Позднее Клеопатра, уже почти взрослая, читала и слышала об этой войне Тиграна, царя Армении, с Лукуллом, полководцем Рима. Артаксаты, город, основанный по совету Ганнибала Артаксом, первым царём Великой Армении, освободившейся от власти Селевкидов, Лукулл называл «армянским Карфагеном» и всё повторял, что и Артаксаты, подобно Ганнибалову Карфагену, должны погибнуть! Но Тигран вступил в союз с Митридатом Понтийским, парфянцем. И Лукулл победил их обоих! Митридат покончил с собой, в триумфальном шествии Лукулла несли напоказ, чтобы видели граждане Рима, драгоценную корону — тиару Митридата. А Тигран в конце концов признал себя вассалом Рима. Но вот в эту вассальную зависимость некогда могучего армянского царя Хармиана ни за что не желала поверить!..
— Да случилось это, случилось! — настаивала Клеопатра, уже почти взрослая. — И ты должна это знать, потому, что он сделался зависимым от Рима, когда ты уже нянчила меня, кроху!..
— Нет, нет!.. — Странно видимо расширялись ноздри Хармианы, вдруг странно и как-то так порывисто вздувалась и опадала полная смуглая шея. Глаза блестели, будто полнились слезами, но нет, она не плакала... — Тигран убил себя!..
— Какое убил?! Это Митридат!.. А Тигран повоевал-повоевал, да и предался Риму. Только и всего. И монета, с которой ты не расстаёшься, а я-то знаю, это римская монета, Вероника тебе подарила эту монету!..
Клеопатра, собственно, так и думала, что это римская монета, и что эту монету подарила Хармиане чуткая Вероника, пожелавшая порадовать няню младшей сестры... Вероника, она всегда хотела, желала радовать всех, делать подарки... Но Клеопатра-Маргарита сама не понимала, зачем дразнит Хармиану... Погордиться перед няней своими познаниями? Зачем? Да не намеревалась она гордиться, хвастаться!.. А что? Зачем?.. В сущности, Клеопатре хотелось проявить упрямство, на самом-то деле бессмысленное; хотелось дразнить, изводить Хармиану, и тоже бессмысленно, бессмысленно... И всё же Клеопатра не ожидала, что произойдёт внезапно такое с Хармианой, что Хармиана затопает ногами на одном месте, так странно, глухо, на ковре, и схватит свою воспитанницу за руку больно, подтащит к себе близко, и выхватит с грудей своих монету на шнурке, и полушёпотом, почти хрипом:
— Смотри!.. Смотри!.. Видела?!..
Клеопатра видела ясно, что монета с изображением Тиграна и вправду не римская. Это была армянская монета, но подарила эту монету действительно Вероника, действительно хотела сделать приятное заботливой няне младшей сестры...
Было больно руке, влажно, горячо, и садняще от ногтей Хармианы... Клеопатра разозлилась на эту свою внезапную растерянность:
— Пусти! — Выдернула руку... — Я вижу... — И выкрикнула: — Да, я не права!.. Прости!.. — Понизила голос досадливо...
Потом они обнялись, и обе плакали, облегчая душу. Хармиана оплакивала многие обстоятельства своей жизни. Клеопатра в своём плаче прощала себе эту бессмысленную издёвку свою над Хармианой... А ещё потом Клеопатра оценивала ситуацию, которая часто, даже и слишком часто, пожалуй, повторялась в их с Хармианой отношениях; то есть сначала она, сама не понимая, зачем, дразнила Хармиану, затем Хармиана теряла свою сдержанность, обыкновенно ей свойственную как опытной дворцовой женщине, и разъярялась, и кидалась яростно на Клеопатру; а затем Клеопатра соглашалась и примирялась с Хармианой, и едва ли не просила прощения, и сама себе была мила, и они кидались друг другу в объятия, и Хармиана порывисто падала на колени и целовала своей воспитаннице руки... И Клеопатре, уже взрослой девочке, приходило на ум, что так возможно ей вести себя и с другими людьми, то есть сначала дразнить, затем даже и просить прощения, это занятно... Однако так думать, это ведь цинизм... А потом, иного можно так разъярить, что ведь не известно, чем это кончится! Отца, к примеру... Она улыбалась насмешливо...
Но маленькой девочкой она своего отца ещё не знала, да и улыбалась чаще всего открыто-радостно... Да ведь и с Тиграном армянским всё было не так просто! Его привезли в Рим и держали под стражей на Капитолийском холме, а народный трибун Клодий помог ему бежать в сирийский Таре. И ещё долго Тигран противился Риму, не так скоро признал себя этим «другом римского народа»... Взрослая Клеопатра приказала выткать в дворцовой мастерской ковёр с изображением Тиграна, сидящего на троне. Ковёр был торжественно подарен Хармиане как дар царицы (да, тогда уже царицы) во время одной из праздничных церемоний во дворце, посвящённых богине Изиде... Но ох как было ещё далеко до этого ковра, до его подарения...
Клеопатра-Маргарита подросла. В тот год Вероника велела отделать для младшей сестры покои в левом от парадной лестницы крыле, идти в новые покои царевны надо было через квадратный зал с толстыми мраморными колоннами... Маргарита, ещё будучи совсем дитятей, уже понимала, что её Хармиана занимает среди дворцовых женщин значительное положение как главная няня-воспитательница первой по старшинству из младших сестёр царицы... В тот год Маргарита начала учиться в дидаскалионе и покамест оставалась в своих покоях за чтением и писанием, готовя уроки, Хармиана имела свободное время и частенько приглашала в свою комнату дворцовых прислужниц, которых полагала равными себе... Рабыня, служившая Хармиане, подавала калёные орехи и подогретое вино. Женщины усаживались на подушки вокруг низкого столика... Маргарита тишком подбиралась к прикрытой двери и подслушивала... Женщины перебивали друг дружку, слышались имена: «Потин», «Ахилла», «Татида»... На сплетни о Веронике и Деметрии наложен был Хармианой негласный, но строгий запрет. Все знали, что она искренне, матерински предана молодой царице... Впрочем, и без того было о чём поболтать... В разговорах этих дворец представал настоящим осиным гнездом. Огромное количество слуг и придворных проживало бурную жизнь. Какой-то Херей устроил драку во время пирушки, устроенной Агафоклом, швырялись чашами, раскроили череп Демонакту, грамматику Гистию выбили зуб... А маленькая Теано, флейтистка, теперь любовница Тимона... Он её насильно взял... Да нет же, она об этом мечтала ещё с первых своих месячных!.. Коринна брюхата уже на четвёртом месяце... А Сосандра, дочь Каламида, на свадьбе Харина и Симихи так обнажала ноги в пляске, будто догола хотела раздеться... Что ты говоришь? Эвкрит женится?! Стало быть, перед его достанется молодой жене, а зад по-прежнему будет пользовать Ион?!.. Женщины заливались хохотом... Понижая голоса, толковали о любовниках Татиды, матери маленьких Птолемеев...
Маргариту всё это занимало. Девочке хотелось войти самой в это буйство живой жизни, танцевать, петь и пить вино, даже и неразбавленное, и перемывать косточки знакомым, и непременно быть женщиной, быть невестой, сделаться женой, быть с мужчиной на постели брачной, родить ребёнка!.. Это было важнее, чем свитки и пергамены, напичканные до отказа буквами, которые складываются в слова повествований обо всём на свете! Но нет, она любила читать, любила учиться. Только никогда не думала, что это и есть главное в жизни — читать и писать, и читать и писать... Нет!.. Для Маргариты чтение и писание — всего лишь одна из составляющих мозаику жизни цветных плиток... Это Арсиноя боится живой жизни, боится живых людей, предпочитает живым людям описания... И даже не хочет учиться в дидаскалионе, с ней занимаются в её покоях. Арсиноя не умеет прыгать и бегать так быстро, как её старшая сестричка Маргарита. Арсиноя-Кама закрывает уши ладонями, когда Маргарита пытается пересказывать ей разговоры, подслушанные у двери в комнату Хармианы. Камамили и слышать не хочет о том, чтобы когда-нибудь, и даже и скоро, когда они обе ещё вырастут, сделаться женщиной! Камамили говорит, что никогда не будет женщиной, никогда не позволит мужской руке прикоснуться к её телу!.. Но Маргарита, видя, как противно всё это Каме, схватила её за руки, отрывая её ладони от ушей, и нарочно, издеваясь и с озорством выкрикивала прямо в её лицо, в её зажмуренные от отвращения глаза:
