Римское жилище она посчитала в определённом смысле копией греческого. После этой долгой прогулки по садам она побежала в комнаты, где Хармиана разместила Антулёса и его нянек. Теперь Хармиана кормила мальчика, сидевшего на высоком детском стулике, молочной кашкой. Увидев мать, ребёнок протянул ручки; смешно и мило, во весь рот, заулыбался энергически, так смешно перемазанный...

   — Мама!.. — произносил он чётко и радостно. — Мама!..

Она побежала к нему, расцеловала... Спросила Хармиану, хорошо ли устроили молодого Птолемея и его слуг. Зазвучал голос напряжённо и сухо. Отвечала Хармиана, что молодой царь устроен хорошо... Женщины взглянули друг другу в глаза. Тёмный взгляд Маргариты говорил: «Нет, покамест ещё нет!» Тёмный взгляд Хармианы выражал готовность действовать, готовность угадать невысказанный приказ Клеопатры, без колебаний исполнить, то есть, попросту говоря, убить Птолемея Филадельфа!..

Маргарита склоняла голову набок, разглядывала статуи в атриуме. Стены приёмного зала римского жилища, жилища Цезаря, были расписаны сценами из жизни богов, статуи богов и богинь поставлены были на высоковатых постаментах вдоль этих стен. Пол выложен был мраморными плитами. Из атриума она прошла в обширный внутренний двор — перистиль. Двор окружён был колоннами, посредине подымал переливчатые струи фонтан, вокруг пестрело цветами... Она услышала шаги; поняла: мужские шаги, и заоглядывалась. Совсем не было страшно, а только любопытно. И она уже знала, что ведь это Цезарь!.. Она уже увидела его и шагнула к нему, и смеялась, а он, улыбаясь чёрными глазами, вдруг нарочно спрятался за колонну, а Маргарита побежала, а он, будто не замечая её, быстрыми шагами обошёл круглую мраморную толстоватую колонну, прятался... Но она всё-таки догнала его и схватила за руку — запястье волосатое... Теперь они смеялись оба. Она привстала на цыпочки и тянулась поцеловать его в губы, он слегка уклонился и её поцелуй пришёлся в щёку. И она ощутила, какая эта щека, уже почти совсем сморщенная... Он пригнул голову и поцеловал Маргариту в лоб... Затем — сильным, резким движением — держал её крепко за руку и отвёл от себя и оглядел всю...

   — ...Юпитер милосердный! Кто же эта красавица? Прекрасная, прекрасная женщина!..

Маргарита давно, ещё в Египте, узнала цену его похвалам. Он мог расточать похвалы и комплименты, а потом вовсе ничего для неё не сделать!.. И сейчас это всё показалось ей таким смешным... Она смеялась... Он спросил о ребёнке. Она коротко похвасталась сыном... Цезарь сказал своим обычным снисходительным тоном, что очень, очень рад её приезду. О её муже совсем не спрашивал. Искренне обрадовался, узнав о том, что с Клеопатрой приехал Созиген. Ей показалось, что именно приезду Созигена он радуется искренне, а вовсе не её приезду. Теперь она была женщиной, и она поняла, что вот как раз телесная близость с женщинами уже не нужна этому человеку!.. Это было для неё худо. Она понимала, что это для неё худо. Но сейчас она всё равно была так рада этому человеку! Он всё равно был, оставался её близким человеком!..

Обедали молочным поросёнком, фаршированным варёными овощами — капустой, морковью, горохом; вино подали фалернское, на десерт — маковые клёцки с мёдом... Цезарь пригласил Созигена обедать вместе с ними. Болтали, смеялись. Но Маргарита насторожилась. Она-то хотела бы говорить с Цезарем наедине, говорить серьёзно, искренне, советоваться, и даже просить о милости, как возможно просить близкого человека!.. Но неужели он нарочно пригласил Созигена обедать? Нарочно, чтобы не оставаться с ней наедине? Потому что он вовсе не желает говорить с ней честно и серьёзно, а только снисходительно и небрежно... А я не стану плакать!.. Я ещё посмотрю, чего здесь хотят от меня... Он обратился к ней, сказал, что познакомит её со своими друзьями:

   — ...с одним из них ты уже знакома. Консул Марк Антоний встречал тебя на Аппиевой дороге. Впрочем, он тебя видел в Александрии, когда ты была ещё ребёнком...

Цезарь пил, как всегда, мало, но говорил на этот раз много.

   — ...Я не помню Марка Антония, — перебила она, — я не помню, чтобы я видела его в Александрии!..

Цезарь продолжал говорить, сказал, что Марк Антоний — отличный его друг и сторонник...

   — ...в нём одно плохо: слишком уж чтит меня! На Луперкалиях, перед ростральной трибуной, всё пытался надеть на мою лысину диадему! Наконец я отослал эту диадему в храм Юпитера Благого и Величайшего!..

Она спросила, покажет ли ей Цезарь Рим, и тут же, тотчас подосадовала на себя. Надо было сказать, что ей бы хотелось увидеть Рим!.. Да, наверное, так... Но Цезарь или не заметил её оплошности, или не посчитал её слова оплошностью. Созиген говорил мало, только отвечал на вопросы Цезаря об астрономических наблюдениях и об их общих знакомцах, учёных из Мусейона... Цезарь чрезвычайно живо откликнулся на просьбу Клеопатры и говорил, что, разумеется, она совершит поездку, официальную экскурсию по Риму...

   — ...ты всё увидишь своими глазами, царица!.. Капитолий, сенатскую курию... Здесь некоторые называют меня «диктатором», вкладывая в это слово дурной смысл, а я всего лишь пытаюсь заложить фундамент нового устройства общества. Рим больше никогда не вернётся к республике! Принципат — вот что нужно новому Риму! Мировая держава соединит в себе исконно римские формы правления с формами правления, принятыми в землях, ставших римскими провинциями. Римская республика была только для граждан Рима! Новое Римское государство будет отчизной для всех! Аристократам-сенаторам придётся смириться... Да, я распорядился принимать иноземцев в сенат! И я не боюсь покушений. И я знаю, кто подстрекает народ против моих начинаний, кто пишет подмётные листы, кто кричит на площадях: «В добрый час! Не показывать новым сенаторам дорогу в сенат!»... — Цезарь опрокинул в рот чашку чистой воды и вдруг пропел кричаще, будто подражая кому-то:

   — Галлов Цезарь вёл в триумфе, галлов Цезарь ввёл в сенат.

Сняв штаны, они надели тогу с пурпурной каймой... — Он засмеялся странно визгливо... — Все союзники, сохранившие верность Риму во время Союзнической войны, имеют права римского гражданства, все италики имеют права гражданства, все жители муниципиев... Галлы, парфяне, бритты, иудеи — все будут римлянами!.. — Он с размаха шлёпнул себя по коленям обеими ладонями и чуть запрокинул голову...

Клеопатра быстро взглянула на Созигена, оба подумали одно: Цезарь сейчас говорит не с ними, он самого себя пытается убедить в чём-то... и успешно пытается убедить... Маргарита представила себе этот будущий, грядущий, огромный, для всех, Рим... И для неё? И для Египта?.. A-а... А если два больших государства? Две державы, Рим и Египет. Рим охватывает Европу и часть Азии, Египет — часть Азии и Африку... Впрочем, в Африке уже Рим... Не делать Цезарю глупых предложений, не показывать себя девчонкой-прожектёркой!.. А если так: Египет — провинция нового Рима, но провинция совершенно автономная, то есть фактически сохраняющая независимость! Египет, её Египет, фактически независимый, и Рим, новый Рим Цезаря, защитник и покровитель Египта, фактически независимого... Рим... Власть фактически принадлежит принцепсу, первому в списке сенаторов, правителю, императору фактически!.. Но республиканские учреждения сохраняются!.. Принципат... Но попробуй такое в Египте сочини! Там ничего не знают и не помнят, кроме самовластия фараонов! Египетская республика? Неужели когда-нибудь такое произойдёт?..[59]

Цезарь продолжал говорить:

   — ...армия за меня! Я сам — солдат! Когда при Фарсале я ухватил за шею бежавшего знаменосца, и повернул его кругом, и крикнул: «Вон где враги!», все поняли меня!.. И пусть Цицерон перестанет упрекать меня в потворстве падению нравов! Да, кому хочется носить пурпурный греческий плащ и тунику без пояса вместо римской тоги и подпоясанной туники, пусть носит!..

В дальнейшем Клеопатра имела время послушать рассказы о различных деяниях Цезаря. Самые разные люди рассказывали ей об этих деяниях на самые разные лады. Поэтому пусть нам расскажет о некоторых деяниях Цезаря не кто-нибудь, а Светоний!..