверх, запрокинув голову. Бридько вдруг почувствовал себя виноватым в том, что этому человеку приходится так смотреть на людей, стоящих перед ним, и сел на диван, поглубже вдавливаясь в пружины.

— Да о каком вы праве толкуете, товарищ начальник? — нетерпеливо, с удивлением заговорил инвалид. — Вот они, мои права, — и он вытянул перед собой широкие, в твердых темных мозолях руки, — и голова, как видите, на плечах. А что нет этих, — он посмотрел на коляску, которая заменяла ему ноги, — не моя вина. Да если разобраться, то ноги врубмашинисту, пожалуй, без надобности. — Он горько улыбнулся и продолжал: — Во всяком случае, думаю, что и без них можно обойтись: к стволу я как-нибудь сам подъеду, к лаве по штреку в подземном трамвае, в «карете» подвезут, а машиной управлять все равно приходится на коленях.

Если такие, как этот врубмашинист, мечтали работать в шахте, то неужели ему идти работать в трест? Нет, этому не бывать!

Выслушав горного техника, главный инженер треста сказал ему тогда:

— Что ж, в таком случае иди на пласт «Л-6», начинай цикловать лаву и давай высокую добычу.

Бридько согласился.

По дороге из треста на шахту он не переставал думать над словами глазного инженера: «Начинай цикловать лаву и давай высокую добычу». Эти слова обрадовали и согрели его.

Когда он вернулся с фронта на шахту, на ней еще шли восстановительные работы: монтировалась новая подъемная машина, сооружались угольные эстакады, отстраивался административно-бытовой комбинат. Шахта только что начинала выдавать на-гора первые тонны угля.

О цикле здесь никто не упоминал и не думал, будто его никогда и не существовало. А ведь до войны цикличность называли «первейшим условием шахтерской победы».

Бридько понимал, что ему будет нелегко вновь возродить незаслуженно забытую в Донбассе прогрессивную организацию труда. Его радовало, что в тресте поддерживают эту идею, и был готов на любые трудности для ее осуществления.

…Когда Иван Иванович поднялся на-гора, приближалась ремонтная смена. В небольшой комнатке, с грубо сколоченным дощатым столом, с запыленными окнами, обращенными во двор шахты, собрались горняки. Бридько показалось, что все они, так же как и он, устали и настроение у них было явно чем-то испорчено.

Уже перед тем, как спускаться в шахту, горный мастер доложил, что бутчик Сергей Полова и переносчик конвейера Павел Букреев не вышли на работу. Иван Иванович вспомнил неповоротливого, огромного роста Букреева и невысокого, бойкого на язык Полову. Настороженно спросил:

— Почему не вышли?

Горный мастер, человек уже в летах, ответил не сразу. В раздумье потирая сухой щетинистый подбородок, он сказал:

— Пьянствовали они вчера, Иван Иванович, да и водичка в лаве их отпугивает. На заработок жалуются.

«Начинается», — тревожно подумал Бридько. То, чего он больше всего опасался, пришло.

Трудностей могут испугаться многие. Вслед за Букреевым и Половой уйдут и другие. Бридько, конечно, уволит и того и другого без малейшего сожаления, тем более что никто не был доволен их работой. Но на участке был заведен такой порядок: судьбу каждого человека решает коллектив. Как шахтеры скажут, так и будет.

И на этот раз Бридько не отступил от своего правила. Начал он осторожно, глядя на всех внимательно:

— Так как нам быть, товарищи? Справимся без этих двух?..

— Дезертиры! — гневно сказал кто-то в ответ.

— Давно их пора взашей, в ногах только путаются, а толку никакого, — в тон первому прозвучал второй голос.

И шахтеры один за другим стали торопливо выходить из нарядной.

Подоспела пора спускаться в шахту.

Никто определенно не мог сказать, когда придет конец водоносящим породам и наступят благоприятные геологические условия. А ждать Бридько не мог и не хотел.

У него уже был составлен цикличный график лавы, но, прежде чем его узаконить, он считал своим долгом ознакомить с ним весь коллектив участка. И не только ознакомить. Он знал, что многое ему подскажут, посоветуют.

Вначале график изучила партийная группа участка. Затем были созваны сменные рабочие собрания. Перед этим чертежи графика были вывешены на видном месте в нарядной. Они вызвали большой интерес горняков первого участка и всей шахты. Одни доказывали целесообразность применения цикличного графика, другие сомневались, находили в нем некоторые неточности.

Наблюдая и внимательно прислушиваясь к этой своеобразной дискуссии, Бридько остался доволен. «Значит, взяло за живое, раз горячо спорят», — решил он.

Еще с большей силой спор разгорался на самих собраниях. Иван Иванович сразу же отметил: никто не возражал против нового прогрессивного метода, работы. Спор шел о том, как сделать, чтобы график стал по-настоящему реальным и строго выполнялся изо дня в день.

Слушая выступления, Бридько невольно вспоминал довоенные годы. Тогда его начинание многие встретили буквально в штыки. Да это и понятно: применением графика он, Бридько, выбивал почву из-под ног бездельников, упразднял отживающие горняцкие профессии, с которыми некоторым нелегко было расставаться…

Теперь ничего похожего не было, и Бридько с радостным удовлетворением понял, что воевать за начатое дело он будет вместе с дружным коллективом. Вместе они будут делить горечь неудач и радость успехов….

График предусматривал: каждый рабочий должен знать свое место и строго соблюдать свои обязанности…

Все это хорошо. Но Бридько было известно и другое: можно составить четкий и ясный график, расписать в нем все по порядку. Но все это еще только часть дела. Главное — люди, исполнители графика. Найти ключ к каждому рабочему, знать его нужды, зажечь его, чтобы он работал с огоньком, знал, во имя чего трудится. Именно в этом он видел источник успеха.

…С подачей порожняка не ладилось. Иной раз перебои длились по нескольку часов. И тогда навалоотбойщики сидели по углам лавы в ожидании забурившейся где-то партии порожняка. Все были угрюмы, злы: куда годится такая работа!

Но как только слышался вдали шум электровоза, сразу светлели лица у людей, оживала радостным грохотом лава. И вот опять: не успеет работа как следует разгореться — снова крик снизу:

— Эге-е-й! Бросай качать!

Бригадир Иван Гопко отлично понимал — лихорадочная работа шахты вынужденная: нехватка вагонеток — тяжелое наследие военного времени. Но главное все же беспорядок на шахтном транспорте, что зависело уже от людей.

— Бригадир, давай работу! — наступали навалоотбойщики.

— Что поделаешь, — разводил руками Гопко. — Нет порожняка. На плечах носить уголь не будешь.

Большая часть навалоотбойщиков — вчерашние фронтовики. Они хотели работать только в полную силу. Тем более что страна задыхалась без топлива.

— В чем там у транспортников причина? Неужели ничего нельзя придумать, Иван Иванович? — обращались они к начальнику участка.

Одну из причин Бридько легко обнаружил с первых же дней работы: на участке почти ежедневно появлялись новые машинисты электровозов. Не изучив хорошенько профиль пути, они часто, превышая установленную скорость, «бурили» составы или возили их очень медленно, с опаской. Именно в эти дни Иван Иванович вспомнил о рабочем собрании, на котором обсуждался график и предложения горняков: передать в распоряжение начальника участка подземный транспорт.

Когда Бридько настоял перед начальником шахты, чтобы машинисты на его участке были постоянными и числились у него в штате, начальник подземного транспорта, высокий, жилистый, с резкими нервными движениями человек, рассердился и назвал претензии Бридько незаконными.