— Какой мужчина! — Катя с восторгом смотрит на отъезжающие машины. — Мужика такого иметь — вот крутизна! Мой любовник — Президент! Круто! Жалко, что он женат.

— А то, что? — усмехнулась я.

— Ничего, — Катя обиженно надула губы и отвернулась.

С этого момента Кате начнутся сниться эротические сны с участием нашего Президента, думаю, не одной ей в стране. Вот она летит в свой Египет, — в самолете на соседнем кресле Путин, они разговаривают, смущаются и краснеют, потом прикосновения, как бы случайные: и поцелуй, страстный Президентский поцелуй. Вот она у себя на даче, — на грядках с лопатой опять наш трудолюбивый Президент, лопата мешает рукам обниматься, но он, изловчившись, нежно целует свою еврейскую девочку. А вот она с Путиным уже в постели, он признается ей в любви и опять целует ее, целует:

— Я просыпаюсь вся мокрая. Представляешь? Он такой сексуальный! Мне кроме него никто не снится, я горжусь нашим Президентом. Пойду за него опять голосовать, — восторженно делится со мной сокровенным моя любимая девушка.

Я ее слушаю и к Президенту не ревную.

Такого хорошего Президента можно было бы снять и бесплатно, но мы решили не расстраивать себя бесплатной работой. Сколько взять денег за отснятую компанию избиркомовцев во главе с Президентом? Это был тонкий и деликатный вопрос. Снимая для рекламных агентств, мы смело называли суммы, которые должны были получить непосредственно за работу, то есть свой гонорар, и отдельно подсчитывали и брали деньги за расходы. И никого не удивляло в этих случаях, почему мы получаем тысячу долларов или даже две за один день работы. Только однажды в Межпромбанке возмутились сумме в шесть с половиной тысяч долларов за день съёмок и заплатили половину. Потом заплатили и другую, когда управляющему банка потребовалась фотка на документы, а мы её выдали только за этот висящий за ними должок. Не понравилась потом в этом банке и стоимость нашей услуги снять Президента банка на загранпаспорт, — я сказала, что смогу снять его для этой цели за 900 долларов. Они фыркнули и пригласили другого фотографа подешевле, и, слава Богу, он снял его отвратительно, не умел мой коллега делать такую незамысловатую работу. А что тогда он умел? На следующий день я получила свои 900 долларов за этот маленький портрет на загранпаспорт.

Так вот: сколько взять денег за нашего Президента? Обсуждала я этот деловой вопрос с чиновником из академии, и заявлять ему нагло, — заплатите мне «тыщу», было неудобно, числясь при этом в штате данной организации и получая в ней исправно зарплату, а, значит, снять бы я могла Президента и бесплатно, просто выполняя свои должностные обязанности. Зарплата моя в академии имела неприлично маленькие размеры, настолько маленькие, что разглядеть её в моём бюджете было совершенно невозможно, не вооружившись сложными оптическими приборами: Но ведь такого же размера ежемесячные суммы получали все остальные сотрудники академии, и каким-то хитроумным образом им удавалось на неё выжить, принося с собой на работу баночки с супом и бутерброды с самой дешевой колбасой, и поэтому в глазах этого чиновника моя зарплата «в две копейки» выглядела достойной оплатой моего труда:, вполне приличной, такой же, как у других. И такая сумма в тысячу долларов за полчаса работы вызвала бы только шок у мелкого академического управленца, произносить её было неразумно. Поэтому я эту сумму умно распределила на все фотографии, разделив сумму желаемую на приблизительное количество участников, сказав, что за одну фотку мне нужно заплатить вот столько-то. Для закостенелого мышления чиновника такая сумма была доступна для его понимания, и таким образом я получила свою «штуку» за проделанную работу.

Но эта тысяча стала не последней в оплате за эту съёмку. Одному из чиновников, изображенному на фотографии рядом с Путиным своё лицо показалось глуповатым. Я была абсолютно с ним согласна, оно действительно было раскормленным тупым лицом зажравшегося чиновника. Мне заказали перепечатать всю группу с другого кадра. Я перепечатала и получила ещё тысячу долларов. Я была готова отпечатать её и ещё разок, ведь и на этом варианте тот дяденька-чиновник выглядел не лучше, но он нашел «семь отличий» и был собой очень доволен.

После съемок приличного во всех отношениях Президента, мы приехали, как и запланировали к себе в студию к четырём снимать другой категории клиента. Там нас должны были уже ждать, готовящиеся к съёмке голубые стриптизеры с паханом-опером. Я вошла в студию и поняла, что всё не так, как надо; всё не по плану; всё кувырком… Кроме четырех предполагаемых танцоров и нашей визажистки, в студии еще толкались чужие неизвестного назначения люди.

— Борис, привет! — встретил меня радостный Игорь.

— Привет, Вейсман! — поздоровалась я не очень приветливо, мне определенно не нравились лишние люди, но я ещё не определила для себя в какой степени.

— Вот, знакомься — это мои ребята, — ко мне короткой шеренгой подошли с видом трактористов три парня.

— Здравствуйте, меня зовут:., - и они все представились. Я еще раз их осмотрела: Блядь, заплывшие жирком, с крестьянскими лицами, пиздец, того же качества, как и те проститутки на обочине Ленинградского шоссе, только мужского пола. Какие, на хуй, они стриптизеры! На двух из них были намотаны какие-то старые шторы — а-ля сценический костюм. Я даже не сухо, а зло поздоровалась с ними.

— А это мы пригласили дизайнера по костюмам, — объяснил происхождение занавесок Вейсман.

Я молча поднялась на второй этаж. Один тракторист уселся перед зеркалом, и его продолжила красить неизвестная девушка. Наша визажистка, которую мы пригласили, скромненько сидела в уголке.

— Марина, а почему красишь не ты? — строгим голосом спросила я.

— Не знаю, я приехала, как ты и просил. Но они сказали, что пригласили своих визажиста и парикмахера, — робко ответила Марина.

Я окинула студию взглядом, еще несколько посторонних человек слонялось без дела. На столе пустые уже бутылки пива, в одной из них куча накуренных бычков. Я заглянула вниз, на третьего участника группы «Голубой огурец» наматывали очередную штору. Я посмотрела на часы: Если их всех на хуй выгнать, мы успеем где-нибудь нормально пообедать и успеем к Добролюбовой на её дурацкий концерт.

— Вейсман, собирай шмотки и уебывай, — рявкнула я громко. Все замерли, но никто ещё не верил в серьёзность моих намерений. — Оглох? Чего смотришь? Забирай свою команду и уебывай, — добавила я.

— Борис, ты чего? — испуганный таможенник ошарашено смотрел на меня.

— Вейсман, ебанный ты клоун. Мы с тобой о чём договаривались? С вертолета ебнулся? Кто просил пригласить визажистку и договориться с ней подешевле? — молчание. — Ты! — ответила я за него и на мгновение задумалась, почему я вспомнила про вертолёт. — Я договорился, — продолжила я. — Она отложила своих клиентов на стрижки, она в салоне работает, деньги потеряла. Почему вас сейчас красит другой человек?

— Ну, Борис. В последний момент у Димки нашего знакомая визажистка нашлась: — начал оправдываться Вейсман.

— Меня ебет? Ты мне позвонил, сказал об этом? Мы сегодня с тобой разговаривали по телефону, ты об этом сказал? Я ей все равно заплачу потому, что она приехала на съемку.

— Я чего-то не подумал:

— Научишься, я тебе помогу. Мы как договаривались сниматься? В этих выцветших занавесках? Я тебе скидку сделал в 300 долларов! Мы обсудили, как и что будем снимать. Почему здесь посторонние люди? Какого хуя ты привёз эту толпу? Ты сказал мне об этом?

— А нам дизайнер сказал, что привезет костюмы и всё придумает, как сниматься. А это его помощники:

— Какой на хуй дизайнер? Ты охуел, Вейсман? Пусть придумывает в другом месте и пусть вас снимает. Я зачем на тебя полдня потратил, обсуждал с тобой как Вас снять идиотов? На хуй вас всех, Вейсман. Через минуту, чтобы никого здесь не было.

— Ну, Борис. Я всех попрошу сейчас уехать. Сейчас все уедут, — все вокруг продолжали замершие стоять — сцена из «Ревизора». Я решила обратиться ко всем. Для революционности момента мне надо было бы забраться на табурет и известить о моем отношении к ним оттуда, но я гаркнула, скромно стоя на нашем голубом, со сложным рисунком, ковролине.