Песнопения, в которых говорилось о муках Хусейна за грехи человеческие, постоянно исполнялись в городах и селениях Персии, а основным видом театральных представлений в стране были мистерии в память о его жертвенной, мученической смерти. Как-то караван застрял в одном городке из-за того, что там отмечался ежегодный праздник Ашура. Улицы были заполнены мужчинами, музыканты играли свои заунывные мелодии на барабанах, флейтах и тарелках-кимвалах, а молодые люди, сверстники Льва, шли по улицам обнаженные до пояса, бичуя себя и возглашая: «Хасан, Хусейн, Хасан, Хусейн!» За этой процессией двигались жители городка, шиитские священнослужители встречались повсюду на городских улицах, они направляли движение толпы, обращались к ней с призывами. Больше всего Льва заинтересовали старики с длинными волосами, которых он в первый момент принял за женщин. Поверх буйной шевелюры некоторые носили оранжевые шапочки с остроконечным верхом. Все они были босы, и в течение всего праздника многие из них хлестали себя по спинам и плечам небольшими плетками с вплетенными в хвосты железными полосками, вознося при этом молитвы. Это были дервиши – те, кто в поисках религиозной истины отрешался от всего материального. Священный орден этих танцующих нищих получил распространение вместе с гностическим, экстатическим движением суфиев по всей Азии. Лев обратил внимание на то, что «в их обществе можно было видеть купцов, воинов, князей, даже иностранцев. И не стоило удивляться, если оборванный, длинноволосый попрошайка вдруг обращался к тебе на улице по-немецки, по-французски или по-английски. На Востоке богатство и образование существуют отдельно одно от другого. Дервиш обязан оставаться нищим попрошайкой, даже если его орден на самом деле является главным кредитором правительства… Дервиши неустанно передвигаются из одного города в другой, проповедуют на базарах о грядущем конце света, а также с большой гордостью заявляют, что в их рядах можно найти лучших людей страны».

Персидские шииты-мусульмане чрезвычайно привлекали Льва. Это был ислам в самом своем пьянящем виде – в жертвенном танце самопожертвования. Ему нравилось непритворное религиозное рвение, бурлившие вокруг него страсти, – такого он никогда не видел у себя в Баку. Шиизм поощрял побежденных, жертв несправедливости, и это укрепило представление Льва об исламе как бастионе героического сопротивления в мире, исполненном грубой силы и неправедности.

Вместе с тем Персия была страной тиранов и самодуров. Когда караван пересекал провинции Мазендаран и Гилян, его остановил некий всадник в красочных персидских одеждах. Он представился как посланник Джафар Хана, правителя этого региона. Хан просил приветствовать путешественников, сказал всадник, и пожелал передать им, что все они будут казнены. Не соблаговолят ли они подождать, пока хан не явится, для того, чтобы самолично исполнить свой приговор? У Льва возникло дурное предчувствие, что это вовсе не розыгрыш и они в самом деле могут погибнуть от руки какого-то безумца, пусть и весьма колоритного, словно сошедшего со страниц «Тысячи и одной ночи», – и это после того, как им с отцом удалось уцелеть во время событий Гражданской войны в Азербайджане и Бухаре! Однако Абрам Нусимбаум лучше разобрался в происходящем. Лев вслушивался в начавшуюся между отцом и посланником хана мучительно-дружелюбную перепалку. Перс выражался настолько вежливо и осторожно, что невозможно было понять, к чему он клонит. Однако Абрам продолжал разговор, и все стало ясно, когда посланник в конце концов проговорил: «К чему вам деньги, если вы все равно умрете?» Беглецы вздохнули с облегчением: всадник всего лишь желал получить с них некую мзду, а это для всякого, кто вырос на Кавказе, дело обычное. Правда, манера, в которой это было сделано, оказалась черезвычайно причудливой. Но они ведь оскорбили хана, пересекая его владения и не предложив ему какого-либо подношения, пояснил посланник, известивший их далее, что не следует воспринимать требование заплатить за проезд как примитивное желание получить презренные деньги. «Что скажут в других странах, узнав, что даже такие премногоуважаемые путешественники, как вы, отказываются что-нибудь подарить нашему хану?» – вопрошал посланник. После длительных переговоров и отчаянной торговли Лев и Абрам отослали с всадником письмо для хана, составленное в самых цветистых выражениях и с вложенным в него денежным «подарком», и курьер лихо поскакал прочь, – точь-в-точь средневековый рыцарь. А когда вернулся, нагнав караван, то передал Абраму и Льву настоятельное приглашение Его Высочества Джафар Хана пожить у него, побыть его гостями.

Путешествуя с караваном, Лев познакомился с религиозной жизнью Персии. Теперь, живя при дворе Джафар Хана, он получил возможность составить себе представление о политической жизни страны. Каждое утро Лев являлся на заседания правительства хана, которые были посвящены почти исключительно получению подношений от его многочисленных подданных. При этом ассортимент этих подношений был невероятно широк: от золотых и серебряных монет до живых кур и мешков с мукой. Принималось все без разбору. Порой серьезное правительственное совещание прерывалось каким-нибудь вполне легкомысленным занятием, чтобы несколько развеяться: однажды во дворе выпустили из клетки стаю голубей, и хан успешно перестрелял их одного за другим. Это тоже было использовано для сбора подарков: после каждой подстреленной птицы властелин получал от придворных поздравление и несколько монет для ханской кошечки.

Лев никак не мог понять, когда они с отцом наконец смогут покинуть двор хана. Они даже не могли определить для себя, являются они гостями хана или его пленниками, но спрашивать об этом представлялось им неблагоразумным. Более того, у Льва была почетная стража – двое вооруженных до зубов, хотя и босоногих, солдат, выполнявших роль телохранителей и потому следовавших за ним повсюду. Там, где было особенно грязно, они несли его на руках – так же, как поступали его слуги у них дома, в Баку.

Персия была обителью не только религиозности, но и чувственности. В «Нефти и крови на Востоке» Лев описывает, как однажды ночью в помещение, где жили они с отцом, хан прислал «бичо», или мальчика для удовольствий. Лев объяснил слуге, который сопровождал мальчика, что они не способны оказать честь столь щедрому дару, «поскольку наши интересы находятся в другой сфере». Момент был затруднительный, неловкий. Рассыпавшись в извинениях, слуга удалился. Едва отец с сыном устроились на ночь, прямо на полу, на подушках и коврах, как слуга вновь появился у их двери. С ним были две молоденькие девушки, с любопытством постреливающие глазками сквозь тонкую чадру в путешественников. На сей раз отказаться от их общества было, как пишет Лев, совершенно невозможно «с точки зрения благовоспитанности».

«Все же хан был уязвлен тем, что мы воздержались от наслаждения, которое доставили бы нам обоим юные прелести его бичо. Он навестил нас с отцом уже на следующее утро, причем вел себя так, что можно было понять: он попросту не понимает, как быть с этими двумя варварами, которые не в состоянии оценить утонченные чувства. Он пустился в бесконечные истории о красавцах в Древней Персии, жаловался на развращенность современной молодежи, которая восторгалась одними лишь низменными удовольствиями повседневного существования, причем выказал весьма солидные познания в обсуждавшемся предмете.

Поскольку, как я уже упоминал выше, я был в состоянии восторгаться всеми классическими образцами красоты (за исключением мальчиков для наслаждений), хан довольно скоро примирился со случившимся и даже пригласил меня отобедать с ним в его гареме. Я же, проявив достаточную осторожность, предпочел не появляться у него в гареме, поскольку там он мог бы, чего доброго, поступить со мной, как со своим бичо. За пределами гарема, где власть хана была ограничена условностями гостеприимства, я ощущал себя в большей безопасности. Когда мы уже прощались с ним, покидая его дворец, он вручил мне рукопись Хафиза, и с мрачным видом, но, разумеется, в стихах объяснился мне в любви, на что я, естественно, также отвечал ему объяснением в любви. Я, правда, не уверен, что его любовь сохранила бы чисто платоническую форму, если бы наш караван не охраняли вооруженные наездники».