Она пела одна, не оставляя своего шитья. Остальные девушки слушали пение, также работая проворными пальцами...
Не нужно мне богатство земное, -
пела Мальхун.
Вот увижу, продаётся Коран,
Куплю моему милому,
Пусть читает святую книгу!
Пойду я по улице.
Покажу свой наряд.
Увижу моего милого.
Отдам ему душу мою.
Увижу его на крыше дома,
Подам ему знак рукой.
Принесу я в жертву за любимого
Душу мою и сердце моё...
[239] «Неужели она заметила меня? Но она глаз не поднимает! Нет, это всего лишь песня...»
А голос певческий девичий продолжал разливаться, переливаться:
Милый мой, мы с тобой красивы,
Уже видались мы с тобой в большом городе, в Конье.
Ой, боюсь, умрёт один из нас, а другой в живых останется!
Ой, сердце моё! Мой всадник - герой!
Берет своё копьё, идёт в края далёкие.
Мой всадник прекрасен в дни битвы и тревоги.
Ой, сердце моё! Гусь, журавль и утка летят!
А ты сказал мне: «Ты иди, а я приду!»
Прилетел журавль, сидит на лугу.
А ты ранил меня в самое сердце!
Ой, сердце моё! Мой всадник - неистовый всадник!
С судьбою в спор он вступил.
Стремя у него - бронзовое, копьё - золотое!
С судьбою в спор он вступил!..
[240] Затем девушки, должно быть, устали работать. Поднялись на ноги и ходили между деревьями, раскидывая руки, приподнимая на воздух маленькие розовые босые ноги... Потом они обулись, и маленькие их стопы спрятались в туфельках... Потом одна из девушек захотела плясать и все присоединились к ней... Пошли вереницей, полетели на воздух розовые и белые платочки, расшитые цветочными узорами... Девушки то брались за руки, то разнимали пальцы, кружились - каждая порознь... При этой пляске они пели громко:
На башне дворца я увидела милого,
На башне дворца я увидела милого.
Звёзды по небу рассыпались.
На башне дворца я увидела милого!
На башне разноцветной я увидела милого.
На башне разноцветной я увидела милого.
Звёзды по небу рассыпались.
Пляшите и пойте, веселите меня!..
[241] Наконец девушки утомились плясать, побежали назад к ямболии, упали, хохоча, на мягкое... Но тут раздался громкий стук...
- В ворота стучатся, - сказала Мальхун. И видно было, что она тревожится.
- Это, должно быть, моя мать, - сказала старшая сестрёнка маленькой Рабии.
Девушка-подросток встала и пошла в дом вместе с Мальхун, чтобы выйти к воротам.
Скоро они вернулись вместе с женщиной, укутанной с ног до головы в покрывало тёмное. Мальхун была почтительна с этой женщиной, женой шейха. Мальхун предлагала ей присесть на ямболию и угоститься сливами. Но та отказалась тихим, но твёрдым голосом и торопила своих дочерей. После того, как они ушли втроём, ещё две девушки собрались уходить. Поднялись и все остальные.
Мальхун пошла проводить подруг. Осман увидел с кровли дома, как девушки подошли к лужайке с коновязью.
- Смотри, Мальхун! Хороший конь! Чей бы это?
Мальхун отвечала, что не знает, чей это конь. Видно было, что она смущена... «Она узнала моего коня!» - подумал Осман. А Мальхун, должно быть, гадала, узнали ли её товарки Османова коня. Могло так статься, что и узнали.
- Забери этого хорошего коня! - сказала одна из девушек.
- Я не знаю, чей он, - Мальхун ещё более смутилась.
- В Итбурну так не убирают коней, - сказала вторая девушка.
- Я ничего не знаю, - быстро отвечала смущённая Мальхун.
Товарки её ушли. Осман увидел радостно с кровли, как Мальхун ласкает морду его коня, гладит нежными руками. Осман легко прыгнул с кровли на стену, соскочил на ворота, и вот уже подбегал по улице к лужайке с коновязью. Мальхун увидела его и отпрянула от его коня...
— Здесь я! - сказал Осман. — Ты меня будто маковым соком - афионом - напоила. Только о тебе мои мысли. Ты будто куропатка нежная, но от меня, от сокола своего, тебе не уйти!
Мальхун отошла ещё подальше, посмотрела на Османа, голову наклонила и проговорила нараспев:
- Я - пичужка малая, как бы ты, сокол не растерзал меня своим клювом!
— Быть бы мне соловьём, быть бы мне кобчиком! — воскликнул Осман. - Сватов я пошлю!
Лицо девушки внезапно омрачилось:
- Нет, нет!.. Оставь меня... - И с этими словами Мальхун побежала, не оглядываясь, к воротам своего дома.
Осман легко мог бы догнать её, но не хотел никакого насилия в любви...
Он ехал медленно, выехав из Итбурну...
«Отчего же она не хочет, чтобы я посылал сватов? Как она припадала щекою нежной к морде моего коня! Отчего же она не хочет, чтобы я посылал сватов?..»
Подъезжая к становищу, Осман встретил девушек, они мчались на конях, сидя верхом по-мужски, с колчанами за плечами, с луками в руках. У иных сидели на больших рукавицах ястребы-перепелятники... Девушки радостно приветствовали Османа, он отвечал им приветливо... Они помчались далее, и он ещё слышал их голоса...
«Чем плохи наши девушки? И они ведь в юртах выросли, как я! Зачем же я полюбил чужачку, выросшую в доме с крепкой кровлей? Она терзает моё сердце, словно катил - убийца!..»
Он пытался убедить себя и не ездить более в Итбурну.
«Обо всём позабыл я! Сколько времени не показывался в Эски Шехире, в Инёню!..»
Невольно подумал он о своей матери. Ведь это матери улаживают свадьбы сыновей. Осман решился пойти в её юрту. Мать встретила его с большой радостью. Он, как полагалось по канонам учтивости, спросил её о здоровье, сказал положенные учтивые слова... Мать сама заговорила с ним о свадьбе. Она сказала, что многие его ровесники женаты уже, и сыновья Тундара женились. И братья Османа женились и уже имеют малых детей. Мать принялась выспрашивать его:
- Отчего ты не хочешь жениться? И тебе ведь пора иметь потомство! Твои жены будут твоим счастьем, радостью твоей. Твои сыновья будут защитой твоей!..
Осман молчал. Но мать не молчала:
— Какая неутешная любовь - кара севда — легла камнем на твоё сердце?
Осман решился и рассказал матери о девушке из Итбурну.
— А кто её отец и мать?
— Я о них не спрашивал. Мне всё равно, кто бы они ни были!
- А вдруг они - дурные люди?
- Всё равно мне!
- Ты с отцом говорил?
— Нет.
— Боюсь я посылать сватов без согласия твоего отца! Сам знаешь, каково у него со мной... — Она не удержалась и вздохнула тяжело. - Сам знаешь... Отец твой - кречет — тугрул! Боюсь я...
