— Партизанщину решил разводить, Иван Иванович? Нет, такой номер не пройдет!..
И в самом деле, если пойти на уступки горному технику, тогда со временем вообще надо ликвидировать транспортный участок на шахте. Это значит разрушить то, что существовало десятилетиями.
— Опасаешься, Сергей Иванович, как бы не распалась твоя железнодорожная держава? — с усмешкой сказал Бридько начальнику транспорта. — И пусть ее! Меньше начальства на шахте будет.
— При чем тут «держава»? — еще более рассердился тот. — Я за порядок, а ты его ломать решил, партизанщину…
— Смотря какой порядок, — не уступал Бридько, — есть такие, что и поломать не грех.
Руководители шахты согласились с Бридько, но, правда, договорились, что мера эта временная, и установили минимально короткий испытательный срок. Но не прошло и недели, как дело с транспортом на участке значительно улучшилось.
…Из лавы в вагонетки беспрерывно льется поток угля. Горный мастер, бывший фронтовик, по-военному выпрямившись, доложил начальнику участка, что на участке полный порядок, работа идет в графике, смена трудится с полной нагрузкой.
— А лава как? — настороженно спросил Бридько.
— Держится молодцом. Я только что из нее.
Что же заставило Ивана Ивановича вновь спуститься в шахту? Ему бы после дневного наряда пойти домой, отдохнуть, ведь он уже был здесь с утренней сменой. Ан нет, беспокойное сердце вновь потянуло его в шахту, хотя там оставался его помощник, тоже опытный горняк.
Недоверие? Боязнь? Нет, конечно, не то и не другое. Утром, когда он осматривал участок, ему не понравилось, что лава «хандрит». Он распорядился усилить крепление, и это было сделано. Но в горном деле так много неожиданностей! Ведь он боролся за цикл в сутки, цикл во что бы то ни стало. Разве мог он уйти домой, не убедившись в полном благополучии?
Пробираясь по лаве сверху вниз, Бридько заметил, что несколько бутовых полос выложено неровно. Куски породы были набросаны небрежно, поэтому в буте оставалось много пустот. Такие полосы неустойчивы. Они легко оседают под тяжестью кровли, и посадка ее проходит неравномерно и не точно по шпуру.
«Чья же эта работа?» — возмутился Бридько. Он прополз еще несколько метров и в свете аккумулятора увидел молодого парня в старенькой, будто изрешеченной дробью майке. Тот торопливо подхватывал куски породы, одни укладывал, другие просто бросал в кучу. Работал он энергично, без роздыха, словно боялся куда-то опоздать.
— Как фамилия? — спросил Бридько.
Бутчик обернулся, узнал начальника участка и, вытирая вспотевшее лицо, ответил:
— Я Самойленко.
— Кто учил так бутить?
Парень удивленно посмотрел на Бридько.
— Как кто? Кладу по паспорту, стараюсь. Поглядите, — он провел ладонью по мокрому лбу и показал ее начальнику участка.
— Вижу. За столом некоторые тоже потеют. А ну-ка, посторонись немного!
Бутчик отодвинулся, не понимая, что задумал его начальник. А Бридько, пристроив аккумулятор на стойке, принялся проворно орудовать глыбами породы. Он укладывал их одна к одной плотно, как опытный мастер укладывает фундамент дома. Так он работал минут десять; бутчик молча наблюдал за каждым его движением. Он видел, что результат труда начальника участка, не идет ни в какое сравнение с его работой, и почувствовал себя неловко.
— Ну, хватит вам, Иван Иванович. Теперь все понятно. Давайте я сам…
— Нет, смотри уж до конца, какой должна стать бутовая полоска.
Наконец Бридько закончил полоску, и Самойленко некоторое время внимательно осматривал ее.
— Не полоска, а игрушка, — сказал он. — Но ведь все равно завалит ее, Иван Иванович…
— Пусть валит. Зато обрез кровли пройдет как по шнурочку. Это важно.
Когда Бридько проходил мимо переносчиков конвейера, кто-то сказал:
— Вы думаете, Самойленко не знает, что брак делает? Боится к зазнобе опоздать, потому и гонит вовсю. Наказать бы его как следует надо.
— В другой раз станет портить забутовку, накажу, и крепко, — ответил начальник участка.
Самойленко, видимо, слышал этот разговор и крикнул из темноты:
— Больше этого не повторится, товарищ Бридько!
Начальник участка и переносчики конвейера молча переглянулись.
…Люди, люди… Их не так уж много на участке, но и не мало, около 100 человек. И все они разные, непохожие друг на друга. Даже когда Бридько видел их в одинаковых проугленных рабочих спецовках, как будто ничем не различимых один от другого, все равно он узнавал в каждом навалоотбойщиков — Гопко, Щербаня, Судака, врубмашинистов — Решетняка, Якимовского, Моковых, горных мастеров. Узнавал их по первому взгляду, по походке, по тому, как они заходят к нему в крохотную, всегда шумную клетушку-нарядную. Он знал, кто чем живет и как ведет себя дома.
Послевоенные годы были нелегкие. Еще существовала карточная система. Шахтеры на участке Бридько стали зарабатывать хорошо. Почти все молодые, хочется прилично одеться. Приобрести же хороший костюм или пальто не всегда предоставлялось возможным. Лучшим рабочим третьего участка не было отказа в талонах на одежду. Для физически более слабых шахтеров Бридько добивался дополнительного, усиленного пайка.
Даже свадьбы молодых шахтеров с первого участка не обходились без участия Ивана Ивановича. Тогда на шахте еще не было легковых машин и свадьбы справляли по старому русскому обычаю — с тройками, увенчанными радужными лентами и напевными бубенцами. Для такого знаменательного события в жизни человека, как свадьба, из конного двора давали самых красивых, самых рысистых лошадей.
И свадьбы были на славу — пышные, веселые…
Как-то Иван Иванович заметил, что молодой навалоотбойщик Егоров загрустил. То, бывало, приходил на наряд жизнерадостный, много шутил. Все знали, что Егоров ждет приезда жены и вдруг загрустил.
После наряда Бридько задержал навалоотбойщика.
— Погоди, Василий. Вместе спустимся в шахту, — сказал он, — а сейчас пока садись, поговорим.
Парень недоверчиво посмотрел на начальника участка и не сел.
— О чем нам говорить, я ничего не сделал, работаю, как все…
— Работаешь хорошо, знаю, — спокойно продолжал Бридько, — да ты садись.
Тот неохотно присел на краешек скамьи, потупился.
— Что ты старательный, мне известно, а вот почему вдруг загрустил, убей, не пойму.
Егоров поднял голову, внимательно посмотрел на него: шутит или в самом деле хочет узнать?
— Ты скажи, если это не такой уж большой секрет. Ведь я же тебе не только начальник, но и товарищ, — увещевал его Бридько.
— А секрета никакого, Иван Иванович, — начал навалоотбойщик, немного осмелев, — нечестные людишки у нас в конторе водятся, вот в чем секрет.
И рассказал о том, как выдали ему ордер на комнату и как потом отобрали, объяснив тем, что есть более нуждающиеся.
— А теперь вот жена, Настенька, приехала со Смоленщины и третий день живет тут у одной тетушки в сенях. А ведь я ей комнату обещал, — жаловался парень. — Не желаю, говорит, оставаться на твоей шахте, поедем к себе на родину.
Он задумался, вздохнув, заключил:
— Хоть и жалко шахту, да ничего не поделаешь, придется уехать.
— Потерпи, Василий, пару дней, уговори жену. Ордер тебе вернут, — пообещал Бридько.
Лицо парня просветлело, но во взгляде все еще чувствовалась некоторая неуверенность.
А на другой день прямо на наряде, в присутствии всей бригады, Бридько вручил Василию Егорову ордер на ту же комнату, которая и была ему предназначена.
— Дивчина-счетовод замуж собирается, вот ей вроде приданого чуть было и не всучили твой ордерок, Егоров, — объяснил Бридько, пряча усмешку.
Все рассмеялись.
Навалоотбойщик, довольный, не находя слов от волнения, крепко пожал руку Бридько.
…На участке все меньше становилось рабочих, не выполняющих норму. Но когда бывало такое, Бридько в каждом случае подходил не с общей меркой, а строго индивидуально: одних наказывал рублем, других убеждал. Когда навалоотбойщик Иван Пискунов, молодой сильный парень, недодал за смену 4 тонны угля, Бридько, узнав об этом, ни слова не сказал ему на месте работы, в лаве. А когда бригада, помывшись в бане, собралась в нарядной, Иван Иванович неожиданно заговорил:
